За живой и мертвой водой - [45]

Повторять приказание не пришлось.

Сотенный подходил к кирпичной хате. Тарас прибавил шагу, чтобы догнать его. Хлопцу нужно было показать воякам, что он, друг Карась, является приближенным их начальника и пользуется его особым покровительством. В любом случае, рассудил он, такое, пусть даже мнимое привилегированное положение, могло оказаться ему на руку.

Окна хаты были закрыты, но оттуда доносились раскаты надтреснутого голоса, как будто там надрывался, разучивая роль, актер–трагик.

Богдан остановился и, прислушиваясь, скорбно наклонил голову.

— Что вам Советская власть плохого сделала? — неслось из хаты. — Что?! Панов ваших, арендаторов всяких прогнала к чертовой матери? Прогнала! Раз! Землю вам помещичью дала? Дала! Два!! Школы вам украинские открыла? Открыла! Только учитесь, дураки… Три!! Церкви–костелы ваши закрыла? Ни одной! Молитесь согласно личному удовольствию. Четыре!! Что же вы этой родной властью недовольны?

Тарас улучил удобный момент и заглянул в окно. Он увидел высокого худого человека в заправленной в галифе нательной рубахе. Он стоял спиной к окну, с пистолетом в руке и, встряхивая головой с мокрыми, словно после купания черными волосами, кричал сгрудившимся в углу воякам:

— Кто вы есть такие? Вы есть несознательная крестьянская масса. Против кого вы воюете?

— Против германа… — подал голос один из вояк.

— Брехня! Брешешь!! Немца ты убил? Хоть одного! Ага! Вы банда! Контр–р–революция!!! Вы за коммунистами и советскими партизанами охотитесь.

— Так и вы же с нами, пан старшина…

— Молчать!! Разговорчики! Я — предатель! Я Родину предал, присяге изменил! Меня, старшину Сидоренко, заслуженная пуля ждет, и я ее приму. А вы? Вы в окружение попадали? Нет! Из плена бежали? Нет! Вам эсбе руки выламывала, расстреливала? Нет! Вы за свою межу боитесь. За межу вы готовы родного отца, брата лопатой убить. Еще раз говорю и напоминаю: советские войска наступают, подходят, бросайте банду, пока не поздно, идите домой к своим бабам…

Богдан резко поднял голову, оглянулся. Он был бледен.

— Разойтись! Друже Довбня, со мной! Друже Карась! Стать у окна, по моей команде: «Стреляй!» — бей прикладом по окну. Ясно?

— Ясно! — с запинкой ответил Тарас, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Неужели старшину убьют и он, Тарас, окажется причастным к этому убийству пьяного горемыки?

Сотенный решительно шагнул к крыльцу:

— Друже Богдан, вы же без оружия. Возьмите! — протянул ему свой пистолет четовой.

— Не надо! — отстранил его руку сотенный. — Голыми руками возьму. Поможешь связать!

При этих словах Тарасу стало легче дышать. Он притаился у окна. Теперь ему были видны плечо старшины и входная дверь. Вот дверь быстро открылась, и на пороге появился Богдан.

— Не подходи!! — вскидывая руку с пистолетом, рванулся к нему старшина. — Не подходи! Убью!!

Сотенный стоял молча, стиснув зубы, обжигая старшину взглядом своих бешеных серых глаз.

— Убью!!! — завопил старшина, отступая назад. — Думаешь, купил советского командира?! А дулю с маком не хочешь? Я плевал на тебя! На вашу зас… эсбе. Убью, гада! Не подходи!!

Худое смуглое лицо старшины было обращено к Тарасу в профиль. Оно выражало ненависть, душевную боль, отчаянную решимость обезумевшего пьяного человека.

Взгляд Богдана стал мягче. Тарасу показалось даже, что в глазах сотенного мелькнуло сострадание.

— Старшина, спрячь оружие, — сказал он спокойной властно.

— Не подходи! Убью! Клянусь!! — Старшина сделал еще один шаг назад и начал целиться. Рука его слегка дрожала, но вряд ли бы он промахнулся, если б нажал спусковой крючок.

Богдан, видимо, понимал, с чем шутит. Однако он расправил грудь и, не спуская глаз со старшины, решительно произнес:

— Стреляй!!

Тарас трахнул прикладом по раме. Старшина, словно ужаленный, повернулся к окну, взмахнул рукой. Пуля просвистела над головой Тараса, но, пригибаясь, он успел увидеть, как Богдан бросился под ноги старшине.

Когда хлопец вбежал в хату, старшине уже вязали заломленные за спину руки. Он вырывался, пинал вояк ногами, кусал губы, исступленно орал.

— Гады! Петлюровцы! Сволочи! Не возьмешь! Ненавижу!

Его мускулистое жилистое тело извивалось на полу. Розовая пена пузырилась на губах, темные глаза в воспаленных, закисших веках лихорадочно блестели.

Богдан стоял в стороне, сердито отряхивал пыль с френча. Когда связанного и утихшего старшину подняли на ноги, сотенный подошел к нему, посмотрел в упор и, неожиданно развернувшись, с силой ударил его кулаком по щеке.

— Дур–р–рак, — презрительно скривил губы Богдан. — В погреб, пусть проспится. — Взглянул на вояк и мстительно добавил: — Этим болванам по пять палок за то, что слушали болтовню. Пять человек одного не могли обезоружить, одного пьяного… Сотне заняться строевой. Погоняйте их хорошенько, друже четовой. Я проверю. Распустились, запухли от сна…

Уже у дверей Богдан оглянулся, сурово взглянул на Тараса и приказал:

— Этого тоже в строй! Карабин забрать, выдать учебную.

Сотню выстроили у сарая. Тарас из–за своего низкого роста попал на левый фланг. К его удивлению, почти половина вояк имела не настоящие винтовки, а учебные–пропитанные дегтем деревяшки. Обмундирование не поддавалось описанию. Кожушки чередовались с пиджаками, немецкие мундиры с мундирами венгерских и польских солдат, френчи железнодорожников со свитерами из грубой шерсти, стеганными ватными безрукавками. Шапки, мазепенки, кепки, пилотки и даже, фетровые шляпы. Однако у каждого на головном уборе красовался самодельный металлический трезуб.