Вань вернул его. Он остался там, где был, перелистывая страницы записей, сосредоточенно хмурясь. Возможно, он такой же холодный, как рыба, думала Ивон, успокаиваясь. Если бы он был более компанейский… я бы могла… сделать что-нибудь. И мы бы провели этот длинный рейс, обдумывая все, используя каждую клеточку мозга, которая у нас есть.
Она посмотрела на него изучающе. Он был из Северного Китая, следовательно, выше нее, хотя и хрупкого телосложения. Чисто выбрит, по обычаям своей страны, его лицо было широкоскулым с выразительным носом под высоким лбом и короткими седыми волосами. Независимо от того, находился ли он в служебной обстановке или на отдыхе, он оставался прямым, как аршин проглотил, в шерстяном тускло-коричневом, похожем на военный, костюме, обычно распространенном среди официальных лиц в Народной Республике, потому что он не просто был только профессором Пекинского Университета. Правительство субсидировало его исследования, которые были названы «лингватерапией» в основном из-за того, что результаты могли бы помочь больше в изучении наречий жителей Тибета и Монголии и других национальных меньшинств, чем для лечения душевных заболеваний. (Она не могла не признать, что сам-то он имел намерения преуспеть в последнем.)
— Удивительно, если это на самом деле, — сказал он наконец. Он свободно владел английским, акцент у него был слабо заметным. — Я, конечно, не хотел вас обидеть. Но ведь и в прошлом у нас были несбыточные надежды. Сигманианец, по всей видимости, хотел бы с нами сотрудничать, а потом уходил и скрывался по нескольку часов и, таким образом, отбрасывал нас назад на несколько дней.
— Точно, — отвечала Ивон. — Но мы общались с ним целый час. И в первый раз, как я уже говорила, результаты воспроизводимы. Он принимал каждое слово, которое я предлагала ему в ассоциации с чем-нибудь, и повторял это слово в следующий раз, когда я указывала на картинку. До этого все время он пытался научить нас своим словам, но очень быстро исчезал, когда мы проигрывали фонограммы. И наши попытки установить речевой или визуальный коды имели еще более печальные результаты. Я вам скажу теперь — погодите! Он возвращается! Вы все сможете увидеть сами!
Сигманианец притащил переливающийся цветами радуги яйцеобразный предмет, который он укрепил к стойке рядом со стеной купола.
— Я уже видел это, — сказал Вань. — Во всяком случае когда-то. Я полагаю, что это записывающее устройство.
— Наверняка. Он готов попытаться войти с нами в контакт. Но теперь, когда он понял, что мы сможем найти общий язык, естественно, ему понадобилось сделать некоторые записи.
Ивон и Сигманианец приступили к работе. Вань Ли завис без движений, наблюдая. Камеры не записали ничего впечатляющего — просто обмен звуками, женщина показывала картинки, существо выдавало узнаваемым копии (как живопись Давида могла бы быть опознана в манере Ван Гога) — то, что происходило, было слишком великим, чтобы быть эффектным.
В течение еще двух часов Сигманианец, очевидно, получил достаточно информации и скрылся. Ивон не возражала. Она чувствовала себя как выжатый лимон. Войдя в санитарную камеру, она разделась, вымылась губкой и надела чистую одежду. Появившись, она обнаружила, что Вань достал припасы и начал их разогревать на конфорке. У него уже была приготовлена бутылка с кофе под давлением, для нее.
— Благодарю. — Кофе согрел ее, и она расслабилась. Она прикрепила свое тело ремнем на месте и вытянулась.
— Жаль, что у нас нет шампанского, — сказал он, слегка улыбаясь.
— О, я редко пью. Мне бы больше хотелось покурить, я имею в виду табак, не марихуану.
— В этом отношении мы похожи. — Взгляд Вань безотрывно следовал за ней, — Не хотите ли объяснить свои достижения? Действительно, кажется, что вы добились успехов, и я от всего сердца приношу свои скромные поздравления.
Где-то в глубине ничто человеческое ему не чуждо. Может быть, эта мысль вместе с триумфом и с необходимостью раскрыться заставили ее стать к нему более расположенной, ведь более благоприятного случая у них не было. И они были, в конце концов, одни в этом странном тихом помещении.
— Конечно, — она глотнула. — Только… ну, я устала, и в головку меня все перепуталось. Могу я рассказать вам все на уровне детского сада, несмотря на то, что это вам известно не хуже, чем собственное имя?
— Возможно, так будет лучше всего. Это приоткроет перспективы и выделит из неразберихи данных то, что будет важно. Ваш полный отчет о событиях, возможно, будет для меня не так уж и просто понять.
Слова полились из нее, как будто она была опьянена.
— Может быть, и нет. Вы помните, что до этого проекта я занималась исследованиями в математической семантике, хотя я защитила докторскую диссертацию по сравнительной лингвистике. Я использовала много математических приемов.
— Каково положение дел? Сигманианец не может воспроизводить человеческие звуки; свои собственные звуки он издает чем-то вроде вибраций в полости, соответствующей человеческому среднему уху. Мы тоже не можем воспроизвести своим речевым аппаратом звуки сигманианской речи. То есть, мы можем с помощью синтезатора, но это невероятно трудно. Десять пальцев, двигающихся через электромагнитные поля, предположительно генерируют высокоточную версию языка, который использует множество частот и амплитуд одновременно.
