За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии - [74]

.

Возвышение Валиханова совпало по времени с фундаментальной перестройкой имперских учреждений в ходе Великих реформ после поражения России в Крымской войне. Вслед за освобождением крепостных правительство Александра II планировало провести большие судебные реформы[326]. В том числе планировалось создать суды, которые распространили бы действие имперского права на более единообразной основе по всей территории империи. Но Валиханов возражал против внедрения имперского права, апеллируя к одному принципу, давно применявшемуся на неспокойных границах. Он предполагал, что практика администрирования через «обычное право» может служить прагматичной альтернативой государственной поддержке ислама и перспективным инструментом постепенной интеграции казахов в главное русло жизни в империи.

Официально санкционированная практика обычного права имела долгую историю, будучи применяемой в управлении как православными крестьянскими общинами, так и коренными народами в пограничных землях. Уже во второй четверти XVIII в. царские власти приказали данническим племенам Сибири разбирать внутренние споры перед своими «старейшинами». Позже законодатели заключили, что народы, которые так сильно отличаются от православных своими верованиями, манерами, внешним видом и вообще образом жизни, должны иметь и другие правовые нормы. Государство предоставило право жить согласно обычному праву тем народам, которые, по-видимому, имели более низкий уровень социальной организации и нуждались в защите от более хитрых людей-хищников – таких, как русские поселенцы и администраторы. Указ 1783 г. даровал различным племенам Иркутской губернии свободу «по гражданским делам между ними разбираться» перед их «старшин или выборных»[327]. Конечно, государство сохраняло монополию на ведение судебных дел, в которых оно имело интерес, и защищало свою прерогативу определять, какие преступления должны наказываться по общим законам.

На практике местные чиновники активно участвовали в определении форм, которые принимало обычное право в каждой общине. Российские власти, как и их современники в Британской Ост-Индской компании, искали у коренных народов видных лиц и тексты, которые, по-видимому, хранили сведения о местных «законах и обычаях». В Бенгалии администраторы переводили и компилировали тексты в поисках компендиума, основанного на однозначных правилах «индуистского» и «магометанского» права, которые помогали бы британским колониальным властям контролировать местный юридический персонал[328]. Царские бюрократы искали аналогичные источники. В Сибири при контактах с местным населением они просили дать им авторитетные тексты. Власти рассчитывали, что эти записи помогут им упорядочить апелляции и заявления, выдвинутые «недовольными» конфликтующими интерпретаторами норм обычного права. Предполагалось с самого начала, что царские чиновники будут участвовать в разработке обычного права. Принимая прошения от неудовлетворенных тяжущихся сторон, они создавали механизм апелляции, превращая губернаторов и полицию в главных действующих лиц в процессе дефиниции и имплементации норм обычного права[329].

Согласно «Уставу об управлении инородцев», созданному Михаилом Сперанским в 1822 г., выявление этих правовых норм стало совместным делом бюрократии и местных информантов. Чиновники собирали информацию у «почетных инородцев», и государственный комитет отсеивал их, уточняя, какие «законы и обычаи» лучше всего подходят для административных целей режима. Наконец, стоящий на три уровня выше собрания коренных жителей генерал-губернатор утверждал или отклонял отобранные комитетом правовые материалы. Законы, «каждому племени свойственные», затем должны были проводиться в жизнь «старейшинами» и другими лицами, выбранными общиной. Царские чиновники курировали их деятельность и применяли правила, созданные совместными усилиями[330].

Среди казахов Валиханов выступал как протагонист определения «обычного права», развившегося из жесткой конкуренции среди старейшин и других казахов. В начале 1860‐х гг. центральные министерства обсуждали введение новой системы, нечто вроде смешанного судебного органа под названием «мировой суд». Изначально он предназначался для крестьян и горожан после отмены крепостного права и включал в себя выборного мирового судью, который судил гражданские тяжбы и мелкие преступления на основе имперских законов или обычных правовых норм, с его точки зрения, наиболее подходящих к данному случаю. Но в 1864 г. Валиханов написал меморандум, где отстаивал сохранение у казахов суда старейшин, основанного на обычном праве, вместо введения смешанного суда. Ссылаясь на Джона Стюарта Милля, Валиханов призывал к осторожности в реформах и советовал внимательно изучать «умственные, нравственные и политические качества» людей, которых они затрагивают. Он убеждал: «Условия племенного организма среды, климата и почвы должны быть всегда на первом плане, ибо все человеческие побуждения и мотивы обуславливаются совокупным влиянием физических и социальных условий»[331].

Недавняя европейская история показала опасность реализации теорий, противоречащих духу народа. Русская история тоже дала негативные модели такого рода реформ: «Современные наши историки недаром все наши общественные болезни и аномалии приписывают сокрушительному и антинародному духу петровской реформы». Но Валиханов отрекался от «узкой [теории] народности», которая восхваляла партикуляризм ради него самого. Напротив, он доказывал, что «усвоение европейского, общечеловеческого просвещения и энергическая борьба с препятствиями, мешающими достижению этой цели, должна составлять конечную цель для всякого народа, способного к развитию и культуре»