За столбами Мелькарта - [74]
Как найти слова, которые смогли бы передать чувства людей, впервые увидевших неведомые земли и острова, их восторг, их радость, их страх? А впрочем, зачем всё это знать раби, для которых он пишет свой отчёт? Их, наверное, интересует, много ли в этих местах золота и во сколько обойдётся снаряжение новой экспедиции за Столбы.
Взглянув на песочные часы, Ганнон понял, что ему пора уже идти. Его ожидает Совет. Ганнон свернул в трубку лист папируса и заткнул его за край плаща. Потом взял что-то завёрнутое в полотно и быстро покинул дом.
Карфаген нисколько не изменился за время отсутствия Ганнона: та же толпа, в которой редко увидишь хорошо одетого человека. Больше всего людей в изорванной одежде, бледных, истощённых.
«И этот город считают самым богатым на берегах Внутреннего моря!» — с горечью подумал Ганнон.
Улица Сисситов вывела Ганнона на площадь, вымощенную квадратными плитами. Это была площадь Собраний. Когда-то её переполняли люди, с восторгом выкрикивавшие его имя. А теперь она пуста!
У Дома Совета появился новый памятник. Фигура из серого мрамора. Высокий лоб, широко расставленные глаза, что-то удивительно знакомое в лице!
Ганнон вздрогнул. Ведь это его отец! Гамилькар предстал перед Ганноном таким, каким он видел его в последний раз, под Гимерой, мужественным, сильным.
Что бы сказал его отец сейчас?
Дом Совета показался Ганнону особенно величественным в холодной роскоши своих колонн, в массивности своих стен. Каким далёким представилось то время, когда он входил сюда окрылённый надеждой!
Ганнон поднялся по лестнице, прошёл мимо безмолвных стражей, зорко охранявших эту крепость богачей, и медленно двинулся по длинному коридору, освещённому спрятанными в нишах светильниками. Свет их выхватывал из темноты то одну, то другую часть его лица — широко раскрытые, устремлённые вперёд глаза, крепко сжатые губы.
Совет постановил…
Сегодня Совет Тридцати решает судьбу Ганнона. Впрочем, судьба его уже решена, но не здесь. Сразу же после прибытия Ганнона великий жрец Магарбал позвал к себе суффета Миркана. Кипя злобой, жрец требовал, чтобы мореход немедленно был заключён в Дом Стражи. Миркану стоило немалого труда уговорить Магарбала отказаться от этого замысла. «Так мы возбудим чернь против нас, — предостерегал Миркан. — Я потребую у нечестивца отчёта в Совете, и если он через месяц не вернёт сделанных республикой затрат, он всё равно окажется в Доме Стражи». Раскрылись двери. Шум умолк. Все взгляды обращены к Ганнону. Голова его высоко поднята. Нет, он не изменился, этот дерзкий и непокорный отпрыск Магонидов. Он держится так, словно не чувствует за собой никакой вины, словно пришёл сюда победителем.
Ганнон остановился против Миркана. В правой руке его свиток, в левой — какой-то свёрток.
Злобно взглянув на Ганнона, Миркан произнёс:
— Совет ждёт твоего отчёта!
Положив на пол свой свёрток, Ганнон развернул папирус и начал медленно его читать. Изредка он поднимал голову, чтобы увидеть, какое впечатление производят его слова. Раби слушали внимательно, но лица их были непроницаемы. Но вот Ганнон кончил читать и выпрямился, как воин перед лицом врага.
— Есть ли вопросы у раби? — раздался голос, напоминающий бой треснувшего колокола, то был голос Миркана.
— Есть! — послышалось откуда-то сзади.
Это Габибаал. Тогда он поддержал Ганнона, предлагая вычерпать чернь со дна города. Что же скажет он теперь?
— Да, у меня есть вопрос: много ли сицилийского вина сегодня выпил Ганнон? Или, может быть, он привёз вино с берегов океана, от которого он совсем обезумел?
В зале послышались выкрики:
— Молодец, Габибаал! Довольно нас обманывать! Пусть Магонид вернёт золото!
Ганнон стиснул зубы. Как ему хотелось плюнуть в лицо этим тупицам, думающим только о золоте!
Сдерживая себя, Ганнон отвечал:
— Вот уже год, как у меня во рту не было ни капли вина. А порой мне не хватало и воды. Да, я обещал вам золото. Я бы мог засыпать золотым песком весь пол этого зала, этот стол рухнул бы под тяжестью сокровищ Атлантиды, но мой корабль поглотило море.
— Мы уже сыты твоими баснями, Ганнон! — воскликнул Миркан. — Чем ты можешь подтвердить, что всё сказанное тобою правда?
Ганнон опустил голову.
— У меня нет корабля, нет моих друзей, вместе со мной побывавших там, где ещё не был никто из смертных. У меня осталось лишь вот это. — И Ганнон развернул свёрток. — Члены Совета, — продолжал он, — могут убедиться в существовании лесных людей.
Ганнон протянул шкуру Миркану, но тот брезгливо её оттолкнул.
— Это и есть сокровища, которые ты обещал Совету? — Лицо Миркана вспыхнуло от гнева. — Шкура какого-то мерзкого животного! Не ею ли ты хочешь расплатиться за потерю «Сына бури» и «Ока Мелькарта»?
Раздались выкрики: «Правильно!», «Пусть он расплатится!» И вдруг их заглушил звонкий голос:
— Стойте! Знаете ли вы, кого судите? — Это говорил совсем юный раби.
«Юноша здесь, в Совете? — Ганнон знал, что только большие заслуги отца могли позволить человеку такого возраста занимать почётное место в Совете. — К какому же роду принадлежит этот юноша? Почему лицо его кажется мне знакомым?»
— Знаете ли вы, кого судите? — повторил юноша. — Человека, чьим именем будет гордиться Карфаген, пока стоят его каменные стены, человека, который сделал большим мир. Что нам было известно о западном береге Ливии до Ганнона? Для нас он кончался Ликсом. Ганнон проник туда, куда не знают пути птицы. Он передвинул Столбы Мелькарта к мысу Солнца. Он видел ночи, полные неведомых звёзд, и светящееся море. Смерть преследовала его на воде и на суше. Никто не мог поспешить ему на помощь. Он основал новые колонии. Разве это не дороже золота, которого требует ваша жадность?..
