— Не имея соответствующего инструмента — и я думаю теперь, я знаю, почему Сигманианец предпринял попытки сначала обучить людей своему языку. Эти звуки, эти непостижимые, тем не менее прекрасные рисунки, но что они представляют… мы так и не сумели понять. Я имею в виду, ни одна из наших бригад исследователей не смогла, конечно, меня тут не было с самого начала. Мы пытались показывать предметы и картинки сами. Сигманианец производил какие-то звуки, которые казались нам шумом. Мы записали фонограммы этого шума, пропустили его через синтезатор и попытались беспорядочно комбинировать элементы, чтобы достичь большей абстрактности. «Человек» и «Сигманианец» вместе равняется «разумным существам» — что-то в этом роде. Сигманианец быстренько уходил в свое внутреннее помещение.
— Мы догадывались, что его язык может быть настолько безнадежно индивидуален, что наши комбинации не несли никакого смысла. На самом же деле я все время чувствовала, что идея Фуенте правильная. Язык Сигманианца только отчасти выражается звуками. Поза, жесты, а возможно, и запахи, которые он издает, могут быть даже более важными. Следовательно, контакт может быть чрезвычайно тонким и комплексным делом. Он может быть нелинейным, он может включать концепции одновременно такие, которые мы, люди, используем по отдельности, он может оперировать со всем многообразием аспектов реальности, которые мы в настоящее время используем только частично. Исследования биологических образцов на клеточном уровне намекают на что-то подобное.
— Ну, если мы не можем научиться говорить по-сигманиански, нельзя ли подойти к этому вопросу с противоположной стороны? Мы старались построить искусственный язык на основании всего изложенного, такой, который мы смогли бы синтезировать и произносить, а обе стороны бы смогли постичь. Результаты, полученные в этой попытке, были еще хуже. Вы понимаете, что за три года люди были на борту космического корабля в общей сложности девяносто восемь дней?
— Я слежу за этим, — сказал Вань. — О, я полагаю, обед уже готов.
Ивон вздохнула.
— У меня действительно была причина для таких пространных рассуждений. Это было ваше предложение, чтобы я обратила внимание на те вопросы, которые волнуют мой ум. Или не стоило этого делать? Возможно, я слишком счастлива.
— Пожалуйста, говорите, что сочтете нужным, — Вань рассеял ее сомнения. Чтобы облегчить работу, еда была стандартная. «Сегодня» у них двоих было филе рыбы, вареный рис и лук (в пакетах под давлением), «бок чой» (упакованный вместе с тарелкой) и печенье. Они едва ли замечали, что едят.
— То, что я сделала, трудно облечь в слова, — сказала Ивон. — Это включало различные виды статистического анализа данных, какие только можно вообразить. Если бы у меня не было первоочередного доступа к компьютеру, я бы все еще толклась на месте.
— Да, другие тоже так и делают. Но никто из этих людей не показал, что хоть одна из обнаруженных или лингвистических единиц представляет интерес. Вспомните, имея определенный набор цифр, можно сконструировать буквенное множество функций, относящихся к ним. Я использовал некоторые результаты моих ранних работ по лингвистике человека, особенно теорему, которой я почти что горжусь. (Это позволило мне сделать количественные предсказания последователей определенных гипотез, которые пришли мне в голову.)
Она перестала жевать. Вань продолжал есть как ни в чем не бывало.
— Хорошо, я представлю вам результаты, — сказала Ивон. — Сначала я смогу показать, что мы слишком торопились. Частота, с которой зарегистрированы идентифицируемые комбинации речи Сигманианца, почти наполовину меньше частоты средней человеческой речи, независимо от языка. Возможно, он думает медленнее или глубже, чем мы. Но даже если я и ошибаюсь в этом, наша относительная машинная болтовня должна быть, во всяком случае, путаная и вызывает раздражение. Путаницу он еще мог терпеть, раздражение же — нет. На самом же деле, я подозреваю, мы причиняли ему настоящую боль.
Рука Вань замерла на полпути ко рту.
Ивон кивнула.
— Люди вашей национальности слышат английский язык как непонятное стаккато, моей — слышат китайский как песенный мотив на высоких тонах, — сказала она, — Не слишком приятно, пока не привыкнешь. Наша музыка — более наглядный пример. Действительно, мне нравятся некоторые произведения китайской музыки, как вы, возможно, получаете удовольствие от любимого мною Бетховена, но для многих моих соотечественников такой концерт будет сплошным мучением. Хотя нам не нужно выходить за рамки одного общества. Я нахожу современную популярную американскую музыку просто банальной. Но я слушала записи, скажем, пятидесятилетней давности. Просидеть целый вечер, слушая эту ерунду, для меня было просто пыткой.
— Я начинаю понимать, что Сигманианец просто не мог вынести наших неловких попыток воспроизвести его звуки.
— И именно поэтому, я думаю, он не принес синтезатора. Продолжительная человеческая речь для него была непереносима. Попытки общения с помощью визуальных символов провалились по тем же причинам. Наши рисунки, наш алфавит слишком безобразны, возможно, слишком угловаты. Может быть, нам стоит попытаться воспользоваться китайскими иероглифами.
