"За отсутствием состава преступления…" - [2]

В январе 1939 г. Ефимовский привёл к Гаю-Степному в гостиницу инспектора краевого отдела изобразительных искусств Розе Сергея Митрофановича, приехавшего для проверки работы театра. Розе был тоже родом с Украины.

Такая вот слабость была у Леонида Амвросиевича: собрать земляков, выпить по стопочке, погутарить всласть на родном языке, попеть родные песни, вспомнить ридну Украину, куда ему, если помните, въезд был запрещён…

Вполне возможно, что их разговоры, между рюмкою и песней, носили по тем временам опасный характер: о недавнем страшном голоде на Украине, перегибах с раскулачиванием и коллективизацией, массовыми арестами и высылками. Но дальше разговоров, притом в узком кругу, дело не шло, и никакой опасности для державы они не представляли.

Но бийским чекистам надо было показать перед своим начальством, что они недаром едят свой хлеб. Подходящий повод нашёлся. Ефимовский, как ранее судимый по 58-й статье, находился под их негласным наблюдением. Они бдительно отслеживали его знакомства и встречи, причём не только в Бийске. Им, например, стал известен даже такой факт. Ефимовский во время одной из поездок с бухгалтерским отчётом в Барнаул зашёл с Сергеем Розе к преподавателю рисования и черчения школы № 37 Мошкину Сергею Яковлевичу. Мошкин когда-то учился у Розе (тот преподавал рисование и черчение в школе), и с тех пор они находились в самых добрых отношениях. Посидели недолго втроём, "раздавили" бутылочку и отправились по своим делам. Чекисты же зафиксировали это как… очередное "контрреволюционное сборище". Из нескольких таких вполне безобидных "сборищ" и раздули целое "дело".

1 апреля 1939 г. Ефимовский был арестован по обвинению в сколачивании "украинской националистической группы", супруги Водовозовы и Мошкин — в принадлежности к этой группе. (Гай-Степной был арестован 27 июня). Та же участь грозила и директору театра Дальскому, но он ещё в марте уволился и куда-то уехал. У Марии Ивановны, на её беду, нашли при обыске два "антисоветских" стихотворения. В одном из них говорилось:

               Чтоб была у нас коммуна,

               Ни за что не соглашусь:

               Ведь дочиста коммунисты

               Разорили нашу Русь.

В другом:

               Ох, зачем я на свет родилася,

               Ох, зачем меня мать родила,

               Лучше б в море меня утопила,

               Чем в колхозную жизнь отдала.

Как ни доказывала Мария Ивановна, что эти стихи дал ей один знакомый ещё в Томске, авторство приписали ей.

Почему-то избежали ареста Розе, Лиделевич, Ющенко. Они даже не допрашивались.

В том же месяце был доставлен из Темниковских лагерей и присоединён к арестованным Юшков Александр Николаевич, отбывавший там наказание вместе с Водовозовым. (О нём — позже).

3

Из шести арестованных и осуждённых до реабилитации дожил лишь барнаульский учитель Сергей Яковлевич Мошкин. В январе 1959 г., в ходе реабилитации он показал:

"За что был арестован и осуждён, до сих пор не знаю. На предварительном следствии был обвинён в том, что у меня на квартире проходили контрреволюционные сборища, но это неправда. Лишь однажды зашли Розе с Ефимовским, распили бутылку водки и ушли. Никаких антисоветских разговоров не вели. Их выдумал следователь Кощеев. Протокол с "признательными" показаниями подписал потому, что он бил меня по ушам, отчего я оглох. Другой следователь, Мишин, не бил, но сажал копчиком на угол стула, что причиняло невыносимую боль. Когда я на них пожаловался, меня посадили на пять суток в карцер "за клевету", после чего я подписал у Мишина несколько листов чистой бумаги и больше на допрос не вызывался. Что напридумывал Мишин на этих листах, не знаю, ибо с материалами дела меня не познакомили, дали только подписать протокол об окончании следствия. Собирался обо всём рассказать на суде, но осудили заочно…"

Вряд ли ошибусь, если скажу, что у остальных обвиняемых "признательные" показания чекисты выбили тем же способом, а точнее — сами их сочинили. Только в их головы могла придти та дикая чушь, что якобы наговорил Ефимовский о своей племяннице Марии Ивановне, жене Водовозова. По его словам, она после смерти отца воспитывалась в Одессе у тётки — содержательницы притона, в Томске вышла замуж за сына крупного золотопромышленника, инженера Томской железной дороги Л.С. Буткевича; он знакомил её с "нужными" людьми, с которыми она, с его дозволения, вела себя "свободно": ходила с ними в рестораны и т. д. Потом, по решению райкома комсомола, она с мужем развелась.

Мария Ивановна показала на допросе тому же Калентьеву, что в Одессе никогда не была, тёток у неё в родне вообще нет, первый её муж — не инженер, а разносчик газет, позже — охранник на электростанции, и ушла она от него отнюдь не по решению райкома комсомола.

Несчастный Ефимовский, судя по всему, не вынес пыток и подписывал всё, что сочинял Калентьев, говорил всё, что тот ему приказывал. Так, на очной ставке с Гаем-Степным он показал, что тот — сын атамана кубанских казаков, и будто бы в разговоре с ним заявлял, что недалеко то время, когда Украина станет независимым государством, и Германия ей в этом поможет.