За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии - [121]
Эти защитные меры существовали не только в теории. Как писал из Тегерана Е. В. Саблин, для царских чиновников, контролировавших приобретение земли и расселение около трех тысяч колонистов в северной Персии накануне Первой мировой войны, ссылки на религиозный авторитет играли решающую роль, потому что «единственный и естественный закон страны шариат, весьма нам благоприятен, в особенности, если при совершении договоров все требуемые шариатом формальности будут соблюдены». Мусульмане имели аналогичные мотивы делать карьеру внутри империи в мирное время, хотя некоторые начали искать альтернативы за границей – в Токио или Стамбуле. Один молодой проповедник учил свою паству в проповеди, сданной в печать в 1908 г., что обязанность мигрировать на мусульманскую территорию (совершить хиджру) можно понимать и в таком смысле, что ее можно исполнить внутри страны: «Мы не вынуждены переезжать из городов отечества». Он добавлял: «Для нас необходима другая хиджра, от ревности и вражды до… любящей привязанности, от уклонения и несправедливости до верности и справедливости, от пренебрежения и лени к усилиям и стремлениям. …[и] от рассеивания к единству». Даже в контексте Балканских войн 1912–1913 гг. мусульманские элиты отрицали, что имела место «война между „крестом“ и „полумесяцем“»[559].
Лояльность империи не означала, что мусульмане оставили надежды на получение полноправного гражданства в реформированной России. Они по-прежнему протестовали против изменений в уголовном и гражданском кодексе, противоречивших мусульманским политическим запросам. Поставленный либералами вопрос о том, должны ли будут мусульмане отказаться от шариата (в вопросах наследования, брака и развода) в пользу единого гражданского кодекса, вызывал у мусульман скептицизм. Некоторые мусульмане стали социалистами и либеральными конституционалистами. Но гораздо большее их число отвергали секулярные альтернативы традиционной правовой и институциональной системе, которая поддерживала и мусульманские общины, и имперские иерархии. Мусульмане добивались у режима равноправия и более широкой веротерпимости, но для большинства общин империи по-прежнему главную роль в исламе играла царская власть. Многое разделяло мусульманских активистов и полицию, но в последние годы царской власти они совместно работали против возможности реализации свободы совести. Разнообразные мусульманские общины по-прежнему были встроены в империю, основанную на религиозной дисциплине для всех царских чад, и содействовали ее стабильности.
ЭПИЛОГ
В 1913 г. Россия праздновала трехсотлетний юбилей династии Романовых. Официальные церемонии прославляли единство царя и народа[560]. Хотя в праздновании доминировали символы православия XVII в., мусульмане тоже отметили трехсотлетие 21 февраля 1913 г. в мечетях по всей империи. Они воспользовались возможностью продемонстрировать свою лояльность монархии и российский патриотизм, но также заявить о своих правах «граждан», что в имперском контексте означало пользование теми же ограниченными правами, которыми пользовались и другие подданные империи. В Санкт-Петербурге бухарский эмир и хивинский хан молились вместе с мусульманскими депутатами Думы, представителем оренбургского муфтия и местными мусульманами, в числе которых были подполковник и генерал-майор. После чтения Корана представитель муфтия вознес хвалу Екатерине Великой и всем Романовым, первым государям, легализовавшим строительство мечетей в России. Количество мечетей в ведении ОМДС достигло шести тысяч. После проповеди Мухаммед Зариф Юнусов объявил, что «преданность престолу и любовь к родине указаны самим Аллахом и Пророком его Мухаммедом».
Он напомнил верующим о предписании Корана «Подчиняйтесь Аллаху, подчиняйтесь Пророкам и Властям, над вами поставленным» и о приписываемом Мухаммеду высказывании «Любовь к родине есть признак веры»[561].
После молитв глава столичной мусульманской общины Мухаметсафа Баязитов, будущий оренбургский муфтий (в должности с 1915 по 1917 г.), произнес речь «на русском языке», как указано в официальном отчете. Он сказал, что мусульмане «вместе со всем отечеством нашим» преданы династии, и подчеркнул, что его единоверцы совместно и наравне с русскими заложили основу самодержавного государства: «Когда русские люди от всей земли 300 лет назад звали грамотою на царство предка Государя нашего, Михаила Федоровича Романова, несколько князей татарских подписали ту грамоту». Баязитов указал на эти подписи рядом с подписями русских священников и бояр и заключил, что «так православные русские люди и правоверные мусульмане в братском единении радели о великом деле государственном, не ведая ни розни веры, ни розни крови, ни розни языков, когда шла речь об устроении общего отечества»[562].
С началом Первой мировой войны эти чувства подверглись проверке. После того как глава османской религиозной иерархии выпустил фетву с призывом к мусульманам начать джихад против русских, британцев и французов, оренбургский муфтий Мухамедьяр Султанов выпустил свое собственное обращение к мусульманам, где призвал их показать свой патриотизм и заявил: «Русское государство есть наше отечество, дорогое и милое сердцу как нашему, сердцу мусульман, так и сердцу всех живущих в нем народов»
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В настоящей книге чешский историк Йосеф Мацек обращается к одной из наиболее героических страниц истории чешского народа — к периоду гуситского революционного движения., В течение пятнадцати лет чешский народ — крестьяне, городская беднота, массы ремесленников, к которым примкнула часть рыцарства, громил армии крестоносцев, собравшихся с различных концов Европы, чтобы подавить вспыхнувшее в Чехии революционное движение. Мужественная борьба чешского народа в XV веке всколыхнула всю Европу, вызвала отклики в различных концах ее, потребовала предельного напряжения сил европейской реакции, которой так и не удалось покорить чехов силой оружия. Этим периодом своей истории чешский народ гордится по праву.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.