За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали - [12]

Дверь отворилась, и на пороге появились две фигуры в овчинных полушубках. «Привет, ребята, как насчет огонька?» — сказал Коля, не поднимая головы. «Мы же не можем обогревать всю комнату электричеством». Два вошедших монтажника размотали шарфы, укутывавшие их до носа, сняли рукавицы и стерли налипший на ресницах иней. «Холодно, — сказал один из них. — Надо закурить». Они подошли к электроплитке, достали старую газету и мешочек с «махоркой» — очень дешевым сортом табака — и свернули из газеты самокрутки, по размеру напоминавшие гаванские сигары. Я сделал то же самое, и мы прикурили от электроплитки. Монтажники были довольно молоды. Их голубые крестьянские глаза смотрели ясно и простодушно, но на давно небритых щеках и на лбу виднелись шрамы, оставшиеся после обморожения, руки огрубели и были покрыты грязью. Дверь снова отворилась, и в комнату вошел бородатый человек лет пятидесяти с небольшим. Он был такой высокий, что ему пришлось нагнуться, чтобы не стукнуться о притолоку. «Доброе утро, товарищи», — пророкотал он добродушно.

— Слушай, Кузьмин, — Коля поднял голову, — разожги печку, а? Если придет начальник и увидит, что здесь тепло, а включена только электрическая плитка, он такой шум поднимет!

— Кто это видел, чтобы начальник приходил сюда в половине седьмого? — сказал один из монтажников, перекатив свою огромную самокрутку в угол рта.

Кузьмин добродушно улыбнулся. «Ладно», — сказал он, не обращая никакого внимания на последнее замечание монтажника, и открыл дверцу большой железной печи. Видя, что Кузьмин и в самом деле собирается развести огонь, оба монтажника присоединились к нему, и через пять минут печка наполнилась дровами, большая часть которых была взята из кучи железнодорожных шпал рядом с сарайчиком. Когда Кузьмин вылил в печку около пинты бензина из горелки, Коля отвернулся и стал смотреть в другую сторону. Один из монтажников бросил спичку в поддувало, окна задребезжали от глухого взрыва, и в печи заревел огонь.

Один за другим приходили рабочие и тут же спешили к печке согреть замерзшие руки, ноги и лица. Примерно без двадцати семь вошел Иванов, мастер монтажников, пожал руку Коле и поднял телефонную трубку. Это был широкоплечий мужчина средних лет; на лице, изборожденном глубокими морщинами, в уголках рта застыло удивленное выражение. Поляк по национальности, он три года сражался в рядах Красной Армии, вступил в партию, а потом работал на строительстве мостов от Варшавы до Иркутска. После неудачной попытки дозвониться до склада и получить какие-то необходимые ему болты, Иванов повесил трубку и, взяв за руку Колю, сказал: «Пойдем посмотрим, что надо делать». На ходу запихивая в карман свернутые в рулон планы и добродушно поругивая мороз, начальника склада, иностранцев, запроектировавших стальные конструкции с полуторадюймовыми болтами, и телефонистку, оба мастера вышли из сарайчика.

Тем временем железная печь раскалилась чуть ли не докрасна, а рабочие, окружавшие ее все более плотным кольцом, курили и разговаривали.

— Не знаю, что нам делать с нашей коровой, — сказал один молодой парень с паяльной лампой, которая была заткнута за пояс, сделанный из куска старой веревки. Он грустно потер подбородок тыльной стороной огрубевшей руки. Сквозь стены сарайчика, фундамент доменной печи, груды стропил и двухсотмильное пространство заснеженной степи он видел маленькую деревеньку, из которой уехал шесть месяцев назад.

— Мы две недели сюда добирались, — серьезно рассказывал он сварщику с бакенбардами, сидевшему рядом с ним. — Шли по степи, мешки несли на спине и гнали эту проклятую корову, а теперь она не дает молока.

— Чем же ты ее кормишь? — спросил сварщик задумчиво.

— Вот в том-то и дело, — сказал молодой подмастерье, стукнув по колену. — Надо же, пройти весь этот путь до Магнитогорска из-за того, что на строительстве есть хлеб и работа, и обнаружить, что мы даже корову прокормить не можем, не то что себя. Кто-нибудь ел в столовой сегодня утром?

— Да, я пытался, — ответил один симпатичный парень, — только 50 граммов хлеба и этот чертов суп, который, кажется, сварен из спичек. Он пожал плечами и сплюнул на пол между коленями.

— Ну что же, если мы собираемся строить доменные печи, то, я думаю, придется некоторое время есть поменьше.

— Конечно, — сказал другой сварщик на ломаном русском, — а ты думаешь, что где-нибудь лучше? У нас в Польше мы уже сколько лет ни разу хорошо не ели. Вот вся наша деревня и перешла советскую границу. Смешно — мы-то думали, что здесь побольше еды.

Владек — сварщик-поляк — был одним из множества людей, недовольных своей жизнью в Польше Пилсудского и буквально горевших энтузиазмом строить социализм. Это слово пересекло территорию Белоруссии и миновало заслон польских пограничников и цензуры. Все эти люди отправились в путь, взяв с собой только то, что могли унести, чтобы трудиться бок о бок с советскими рабочими. Когда Владек заговорил, все рабочие, стоявшие рядом с ним, повернулись и стали с интересом слушать.

— Послушай, — обратился к нему один молодой рабочий, — а почему вы в Польше не совершили революцию?