За сценой - [7]

— Думаю, вот сюда я как раз отлично впишусь, — сказал Саша.

Он говорил совсем тихо, еле различимо на фоне оркестра, вынуждая остальных прислушиваться. Какое-то неестественное, почти пугающее спокойствие было в его приглушенном голосе и в блестящих глазах, когда он по очереди обвел всех троих невидящим взглядом. Максу показалось, что от него исходит гуд, как от трансформаторной будки. Сиреневый, видимо, тоже почувствовал нарастающее напряжение.

— Ну… хорошо, — пробормотал он. — Сейчас посмотрим. Надо ведь предупредить… и маэстро тоже… — Он хотел тронуть Сашу за рукав, приглашая проследовать за собой, но отдернул руку, словно опасаясь электрического разряда от прикосновения, и просто сказал: — Идемте.

— Только ты там это… не шали, — вдруг сказал Том.

— В каком смысле? — Саша поднял брови.

— Сам знаешь в каком, — буркнул Том. — Получше нас знаешь.

— Я постараюсь.

И Саша поспешил за сиреневым. Макс посмотрел им вслед. Он вдруг усомнился: а правильно ли они сделали? Зачем ввязались во все это, зачем притащили сюда этого, в сущности, совершенно им незнакомого человека с разрушительной силой в голосе? Сейчас, только сейчас, за сценой, посреди духоты, шума и неразберихи, Макс впервые за весь вечер задумался — а что они с Томом, собственно, делают? Они просто помогли хорошему, но неуверенному в себе парню справиться с неприятностями или… выпустили джинна из бутылки? Может, лучше было оставить все как есть?

— Ну, теперь уж в любом случае поздно, — негромко сказал Том, и Макс понял, что последние слова произнес вслух. — Пойдем, — продолжал Том, — послушаем хотя бы. Песенка-то вроде и ничего была, мне даже понравилось… пока меня ящиками не завалило. А ты понял, о чем там речь?

— В общих чертах. Там типа кого-то хотят оживить, а он сопротивляется и говорит, чтобы ему дали помереть спокойно и не приставали с ерундой. Как-то так. И еще что-то про холод и снег.

— Мороженого хочу, — сказал Том, утирая рукавом мокрый лоб. — Пекло, как в аду. Тоже хочу холода и снега. Пошли послушаем?

Том хотел выбраться наружу и устроиться где-нибудь в сторонке, за ограждением, чтобы посмотреть видеотрансляцию на экране, но Макс припомнил, как он проворачивал такие дела в былые годы, и предложил идею получше. Воспользовавшись всеобщей суетой и небольшим замешательством (вызванным, очевидно, Сашиным появлением), они проскользнули мимо оркестра в карман сцены, где можно было свободно расположиться в темном углу, за узкой тканевой кулисой, которая прикрывала боковые фермы и аппаратуру. Духота здесь, правда, была почти невыносимой, но зато никто их не заметит — слушай себе хоть весь концерт забесплатно.

Им и правда пришлось послушать еще чего-то эдакое, пока дело дошло до Саши.

— Как люди на такое соглашаются по доброй воле? — спросил Том, почти с благоговейным ужасом вглядываясь в площадь, заполненную зрителями. — И вроде даже довольны и не жалуются.

— Тебя, положим, тоже сюда насильно не тащили, — засмеялся Макс. — Сам пришел. Так что тоже не жалуйся.

— А я и не жалуюсь.

— Ну и все тогда.

— Но они-то за это деньги платят! — не унимался Том, которому уже надоело сидеть в душном углу.

— Тихо! Смотри, вон он.

На сцену наконец вышел Саша. Уже почти совсем стемнело, прожектора работали на полную мощь, и в их безжалостном свете он, как ни странно, выглядел старше, увереннее и значительнее. Или это не в прожекторах вообще дело?

С оркестром эта песня звучала совсем иначе, но Макс все равно мгновенно узнал ее, прямо с первых тактов вступления, и все тот же холодок пробежал по спине. Невидимые пальцы где-то в глубине оркестра отрывисто, но мягко ударяли по клавишам, смычки касались струн, и этот ритм, тревожный и сладостный, распространяясь от музыкантов, заполнил собой все вокруг. Саша запел, и мелодия эта, с ее строгим суховатым изяществом, снова показалась знакомой, будто Макс слышал ее уже сотню раз, и теперь снова позволил себя увлечь, не сопротивляясь и ни о чем больше не думая.

Кто-то взял его за плечо, и Макс с досадой обернулся. Том молча указывал взглядом куда-то вверх. Макс тоже задрал голову — и так же беззвучно ахнул. Фермы, из которых был составлен каркас сцены, первоклассные стальные фермы с немереным запасом прочности, трепетали и корежились, будто картонные, и балки прогибались под тяжестью прожекторов, как тонкие прутики. Как это может быть?.. Макс пошевелился и почувствовал, что теряет равновесие: пол под ногами тоже дрожал, да еще как! Вот-вот под напором невидимой страшной силы разойдутся швы между щитами, и штифты вылетят из гнезд, и разболтаются винты в струбцинах, которые он сам вчера так туго затягивал собственными руками, и провода разорвутся, как хлипкие паутинные нити, и повиснут пучками над острыми обломками стального скелета. Макс не глядя ухватился за опору у себя за спиной, и тут же отдернул руку — металлическая труба была обжигающе ледяной… или раскаленной? Его тряхнул внезапный и очень сильный приступ озноба… это, наверно, электрический разряд! Где-то утечка… Надо было бежать, что-то делать, спасаться или спасать других, но Макс не мог двинуться с места. Музыка зазвучала громче, словно взбираясь вверх по ступенькам, и голос нарастал вместе с ней — он не был угрожающим, он скорее просил, даже умолял, и настойчивые повторяющиеся аккорды — не разрушали, не ломали, а будто силились что-то удержать…