За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали - [14]

— Ну, Джек, как дела? — спросил он, хлопнув меня по спине. С русским у меня пока еще было неважно, но все же я мог поддерживать простую беседу и понимал почти все, что говорили.

— Плохо, — ответил я. — Все наше оборудование замерзает. Половину времени ребята отогревают руки.

— Ничего, — сказал лишенный гражданских прав бывший кулак, а ныне бригадир монтажников. — Если бы ты жил там же, где и я, в палатке, ты бы не думал, что здесь так уж холодно.

— Я знаю, ребята, что вам тяжело приходится, — сказал подошедший к нам Попов. — Это все потому, что вы кулаки.

Шабков широко улыбнулся.

— Слушай, я не хочу затевать политическую дискуссию, но многие из тех, кто живет в «специальном» районе города, такие же кулаки, как и ты.

Попов засмеялся.

— Я бы не очень этому удивился. А вот скажи мне: как решали, кого надо раскулачивать?

— Ну, а, — сказал Шабков, — разве можно, черт подери, задавать такой вопрос человеку, старающемуся честным трудом искупить свои преступления. Хотя, между нами говоря, обычно бывало так: крестьяне — бедняки деревни — приходят на собрание и решают: «У такого-то шесть лошадей; колхоз не сможет хорошо работать, если у него не будет этих лошадей, а кроме того, он в прошлом году нанял человека помогать ему с уборкой урожая.» Они дают знать в ГПУ — и этим все заканчивается. Этот человек получает пять лет. Его имущество конфискуют и передают новому колхозу. Иногда высылают всю семью. Когда пришли нас выселять, мой брат взял винтовку и несколько раз выстрелил в офицеров ГПУ. Они стали отстреливаться. Брата моего убили. От этого нам, конечно, лучше не стало. Нам всем дали по пять лет и отправили в разные места. Я слышал, что в декабре умер мой отец, но точно не знаю.

Шабков вытащил свой холщовый кисет, несколько свернутых газет и сунул все это Попову.

— Покуришь кулацкого табаку? — Он мрачно усмехнулся. Попов воспользовался этой возможностью покурить и скрутил сигарету.

— Да. Столько всего происходит, а мы об этом почти ничего не знаем. Но посмотри, сколько мы делаем. Через несколько лет мы в промышленности всех обгоним. У каждого из нас будут автомобили и не останется никаких различий между кулаками и остальными. — Попов драматическим жестом указал на высящуюся поблизости доменную печь. Потом он снова повернулся к Шабкову.

— Ты грамотный?

— Да, — ответил Шабков. — Я три года учился. Я даже немного алгебру знаю. Но теперь — на кой черт мне это? Даже если бы у меня было хорошее образование, мне бы все равно теперь не дали никакой другой работы кроме этой. Так зачем мне учиться? Да меня никуда и не примут — разве что в начальную школу. А когда я добираюсь до дома, мне хочется только выпить и отдохнуть. — Шабков щелкнул по своему горлу указательным пальцем — для любого русского это был символический жест, обозначающий слово «выпить». Мы подошли к домне № 3. Шабков полез вверх по лестнице и исчез среди стальных конструкций. Попов, нахмурившись, смотрел ему вслед. Шабков был одним из лучших бригадиров на всем предприятии. Он не жалел ни себя, ни тех, кто работал под его началом, и у него была хорошая голова на плечах. И все же он был кулак, отбывающий срок наказания, живущий в специальном районе города под наблюдением ГПУ. Это был классовый враг. Да, непонятно все это, странно. Этого Попов так и не мог понять.

Я и Попов начали сваривать отрезок отводной трубы на доменной печи. В первый час работы он дал мне отдохнуть, занявшись сваркой. Потом мы поменялись. С высоких лесов, почти в ста футах от земли, мне было видно, как Коля обходит свою бригаду из тридцати человек, помогая тем, у кого что-то не ладится, и ругая их, когда они слишком долго просиживают, грея руки. Люди в ответ тоже ругали Колю: то за шаткие леса, то за низкую зарплату.

Глава III

Было около четверти десятого, когда я закончил одну сторону трубы и обошел ее вокруг, чтобы приступить к сварке другой части. Мостки были покрыты дюймовым слоем льда, как и все вокруг доменных печей. Пар, поднимавшийся из большого резервуара с горячей водой, конденсировался и образовывал слой льда. Но помимо того, что было скользко, мостки и сами по себе были очень ненадежны, потому что висели на тросах и раскачивались. Когда я ходил по ним, то они шатались и тряслись. Я всегда старался держаться за что-нибудь, если это было возможно. Не успел я приступить к сварке, как услышал чей-то крик, и что-то со свистом пролетело вниз мимо меня. Это был монтажник, работавший на самом верху.

Он, как мячик, стукнулся об отводную трубу, которая, вероятно, спасла ему жизнь. Вместо того, чтобы упасть прямо на землю с огромной высоты, он приземлился на основной платформе, футах в пятнадцати подо мной. К тому времени, когда я до него добрался, у него изо рта била кровь. Он пробовал крикнуть, но не мог. Ни одного мастера поблизости не было, а полдюжины подбежавших рабочих не знали, что делать. Поскольку я был иностранцем, то пользовался некоторым авторитетом. Я протиснулся вперед и сказал, что он может истечь кровью и умереть, если мы будем ждать, пока принесут носилки, так что мы втроем подняли его и понесли вниз на станцию скорой помощи. Примерно на полпути кровотечение ослабело, и он начал кричать при каждом нашем шаге. Я и сам был в состоянии шока, пока мы наконец не добрались до места, а два молодых монтажника дрожали как осиновый лист. Мы внесли его в маленькое деревянное здание, и медсестра, закутанная в теплый платок поверх белого халата, показала нам, куда его положить.