За переливы - [43]

— Милостивые государи, — Беринг обвел лица офицеров своими маленькими черными глазами. — Я предполагаю поискать более удобную стоянку. Подходить же в сем месте к берегу опасно.

Он хотел сказать, что зря обнадежил Вакселя: земля, видимая сейчас, не Камчатка, но промолчал. Его стали убеждать, что до Петропавловской гавани добраться можно и пешком. Он тут же возражал:

— Такого спасения мне не надобно… Мы еще можем продолжать плавание…

Капрал Плениснер, невысокий, курчавый, с ястребиным носом, вскочил на кривые ноги, заложил левую руку за спину, а правую запустил в волосы с таким ожесточением, будто хотел выдрать клок, выкрикнул, картавя и неестественно растягивая слова:

— Ва-а-ды нет, е-е-ды нет, ма-а-тросы па-а-дают. Ка-а-мандор, надо выса-а-а-живаться.

Хитрово, потирая озябшие руки, кивнул согласно головой. Ваксель, сидевший в ногах Беринга, казалось, рассматривал затертый ковер, пытаясь восстановить в памяти узоры. Наступило молчание.

Резко подняв голову, Ваксель обвел взглядом присутствующих.

— Так что, командор? — спросил он тихо. — Каким курсом идти?

Беринг сердито засопел.

— Вест-зюйд-вест.

5 ноября, в 6 часов вечера сильный ветер порвал якорный канат. Пакетбот понесло на буруны, смерть казалась неизбежной, но гигантская волна подхватила его, перекинула через буруны и поставила в тихую заводь.

Несколько человек стояли на берегу, не веря еще, что под ногами земля. Но никто не мог ни жестом, ни голосом выразить своей радости. Каждый старался сказать что-нибудь простое и будничное. Первым нашелся Плениснер.

— Мы с Саввой пойдем к сопкам, — сказал он. — Поищем дичи.

— Можете взять с собой всех матросов, они вам помогут, — сказал Стеллер. — Я управлюсь один.

— Но мне все не нужны, — возразил Плениснер.

— Как хотите, — резко бросил Стеллер. — Я пошел.

— Когда же встретимся?

Стеллер не ответил и заспешил к равнине. Плениснер недоуменно пожал плечами. Матросы смотрели на тихую лагуну, где, накренившись на правый борт, сиротливо покачивался истрепанный штормами пакетбот.

— Что ж, ребятушки, — засуетился Плениснер. — Двинемся. Авось и жилье откроется. Вот будет радости-то.

Пустынно, безлесо вокруг. Завывает ветер, кружась возле дальних сопок. Люди идут молча, оглядываются по сторонам и никого не встречают. Лишь куропатки то и дело режут воздух своим фюр-р-фюр-р-р. Плениснер стреляет куропаток. Матросы складывают их в мешки. А жильем и не пахнет.

— Странно, — подумал Плениснер. — Стреляем, стреляем, а никто и носу не кажет. Неужто пустыня? — А матросам подмигнул. — Ну, братцы, сегодня с преотменнейшим обедом будем. Пора к берегу. Мешки полны, да и наши заждались.

И они двинулись к прибойной полосе.

У шлюпки, поеживаясь от ветра, их поджидал Стеллер. Он держал в руках пучки травы.

— Свезете на корабль. От цинги, — сунул траву Плениснеру. — Я остаюсь. Да, траву заварить кипятком и помногу не давать. Люди отвыкли от горячего.

— Холодно, — участливо заговорил Плениснер и принялся укладывать мешки в шлюпку. — Может, вернетесь на пакетбот?

— Если не пожалеете оставить этот драный парус, то он меня согреет.

— Возьмите и куропаток, поджарите.

— Обойдусь. Передайте капитан-командору Берингу, что я обследую фауну сей земли и соберу образцы пород. Надеюсь, что через шесть часов, как в Америке, мы не покинем берегов этой земли.

Плениснер почувствовал, что Стеллер до сих пор обижен на Беринга. Зря. Беринг болен. Не время сводить счеты. Проклятый астроном… Жаль, что его сейчас нет на «Св. Петре». Все перемешала ненайденная земля Жуана да Гамы.

Стеллер, увязая в мокром песке, навалился на шлюпку, оттолкнул ее и, не оглядываясь, заспешил к речке, чтобы засветло приготовиться к ночлегу.

10

— Батюшки, — только и успел прохрипеть боцман, когда его вынесли из зловонной каюты на свежий воздух.

— И этот помер, — перекрестились матросы. — Хороший был человек.

— А я его когда-то брил, — испуганно сказал молодой длинноносый матрос.

— Он как чувствовал…

Матросы положили боцмана на обледенелой палубе у правого борта, накинули на худое морщинистое лицо с редкой бороденкой попавшуюся под руки рогожу.

Трагически началась высадка экипажа на пустынный и холодный берег, где Стеллер, завернувшись в парус, провел у костра уже несколько ночей.

За день удавалось свезти на берег пять-шесть человек. Товарищи несли их на закорках к сопочке, из-под которой выбивался пресный ручеек. Они клали больных у ручейка, и те подползали ближе к воде, пили ее большими жадными глотками и, насытившись, в изнеможении падали на землю и засыпали. Стеллер заботливо подтыкал под спящих одежонку — земля холодная и таит простуду.

На холодном берегу зазвучала русская речь.

В ложбинах матросы устраивали временные землянки. Для крыш требовались старые паруса. Их собирались было свезти на шлюпках, но океан помог морякам: в ночной шторм пакетбот вышвырнуло на берег.

Землянка командора, довольно просторная, высокая, позволяющая стоять во весь рост, находилась ближе к берегу. Беринг лежал на деревянной постели в меховой шубе, в шапке, надвинутой так низко, что видны были лишь черные глаза, и прислушивался к гулу моря. Иногда ему казалось, что волны накроют жилище. Тогда он порывался встать, но перехватывало дыхание, и он откидывался, и пот, холодный и мелкий, выступал на лбу.