За все надо платить - [82]

Ольга прошла в комнату медсестер, повесила в шкаф плащ и весело кивнула сестре главврача, закончившей ночную смену.

– Что у нас происходит? – спросила она, надевая халат и шапочку. – Есть новости?

– Все спокойно, – ответила та. – Практически без изменений. Поэту стало немножко хуже, он совсем ослабел, я его перед завтраком еле добудилась. Режиссер пока творит, аппетит пропал несколько дней назад, но других ухудшений нет.

– А юрист? Как он себя чувствует?

– Не жалуется, – пожала плечами сестра главврача. – Ест много. Вчера работал почти до часу ночи, в половине первого попросил чаю и перекусить. Я зашла к нему – бумаги по всей комнате, а он что-то на калькуляторе считает. Труженик!

Она быстро переоделась, подкрасила губы, схватила сумку.

– Все, Оля, я побежала.

– Счастливо, – пробормотала Ольга машинально, не глядя на нее.

Через час после начала смены она зашла в палату к Оборину.

– Оленька! – радостно кинулся к ней Юрий. – Наконец-то! Я соскучился.

Он ласково обнял ее, заглядывая в глаза и целуя. Ольга осторожно высвободилась из его рук.

– Тише, Бороданков в коридоре, – сказала она вполголоса. – Как твои дела?

– Отлично! Просто отлично.

– Работа двигается?

– Семимильными шагами. Ты даже не представляешь, как много я успел сделать за эти дни. У меня такое ощущение, что если я пробуду здесь еще две недели, то напишу полностью первый вариант диссертации. Правда, здорово?

– Здорово, – согласилась она. – А как ты себя чувствуешь?

– Ты знаешь, Олюшка, оказывается, не зря говорят, что работа – лучший лекарь. Я никогда не чувствовал себя так хорошо, как сейчас. Голова не болит, тахикардии и след простыл. Вот что значит регулярно питаться, много спать и вести размеренный образ жизни.

– А что, раньше тебя беспокоили головные боли? – встревоженно спросила Ольга.

– Постоянно. Каждый день к вечеру начинала болеть голова, а иногда и днем. А здесь за четыре дня – ни разу. Просто удивительно.

– Я рада. Но ты не вздумай сказать об этом Александру Иннокентьевичу.

– Почему? – удивился Оборин.

– Он сразу же тебя выпишет. Раз у тебя все в порядке, то тебе нечего здесь делать, понимаешь? Ты же пришел сюда потому, что плохо себя чувствуешь и это мешает тебе работать над диссертацией. Мы с тобой его обманули, теперь нельзя отыгрывать назад.

– Ладно, – согласился он. – Ты меня проинструктируй, что я должен ему говорить, чтобы он меня не выпер отсюда.

– Жалуйся на слабость, головокружение, отсутствие аппетита.

– Ничего себе! – фыркнул Оборин. – Отсутствие аппетита! Да ему медсестра скажет, что я все съел подчистую. У меня аппетит зверский, я даже сегодня ночью просил сестричку принести что-нибудь поесть.

– А ты скажи ему, что силком заставляешь себя все съедать, потому что понимаешь, как важно для поддержания сил нормально питаться. Мол, давишься, мучаешься, но ешь. Понял? И физиономию делай кислую.

– Как скажешь.

– Все, дружок, я ухожу, у меня работы много. Увидимся в обед. Бороданков с трех до пяти уйдет в центральный корпус на консультацию, тогда я прибегу к тебе на часок. Договорились?

Оборин попытался было снова обнять ее, но она ловко увернулась, чмокнула его в щеку и закрыла за собой дверь палаты. Оказавшись снова в коридоре, она сунула ключ от двери Оборина в карман халатика и быстро прошла в комнату, где была устроена лаборатория фармацевтов.

– Леня, какой состав давали юристу? – спросила она маленького круглоголового очень смуглого человека.

– Сейчас посмотрю, – откликнулся он, отрываясь от какого-то хитрого прибора и доставая с полки толстый журнал.

– Так, юрист… Юрист… – бормотал он, листая страницы. – Вот, юрист, двадцать девять лет, жалоб нет, хронические заболевания отрицает. Этот?

– Этот, этот.

– Первый день – сорок второй вариант, начиная со второго дня – сорок четвертый.

– А сорок третий?

– На сорок третьем у нас поэт. Александр Иннокентьевич сказал, что, если сорок четвертый у юриста не пойдет, давать поэту сорок пятый, режиссеру сорок шестой, юристу сорок седьмой.

– Хорошо, Леня, я поняла.

– А в чем дело, Ольга Борисовна? Что-нибудь не так?

– Нет-нет, все в порядке. Просто юрист в прошлый раз жаловался на недомогание, и я подумала, что ему давали какой-то совсем неудачный вариант.

Она вернулась в комнату медсестер и заперлась изнутри. Ей нужно было подумать.

Значит, у Саши получилось. Он сделал-таки этот препарат. Сорок четвертый вариант лакреола не давал никаких неблагоприятных побочных эффектов, не заставлял сердечную мышцу и сосуды головного мозга изнашиваться с катастрофической скоростью. Он добился своего.

Но Юрий Оборин должен умереть, не выходя отсюда. Это даже не обсуждается. А умереть он может только в том случае, если будет три раза в день пить старую микстуру. Ему нельзя давать сорок четвертый вариант. И никому нельзя. Пока. Для этого необходимо, чтобы Саша не узнал о том, что у него все получилось.

* * *

Настя совсем завязла в текущих делах. Как назло, в начале октября посыпались одно за другим изнасилования с убийствами. Ей был знаком этот раннеосенний феномен: мальчики пятнадцати-шестнадцати лет возвращались в Москву после каникул. Весь год они сидели в классе с девочками-ровесницами, которые привыкли не воспринимать их всерьез, потом «отрывались» и начинали общаться с совсем другими девочками, в том числе и постарше, для которых были чужими и непривычными, а значит, воспринимаемыми достаточно серьезно. С этими девочками приобретался определенный сексуальный опыт, мальчики возвращались в свой класс, к своим ровесницам, обогащенные новым стереотипом поведения и новыми знаниями, и тут же кидались во все тяжкие доказывать одноклассницам и подружкам по двору, какие они теперь взрослые и крутые. Процесс доказывания сводился преимущественно к сексуальным посягательствам и дракам. Били мальчиков, которые нравились девочкам, били самих девочек, которые позволяли кое-что до определенного предела, а потом испуганно просили остановиться. Ну и убивали, конечно.