За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии - [59]
Царские власти благодаря обращениям мусульман в полицию и судебные органы стали частью жизненной ткани общин мечетей. Споры о шариате начинались и заканчивались с участием уездных властей, которые курировали судебные расследования и обеспечивали исполнение указов ОМДС и других учреждений. Один спор в Симбирской губернии, запись о котором сохранилась в мусульманском биографическом словаре, иллюстрирует главную роль полицейских властей на всех стадиях конфликтного процесса.
В 1820 г. крестьянин по имени Сайид расторг брачный контракт со своим будущим зятем Меджидом. Когда Сайид не позволил своей дочери Биби Хабибе выйти замуж за Меджида, жених обвинил его в нарушении договора, санкционированного шариатом, и обратился за правосудием к уездному исправнику (начальнику полиции). Исправник организовал расследование и собрал у крестьян показания. После консультации с ОМДС чиновник потребовал, чтобы муллы помогли ему установить легальность контракта с точки зрения исламского права. Хотя муллы, по-видимому, пытались примирить семьи обрученных, посредничество не имело успеха, и муфтий Хусаинов постановил, что Сайид обязан отдать свою дочь Меджиду. Это решение должны были совместно донести до тяжущихся и осуществить муллы и полицейские служащие[252].
Такие практики ведения споров предоставили новые возможности женщинам. Как и в других мусульманских обществах, в Российской империи женщины, зачастую совместно со своими опекунами и родственниками, играли главную роль в тяжбах перед судами исламского права[253]. С 1820‐х гг. они использовали обращения к исламским судам, ОМДС, губернаторам и царю как инструмент для продвижения идеи о том, что ислам предоставил им особую защиту и права. Темы жалоб варьировали от неплатежа калыма до «неспособности к супружеской жизни». Например, в 1820 г. Биби Кыз Бике обратилась к муфтию с прошением обеспечить содержание со стороны мужа. Мукмина Урмаметова после смерти отца в 1838 г. обеспечила себе поддержку исламской иерархии в тяжбе против братьев о разделе наследства. Даже в пограничных землях женщины, в том числе казашки и бухарки, обращались к оренбургскому муфтию с просьбами обуздать жестоких мужей и инициировать развод[254].
Обвинения в жестоком обращении встречались чаще всего. Жертвы такого насилия, например женщина, которую похитили и засунули в зерновой закром на двенадцать дней, чтобы принудить выйти замуж за похитителя, иногда жаловались самому царю. Эти обвинения чаще передавались через полицию или суд, как в случае одной женщины в Пермской губернии в 1819 г., и обычно влекли за собой расследования и попытки мулл примирить супругов. Когда Алина Каринова из деревни в Красноуфимском уезде пожаловалась в ОМДС на то, что муж выгнал ее из дома, ОМДС приказало ближайшему ахунду Ахметшакиру Низаметдинову Ваисову «по обстоятельствам оной произвести справедливое разбирательство». Инструкция предписывала ему «примирить их добровольною сделкою и если они на это не согласятся, то постановить по оному, на основании шариата, свое решение, которое и объявить им чрез местное начальство»[255].
Имперский уголовный кодекс также запрещал мужьям «жестокое обращение» с женами. Однако понятия «увечья» и «жестокого обращения» все еще были плохо определены, на что указывали либеральные критики. В жалобах мусульманок встречались ссылки на статью 2075 кодекса законов. Но они также утверждали, что исламское право гарантировало защиту их тела и чести от избиений и оскорблений. Муфтий Сулейманов, описывая обязанности судьи, частично поддержал такое понимание, указав, что «по магометанскому закону мужьям не дозволено чинить своим женам побои до кровотечения тела с изломанием кости и дергать волоса». Такие нарушения подлежали телесному наказанию, хотя его должна была осуществлять полиция, а не клирики[256].
Многих этих женщин не останавливало то, что муллы не могли или не хотели гарантировать такую защиту. В 1842 г. Хамида Салихова из башкирского села Новое Балтачево в Оренбургской губернии обратилась к Николаю I с жалобой на жестокое обращение со стороны мужа. Она рассказывала, что вышла замуж четырнадцать лет назад «по добровольному своему согласию и родителей своих», вела «обоюдную жизнь» с ним и родила четырех детей. Жизнь Салиховой изменилась в 1837 г., когда, по ее словам, муж впал в «пьянство» и «начал причинить притезание».
Затем Салиховой удалось убедить местного ахунда развести ее, но муж стремился к примирению. Он клялся покончить со своим «пьянством, буйством и прочими законопротивными поступками», и Салихова согласилась, «из сожаления детей своих», вновь выйти за своего мужа «по долгу Алкорана». Но в этот раз она заключила с ним брачный контракт. В него входил пункт об автоматическом разводе (та’лик аль-талак), в случае если муж не сдержит слова[257].
Но, как жаловалась Салихова, жизнь ее мужа стала еще более «развратной», он начал бить ее и затем выгнал из дома. Она просила, чтобы ее казус был рассмотрен «по долгу магометанского закона чрез Духовнаго Чиновника», и снова ссылалась на свой контракт и клятву на Коране. Тот же клирик, который развел Салихову с мужем в первый раз, удовлетворил ее прошение о втором разводе, но неясно, какую роль сыграли в этом брачный контракт, прошение и инструкции из Уфы или Санкт-Петербурга. В последующем отчете ахунд Ахметчи Абзитаров ссылался только на «причинение ей мужем ея несносных жестоких побой»; ОМДС выразило согласие с его решением дать ей новый развод
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.