За завесой 800-летней тайны (Уроки перепрочтения древнерусской литературы) - [9]

Отбросив подобную цепь рассуждений, вернее — внутренних обстоятельств, подвигнувших Игоря на попрание небесного предупреждения, нам никогда не понять смысла этого его монолога, в котором он, не испытывая НИКАКОЙ УГРОЗЫ ИЗВНЕ, говорит свое «луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти», и только после этого зовет братию сесть на коней и отправиться в Степь, то есть именно туда, где они как раз и оказываются и «потятыми», и «полонеными».

То же самое получается и с «хотью», т.е. с супругой: объясняя, почему Игорь пренебрег знамением небес, Автор говорит: «Спалъ князю умь по хоти... «Хощу бо, — рече, — копие приломити конець поля Половецкаго, съ вами, русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону», что в современных изданиях «Слова» переводится как «Разожгло князю ум желание... «Хочу, — говорит, — копье с врагом скрестить на краю поля Половецкого; с вами, русичи, хочу главу свою сложить или испить шеломом из побежденного Дона.» Одной из причин, способствовавших такому прочтению, явилось использование Автором «Слова» приема так называемого «разделенного языка», основанного на синтезе реально сущемствующих недеформированных слов в новое образование, что позволяет, сохраняя внешнее логическое единство текста, создавать игру слов, используя их в двух и более значениях. Говоря об этом явлении, автор интереснейшей книги об акростихе в «Слове о полку Игореве» А. Гогешвили писал, что «современная текстология «Слова» стремится к однозначной интерпретации текста», тогда как его Автор «ставил себе во многих случаях прямо противоположную задачу», в чем, отчасти, и «заключается одна из причин непрекращающихся предложений новых конъектур и прочтений в тексте «Слова».»

В качестве примеров приводятся словосочетания «А уже не вижду власти,» — читающееся ещё и как «А у жене вижду власти»; «На реце на Каяле,» читающееся как «нарецена каяле» (т.е. «нареченная», «невеста»). Фраза «Се бо готския красныя девы» звучит как «се бог отския»; «Земля тутнетъ» — как «земля тут нетъ», — и тому подобное.

К примерам использования такого вот «разделенного языка» можно отнести и цитированную выше строчку «спалъ князю умь по хоти», публикуемую в большинстве случаев в слитной форме, дающей прочтение «похоти». А между тем в чешском языке ещё и доныне сохранилось это древнее славянское слово в своем первоначальном значении, то есть — «жена, супруга». Приводя такие примеры из «Слова» как «плачется мати ПО УНОШИ князи Ростиславе», из Повести временных лет по Лаврентьевскому списку (под годом 985) — «Ольга же, плакася ПО МУЖИ своем», Э. Гребнева пишет: «Эти параллели убедительно показывают, что «спалъ князю умъ ПО ХОТИ» — это обычная для древнерусского текста конструкция. В переводе на современный русский язык это можно бы выразить приблизительно так: сжигало князю ум по супруге...»

Несколько выше мы уже говорили, что именно так все на самом деле и было, и что ум князя страдал именно из-за «хоти», то есть из-за «любимой», «желанной», ревность из-за которой к собственному сыну и вынудила его переступить через все знамения и поспешить в Поле за «хотью» и для Владимира. В этом свете выражение «хощу бо копие приломити конець поля Половецкаго» никак не может иметь предложенной Д. Лихачевым расшифровки «хочу вступить в единоборство», ибо означает то же, что и известная индейская формула «хотим зарыть топор войны». Не менее беспочвенно искажается и вторая часть этой фразы — «съ вами, русици, хощу главу свою ПРИЛОЖИТИ», истолковываемая как желание эту голову СЛОЖИТЬ, тогда как в паре с переломленным копьем, означающим ОТКАЗ ОТ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ, данное выражение приобретает смысл, аналогичный фразеологизмам «приложить талант», «приложить руки», «приложить старания» и т.п., что не противоречит и этимологическому значению латинской лексемы «закон», «уложение» и возникающей в результате чередования «лог-лаг» формы «лагати», имеющей с приставкой «при-» значение «присоединять», «добавлять», но уж никак не «складывать мертвой».

На фоне всего этого не может восприниматься альтернативой сложению головы и венчающая этот монолог фраза «а ЛЮБО испити шеломомъ Дону», укладывающаяся в современные переводы только благодаря подмене «любо» на «либо». Значение же безличного сказуемого «любо» всегда было «мило, приятно», «по душе, нравится»; как пишет Г. Брызгалин, в казачьем языке это слово означает особую прелесть желательности; оно никоим образом не тождественно разделительному союзу «либо», и в данном случае говорит о том, что именно достигнуть Дона и быть на нем не убитым, а принятым как дорогой гость, как раз и является заветным желанием князя Игоря, то есть тем, что ему ЛЮБО. Ведь для того, чтобы «испити шеломомъ Дону», нужно этот шелом как минимум СНЯТЬ, то есть — перестать быть воином, прийти с миссией мира.

...Обуреваемый мыслями о жене и о невесте для сына, пренебрег князь даже знамением небес. «Хочу, — сказал он, — копье свое сломать на краю поля Половецкого. С вами, русичи, хочу приложить ум свой к тому, чтобы впредь приходить нам на Дон без опаски...»