За полвека - [23]

Осколками стёкол дрожат на листах.

Конский каштан над площадкой песчаной,

Над жестью ржавого гаража,

И потянулась сирень беспощадная

К стёклам четвёртого этажа.

Отвоевали у леса улицы?

Хватит, поездили тридцать лет!

И у подъездов репейники колются,

И по строителям тризну лес

Справит,

когда разнесёт по панели

Пятиэтажие карточных стен,

Чтоб лопухи с беленой забелели

Этим кровавым гераням взамен!

А на проспекте, лиловом от гроз,

Хлещут шпицрутены тонкой осины,

Хлещут, сквозь строй прогоняя машины,

Чёрные розги свистящих берёз,

И заплетает гигантская ива

Ветви в трамвайные провода,

И по глазам пешеходов — крапива,

Им открывая проход в никуда.

Брякают ставни, как брошеный щит

И в удушающем мщенье сирени

Люди катаются от мигрени

Там, где татарник в асфальте торчит.

В доме, где солнца годами не видели,

А штукатурка — мокрей и мокрей,

Кем-то забытые чьи-то родители

У заплетённых плющом дверей…

Там, где сгоняют потоки побелок

Лес одичалый, да ливневый душ,

Всё, что настроено, всё, что наделано,

Всё одолеет зелёная глушь!

Есть ли что в мире страшнее сирени

В час, когда перешагнув Рубикон,

Пан —

разгневанной в ветре свирелью —

Свистом трясёт шпингалеты окон?!

В сизой дымящейся утром сирени

Будет утоплен последний балкон.

Петербург, Сосновка, 1992 г.

115.

А ты представь себе, что вот вчера,

Не задохнувшись ни на миг от бега,

В незапертые двери со двора

Ввалюсь я, не очистив лыж от снега,

Что время обратимое — не бред,

И неизвестно, будут или были

Те годы, что, засыпав белый след,

Мне целый мир однажды подарили —

И горизонта тесная петля

Не расползлась, а лопнула мгновенно:

Снежком и Штраусом мелькнула Вена,

И вдоль дорог помчались тополя…

. . . . . . . . . . .

А клёны превращаются в платаны,

Порастеряв кору коротких лет —

В белоколонный лондонский рассвет

Врываются парижские каштаны,

В лиловой дымке флорентийских гор

Кирпичный Амстердам возникнет разом,

А блики на аркадах Амбуаза

Развеселят пустынный Эльсинор…

Всё потому, что время — это дом,

Где "завтра" и "вчера" живут не ссорясь,

Где даже ненаписанную повесть

Прочтёшь уже с началом и с концом,

Что снежный вечер был в начале дня,

Что стоит только оттолкнуться резче,

Как тут же самому себе навстречу

Направит та же самая лыжня.

116.

ОСЕНЬ В НОВОЙ АНГЛИИ

Эдуарду Штейну

Ты добра не ищи в тишине

За излучиной чёрной реки,

В неосвоенной, странной стране,

Где дрожат города-островки.

Пусть прибой громче боя часов,

Тише смертного мстящий туман

За индейскую душу лесов,

Как за бредберевских марсиан.

Говорил ясновидец Эдгар,

Генри Торо — забытый пророк —

Как всесилен зелёный пожар,

Как непрочен дощатый мирок,

Как бесспорна невнятная власть

Мрачным эхом играющих сов,

Как душа не боится лесов

Только если в лесах родилась…

И поныне туманом грозят

За погибель индейской души

Делавара болотистый ад

И Коннектикут серых вершин,

А в рассвет, до предела сгущён,

Тот туман обернется дождём,

Превратив облетающий клён

В медный призрак с орлиным пером…

117.

Рейн в зелёном ущелье

Плещет о чёрный камень,

Дымится закат в расщелинах

Над белыми городками.

Прямо перед глазами

На виноградные склоны

Лезут зубчатые замки,

Рыжие, как драконы.

И солнечная корона

Приносит закатный праздник

В тот, на крови дракона

Выросший виноградник.

Пока в погребке на острове

"Драконью кровь" подают,

Над башенкой низкорослой

Куранты минутки куют…

Горы черней в соснах,

Воздух лиловый низко,

Русалки вечером поздно

Катаются на василисках,

А выше, молотом лунным

Карлик монетки чеканит,

И песни о Нибелунгах

Все у него за щеками.

118.

Натания, Израиль

В бесконечной семисвечной тоске

Бородатые пророки кричат,

Те же пять этажей, но на песке

Окна пялят на безлюдный причал.

Монотонные бетонные дома,

Стены серые, сводящие с ума.

А закат из разрезанной дыни

Истекает, и навстречу ему

Угасающее пламя пустыни

Переходит в лиловую тьму.

119.

Дощатый разлапистый катер,

Урча над вечерним заливом,

Недвижное время тратит

Болтливо и неторопливо.

И только если случайно

Заглохнет его мотор —

Царственное молчанье

Отяжелит простор.

И как мираж качаясь,

Воздух сгустив едва,

Там за косой песчаной

Забытые кем-то слова

Опять прорастут из молчанья,

Как из песка трава.

Повторяясь, их шорох невнятен

За давностью голосов —

Словно шуршит на закате

Стекло песочных часов…

А катер? Ну, хоть бы и катер,

Если готов…

120.

ПЕСЕНКА

Лене

Довези до Парижа

Этих рЮкушек пустяк:

Приглушённые прежде —

Возле уха шелестят,

И виденьем прозрачным

Вдруг проступят на стене

Две соломинки-мачты,

Заточённые в окне.

Довези до Парижа

Привкус моря на локтях —

Волны снова оближут,

В камни пеной колотя,

И в бутылке зелёной

Повернутся на столе

Виноградные склоны,

Заточённые в стекле.

Лигурийские скалы —

Привкус неба на душе.

Притворись, что искала

То, что найдено уже…

Вернацца — Париж

121.

Лене

Ты сегодня не увидишь ничего,

Кроме скучного и серого тумана,

Чуть солёного и сонного тумана —

И какое тебе дело до него?

Да пускай себе туманом душит лето

Всех витрин и всех проспектов дребедень,

Эти кружки с пивом солнечного цвета

Затуманены морозцем в душный день.

И пускай себе подмокшая листва

Жаркой сыростью шуршит над головами —

Говорю одними главными словами

(Если есть на свете главные слова!)

Вот старинные зеленые глаза.

Их платановые листья оттеняют…

Но счастливые стихов не сочиняют.