Забавы уединения моего в селе Богословском - [14]

Шрифт
Интервал

            И в виде бабочки прекрасной
Не ты ль к светильнику летишь?
Лети, спеши к душе несчастной,
Ты в ней надежду возродишь:
Надежду, что в пределах вечных
Бессмертие она найдет
С тобой, и в узах бесконечных
Союз наш тленный оживет. —
            И луч, что в густоте древесной
От полный луны скользил,
Не твой ли свет? твой взор прелестный
На лире струны осребрил!
Что ж медлишь, милая супруга!
Явися в образе своем,
Мой благодетель, друг, подруга,
В ничтожном, мрачном мире сем!
Мой Ангел! там — где все нетленно,
Все свято, вечно, непременно,
Душа твоя и красота…
Где жизнь есть жизнь — а не мечта!

ИССТУПЛЕНИЕ

            Явися с черными власами,
Что мило падали волнами,
И с лентой алой на главе;
Приятность Майска на челе;
И брови тонкие дугою;
Глаза с ресницею густою;
Румянец бледный на щеках;
Улыбка кротка на устах;
Явись… и белою рукою
Окинь грудь страстную тобою;
Ты на колени мне садись;
Ты к сердцу моему прижмись!..
            Прошла минута исступленья!
Но память сладка заблужденья
Пребудет надолго со мной:
И ей пройти! тогда слезой
Начну с судьбою примиряться.
Утратив истину, — мечтою утешаться.

К МЕЛАНХОЛИИ

Наклонность милая, печали услажденье,
Блаженство горестных, отчаянных спасенье,
Где краски нежные, достойные тебя?
О меланхолия, Волшебница моя!
Мила с улыбкою, мила ты и с слезою;
Есть прелесть и в беде, когда грядет с тобою.
Отчаянье себе, коль слезы возвратит,
Их меланхолии вверять оно спешит,
Чтоб горесть усладить и с горестью остаться,
К несчастным лишь Она умеет приласкаться;
Умеет милое приветство сотворить;
Печаль утешить их и скорби утолить.
Приятный перелив от горя к услажденью!
Утехи с нею нет, но есть конец мученью;
Утеха вся вдали, отчаянье ж… бежит;
Дочь скорби вид родства един в себе хранит.
В какие времена, в каких местах священных
И памятью какой мечтанье мило Ей?
Ах! сердце весть дает: в приютах сокровенных,
От света отстранясь, чуждается людей;
Дика, и бегая их шума беспокойна,
И в тихом уголке и сумерком довольна,
Внимает издали, с приятностью большой,
Плеск волн, порогов шум, рев моря, ветров вой.
Пустынные леса — вот где Ее утехи,
С собою размышлять там сердцу нет помехи.
Отрадный для нее Природы томный вид;
Союз таинственный с тоской ее творит.
Она перед луной, воссев, молчит, мечтает
И на любовный свет с любовию взирает.
Ей мил и сладостен не блеск весны живой,
Не лета красота глаза обворожает;
Но осень бледная, как нехотя рукой,
С венка поблекшего лист по листу срывает.
Пусть мчится буйная толпа людей туда,
Где радость грубую ждет грубое желанье;
Словно иль имя чье, а часто лишь мечтанье,
Вот пища сладкая душе ея всегда.
В беседах городских, на шумных тех пирах,
Под громом музыки, при праздничных огнях,
Где всюду искры, блеск, сиянье в видах разных,
То в молниях ума, то в радугах алмазных
Она, задумавшись, присела в уголке,
Ресницы опустя, главу склонив к руке,
Воспоминанием себя там угощает. —
О прелесть милая! тебя мой глас взывает!
Тебя, душа искусств и верный друг любви!
Кто много пел тебя, тому во все ты дни
Пребудь сопутницей, давай свое внушенье!
Будь лета моего едино восхищенье!

ЭПИЛОГ

            Любовь, восторг души и взора пламень нежный,
Все другу милому как долг я отдавал;
Себя ценив по нем и на себя надежный,
            Бессмертием мечтал.
            Ты брось мечты пустые!
            Мой друг мне говорит:
            Любовь собой блестит,
            Не ей венцы златые;
            Ей мил с лужка цветок:
А тем, кто страстные забавы
Поют от страсти, не для славы,
            Бессмертный им венок,
                      Любовь!

Конец книги четвертой.

ЗАБАВЫ УЕДИНЕНИЯ МОЕГО В СЕЛЕ БОГОСЛОВСКОМ ОСТАВШЕЕСЯ

ТВОРЕНИЕ КНЯЗЯ ГАВРИИЛА ПЕТРОВИЧА ГАГАРИНА

От издателя

Творения родителя моего найдены мною в деревне, где провел он остаток дней своих, и гораздо после смерти его. — Он, кажется, забывал их там, а не оставлял. — Судя по всегдашней его деятельности, я предполагаю, что не все еще произведения ума его и сердца в моих руках. — Те обстоятельства, которые четвертый уже год не дозволяют мне свободного входа в жилище отеческое, исчезнут когда-нибудь; тогда надеюсь я угодить во всей полноте друзьям памяти отца моего. — Теперь, что я мог, то и сообщаю, полагая в том свой долг и находя свое утешение.

Начертания, в которых родитель мой показал себя человеком Государственным, я представил и буду представлять туда, где следует им быть для вящей пользы Отечества; сии же, в которых ум выражает излияния сердечные, сии одни подлежат изданию, предприятому единственно, чтобы услужить тем, кому почтенна память отца моего, кому любезны, как и мне, душа его и дарования. — Они скажут мне спасибо; их признательность, мне драгоценная, утешит любовь сыновнюю, что не тщетно она и не для себя исключительно занималась возбуждением памяти любезной. — Вот мой предмет — моя надежда и награда.

[1813 г.]

ПАМЯТИ ОТЦА МОЕГО


Вышед посредством отставки из жизни деятельной, где все минуты посвящены были на службу Отечества, не мог я оставаться в праздности. — Разными образами занимаю я мое время и между прочим нахожу удовольствие полагать на бумагу мои мысли на разные встречающиеся сходные с состоянием души моей обстоятельства. — Кроме моих собственных мыслей, иногда повстречаются тут и мысли авторов, которые согласуют с моими или кажутся мне подтверждающими мои мнения.


Рекомендуем почитать
Поклонись, Исаак!

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Белый Клык. Любовь к жизни. Путешествие на «Ослепительном»

В очередной том собрания сочинений Джека Лондона вошли повести и рассказы. «Белый Клык» — одно из лучших в мировой литературе произведений о братьях наших меньших. Повесть «Путешествие на „Ослепительном“» имеет автобиографическую основу и дает представление об истоках формирования американского национального характера, так же как и цикл рассказов «Любовь к жизни».


Форма сабли

Лицо этого человека уродовал шрам: почти совершенный серп, одним концом достававший висок, а другим скулу. У него были холодные глаза и серые усики. Он практически ни с кем не общался. Но однажды он все-таки рассказал историю своего шрама, не упуская ни одной мелочи, ни одного обстоятельства…


Возмутитель спокойствия Монк Истмен

История нью-йоркских банд знала немало «славных» имен. Эта история — про одного из самых известных главарей по имени Манк Истмен (он же Джозеф Мервин, он же Уильям Делани, он же Джозеф Моррис и пр.), под началом у которого было тысяча двести головорезов…


Опасные приключения Мигеля Литтина в Чили

В Европе и США эта книга произвела эффект разорвавшейся бомбы, — а в Чили ее первый тираж был уничтожен по личному приказу Аугусто Пиночета.…В 1985 году высланный из Чили режиссер Мигель Литтин нелегально вернулся, чтобы снять фильм о том, во что превратили страну двенадцать лет военной диктатуры. Невзирая на смертельную опасность, пользуясь скрытой камерой, он создал уникальный фильм «Всеобщая декларация Чили», удостоенный приза на Венецианском кинофестивале. Документальный роман Маркеса — не просто захватывающая история приключений Литтина на многострадальной родине.


Брабантские сказки

Шарль де Костер известен читателю как автор эпического романа «Легенда об Уленшпигеле». «Брабантские сказки», сборник новелл, созданных писателем в молодости, — своего рода авторский «разбег», творческая подготовка к большому роману. Как и «Уленшпигель», они — результат глубокого интереса де Костера к народному фольклору Бельгии. В сборник вошли рассказы разных жанров — от обработки народной христианской сказки («Сьер Хьюг») до сказки литературной («Маски»), от бытовой новеллы («Христосик») до воспоминания автора о встрече со старым жителем Брабанта («Призраки»), заставляющего вспомнить страницы тургеневских «Записок охотника».


Тридцать три урода

Л. Д. Зиновьева-Аннибал (1866–1907) — талантливая русская писательница, среди ее предков прадед А. С. Пушкина Ганнибал, ее муж — выдающийся поэт русского символизма Вячеслав Иванов. «Тридцать три урода» — первая в России повесть о лесбийской любви. Наиболее совершенное произведение писательницы — «Трагический зверинец».Для воссоздания атмосферы эпохи в книге дан развернутый комментарий.В России издается впервые.


Песочные часы

Автор книги — дочь известного драматурга Владимира Масса, писательница Анна Масс, автор многих книг и журнальных публикаций. В издательстве «Аграф» вышли сборники ее новелл «Вахтанговские дети» и «Писательские дачи».Новая книга Анны Масс автобиографична. Она о детстве и отрочестве, тесно связанных с Театром имени Вахтангова. О поколении «вахтанговских детей», которые жили рядом, много времени проводили вместе — в школе, во дворе, в арбатских переулках, в пионерском лагере — и сохранили дружбу на всю жизнь.Написана легким, изящным слогом.


Писательские дачи. Рисунки по памяти

Автор книги — дочь известного драматурга Владимира Масса, писательница Анна Масс, автор 17 книг и многих журнальных публикаций.Ее новое произведение — о поселке писателей «Красная Пахра», в котором Анна Масс живет со времени его основания, о его обитателях, среди которых много известных людей (писателей, поэтов, художников, артистов).Анна Масс также долгое время работала в геофизических экспедициях в Калмыкии, Забайкалье, Башкирии, Якутии. На страницах книги часто появляются яркие зарисовки жизни геологов.


Как знаю, как помню, как умею

Книга знакомит с жизнью Т. А. Луговской (1909–1994), художницы и писательницы, сестры поэта В. Луговского. С юных лет она была знакома со многими поэтами и писателями — В. Маяковским, О. Мандельштамом, А. Ахматовой, П. Антокольским, А. Фадеевым, дружила с Е. Булгаковой и Ф. Раневской. Работа театрального художника сблизила ее с В. Татлиным, А. Тышлером, С. Лебедевой, Л. Малюгиным и другими. Она оставила повесть о детстве «Я помню», высоко оцененную В. Кавериным, яркие устные рассказы, записанные ее племянницей, письма драматургу Л. Малюгину, в которых присутствует атмосфера времени, эвакуация в Ташкент, воспоминания о В. Татлине, А. Ахматовой и других замечательных людях.