О Евгении Гропянове и его книге
В исторической повести живущего на Камчатке русского писателя Евгения Гропянова изображен атаман Атласов. Суровая пора борьбы и противоречий художественно воспроизведена молодым автором. То с дружбой и открытым сердцем, то с оружием и боем стрел встречали в то время друг друга разные народы. Но в братской семье современных потомков тех народов книги об исторических временах читаются с захватывающим интересом. Исторические произведения показывают истоки того процесса, когда «в борении» складывалась огромная страна, и когда ее народы от гнева и страха друг перед другом находили путь к братству.
Повесть «Атаман» я прочел в дни VI Всесоюзного совещания молодых писателей в Москве при ЦК ВЛКСМ. Там же, на семинаре, я познакомился с автором. Его работа была встречена с интересом и заслужила одобрение.
Известно, что А. Пушкин начинал работать над романом об Атласове. Известно, что Л. Толстой хотел написать роман о русских переселенцах на Амуре. Но произведения дореволюционной литературы о прошлом Дальнего Востока можно сосчитать по пальцам. Художественная проза о Дальнем Востоке, по сути, создана лишь в советское время, советскими писателями. Захватывая все более широкий круг современных вопросов жизни, в то же время писатели часто обращаются к прошлому, как свидетельству патриотического и первородного освоения края людьми нашей страны и как к одной из самых романтических тем литературы, когда изображается человек, начинающий новую жизнь среди девственной природы.
Евгений Гропянов с живостью показывает многообразные отношения Атласова с окружающими его казаками и представителями малых народов. Образ Атласова удался автору. Книга написана сдержанно, хорошим языком, достоверно воспроизведены картины прошлого.
В этот же сборник включены три рассказа о других исторических событиях на Камчатке: «Гости из туманной Британии», «Черный Ворон» и «Земля Америка», написанные с такой же художественной достоверностью и знанием эпохи.
Евгений Гропянов предстает в этих произведениях как серьезный молодой писатель, ведущий самостоятельные поиски интересных тем и героев, основываясь на исследованиях в безбрежном море исторических событий прошлого.
Н. Задорнов
31 марта 1977 г.
г. Рига
Сначала из-под горы кухлянок показалась крепкая волосатая рука, которая стала шарить по полу. Ничего не нащупав, рука недовольно содрала кухлянки, и тогда голова свесилась с нар и пристально, стараясь разобраться в полутьме, принялась что-то высматривать… Неудовлетворенно хмыкнув, голова втянулась под кухлянки, но через минуту послышалось ворчание, затем кашель и, наконец, крик:
— Иван, чертова душа!
Из-за печки, заспанный и взъерошенный, вылез Иван и, потягиваясь, почесываясь, медленно, с осторожностью приблизился к нарам и прислушался.
Под кухлянками мерное дыхание.
— И что орать-то, — буркнул он сердито и поправил сползшую кухлянку.
Тихо.
Молчание не понравилось Ивану. Он склонился совсем низко над горой кухлянок — в нос ударил кисло-горький запах перепотевших шкур. Иван поморщился. Вдруг молнией метнулась рука и, схватив Ивана за грудки, почти затянула его под кухлянки.
Иван ойкнул, уперся в нары руками, хотел вырваться, но силы не хватило да и рубаху пожалел.
— Я те ойкну! Где настойка? — раздался глухой сиплый голос.
— Лекарь наказал — ни-ни, — вывертываясь, красный от натуги, отвечал Иван. — Болезнь — штука хреновая… Шуток не любит.
Рука оттолкнула Ивана, он распрямился, одернул рубаху.
— Откуда лекарь? Дуришь, Иван…
— Да объявился в остроге…
— Лазутчик?
— В казенке посиживает.
— Про болезнь мою как узнал?
— Не каждый год приказной богу душу отдает…
— Это я-то?.. Ах, ты коз-зявка!.. Настойку!
— Не велено, — твердо ответил Иван и отступил на шаг.
— Встану — убью!.. Чаю дай…
Чугунок с чаем стоял в печке. Редкостен был чай, почитался за средство как и лечебное, так и дающее силу. Считалось, небольшого медного котелка достаточно, чтобы любую простудную хворь вышибить. Атласов уже пил второй котелок, болезнь, однако, пересиливалась с потугами. Поэтому все чаще поговаривали о новом приказном; иные сокрушались: к Атласову не успели привыкнуть, а тут новый будет хозяин и неизвестно, с каким нравом, а то ведь житья не станет, замордует. Атласов горяч, но за казака стоит — справедлив, народ не проведешь за нос, он все видит: жесткость простить может, жестокость — никогда. Те, кто знавал Атласова раньше, говорили, что в приказные назначен не за лизоблюдство, а по своим достоинствам, и к этим достоинствам прежде всего относили крепкую хватку и сметливость: скажет якутский воевода: «Воля государева, Володька Атласов», — Атласов не только исполнит наказ, а привезет в Якутск сведения о новой земле: и горы есть ли, и тундра проходима ли, и какие народы живут, и кто ясак платит, а кто и уклоняется, — все толково объяснит; ясно, сведения секретные, государственной важности, Атласову тут и награда. Именно такой человек и понадобился воеводе в Анадырский острог: не только всеми силами удержать чукчей от вооруженных выступлений против русского острога, но приветными словами призывать их к вечному миру; не только добывать царской казне меха, но и разведывать новые земли, искать в них серебряные руды и золотой песок; не только собирать сведения о проходимости северных морей для торговых судов, но разузнать, что там, за переливами, за эдакое таинственное апонское государство, где непонятно как сумели закрепиться голландцы, распространявшие в Европе противоречивые и скудные сведения о стране, замкнувшей себя изнутри.
![Ранние рассказы [1940-1948]](/storage/book-covers/f7/f73870bd411f14f7b76a8aefa135e9fb2a7064c8.jpg)
