За родом род - [30]

— И как, Мария Витальевна?

— Да в общем неплохо.

— А с выборкой что?

— Должна бы сегодня закончить.

— Старайся, старайся! — Андрей Алексеевич закурил, подтянул перед зеркалом галстук. — Ну, я побежал! Кто меня спросит — в правленье. — И исчез, оставив после себя упавшую на пол горелую спичку, облако дыма от сигареты и тишину.

Под Марииной быстрой рукой, подкрепляемый цифрами тонн, гектаров, рублей и процентов, рождался отчет. Строчка за строчкой. Листок за листком. И вдруг Мария остановилась, пальцами левой руки схватилась за кромку стола. В животе обожгло резкой болью. Боль повторялась раз в сутки, в одни и те же часы. Вот уже год, как Мария испытывала ее, и с каждым разом она становилась все продолжительнее и резче. «Что же это такое? — гадала она. — Неужели это и есть начало моей кончины?»

Мария взглянула на стрелки часов. Вчера боль изнуряла целых тридцать минут. А сколько сегодня? Надо ехать в больницу, — решала она всякий раз, когда боль разрасталась, но боль отступала, ей становилось легко, в всякая мысль о больнице казалась ненужной. Вот и сейчас, почувствовав облегчение, Мария подумала: «Может, в обойдется… Может, пройдет…»

16

Была половина шестого, когда в сельпо торопливо вошел Закипелов, обеспокоенный и угрюмый, как после тяжелого спора, который он неожиданно проиграл. Повел на Марию ржаными усами.

— Ну-ко, зайди! — И, пройдя в кабинет, уселся за стол, круглоголовый и полный, с румянцем, нервно разметанным на лице. Мария села на крайчик дивана.

— Случилось чего, Андрей Алексеевич?

— Любовь… Любовь Кокшарова вернулась.

Закипелов, вытянув руки, снял машинально с чернильницы бронзулетку.

— Надо как-то ее обеспечить жильем.

Насторожилась Мария:

— А что у Бубновых? Не нравится?!

— Дело не в этом.

— А в чем? — Мария вдруг уловила по сдержанно-жесткому тону, с каким повел разговор Закипелов, по движению пальцев, в которых запрыгала бронзулетка, худую новость, которую он не решается ей сказать. И все же вынужден передать.

— Кокшарова жить метит в родительском доме.

— На каком основании? — тихо спросила Мария.

— На наследственном.

— Жаловалась, — сказала Мария с усмешкой.

Закипелов счел нужным незамедлительно уточнить:

— Не жаловалась, а требовала. Да так убедительно, что Пряхин и председатель сельсовета с ней согласились.

Усмешка с лица Марии не уходила.

— А вы?

Закипелов ушел от ответа:

— Но я же не видел ее.

— Значит, поселится в нашем доме! А нас, извините, куда? Может, к кому-нибудь на квартиру?

— Брось, Мария Витальевна! Не надо юродствовать. — Андрей Алексеевич прихлопнул чернильницу бронзулеткой.

— Не понимаю!

— Прикинь, — попросил Закипелов, — что вы имеете в пятистенке. Избу зимнюю. Избу летнюю. Между ними горенку — половину. Рядом с поветью клеть-боковуху. Да еще светелку с балконом. Вон сколько места. Да тут трем семьям не тесно будет.

— На жительство к нам? Квартиранткой?

— Не квартиранткой.

— Хозяйкой дома? — сыронизировала Мария.

Закипелов поморщился:

— Не дома — одной комнатенки! Чего уж ты близко к сердцу-то принимаешь. Знаю: обидно. Однако приходится уступать, раз человек приехал и претендует на угол в родительском доме.

И тут в Марии словно бы новый заряд энергии пробудился. Глаза ее заблестели и выдали неприязнь ко всему, что было связано с именем Кокшаровых.

— А кто родители у нее? Кто дедушка, например? Вы же знаете лучше!

— Вот что, Мария Витальевна! — Закипелов подался вперед, скрежетнув по столешнице пуговицей рубахи. — Этого я не слышал. И надеюсь, никто от тебя этого не услышит.

Мария встала с дивана с безвольно опущенными руками. Хотела уйти, но явился на память Максим.

— У меня как будто и муж еще есть?

— С Максимом я только-только встречался, — Закипелов почти успокоился, и голос его прозвучал по-домашнему. — Он сказал: пусть решает сама Мария.

— Андрей Алексеевич?! — взмолилась Мария. — Поймите меня…

— Да я-то вас понимаю, — сказал Закипелов, не замечая, как перешел с Марией на «вы», — однако бессилен что-либо переменить. Так, видно, надо… Так надо, — сочувственно повторил.

17

Насколько помнит себя Максим, он всю свою жизнь жил от затеи к затее. Прошлой весной решил было изладить на крыше парник. Прошелся два раза с ножовкой, вырезав с солнечной стороны по длине пятистенка прямоугольник, против которого с вышки устроил тесовый ящик, засыпав в него сорок ведер земли. Еще бы два дня — парник был бы сделан как надо. Выращивай в нем огурцы, помидоры и даже арбузы. Оставалось решить проблему тепла и воды. Он и решил бы ее. Да вмешалась Мария. Сказала, что ей не надо никаких овощей, дом поставлен не для того, чтоб росли на нем огурцы, и нечего делать на нем огород. Максим, конечно б, ее не послушал. Однако Мария пообещала, взяв дочку, уйти на квартиру. И это заставило Максима снова забраться на крышу, чтоб привести ее в прежний вид.

В последнее время крупных планов не возникало. Была привычная по колхозу и дому работа, и он, справляясь с ней, испытывал чувство легкого раздражения, как если бы его использовали не по делу.

И вдруг среди неприметливых дней вырос такой, что Максим затаенно заволновался. Собственно день-то был, как и все предыдущие, самый обычный. Необычным в нем было то, что его целиком заполнила Люба. Ему предстояло устроить Любе жилье — и не где-нибудь, а в собственном доме.