За окнами сентябрь - [63]

Римма спустилась с шестого этажа и вышла на тихую чистую улицу. Утро было солнечное, теплое. На тротуаре две девочки самозабвенно играли в «классы». Она задержалась возле них — ей тоже захотелось попрыгать, толкая перед собой стеклышко, и невольно вздохнула: «Уже нельзя. Возраст не позволяет».

Из подъезда выскочила Шурка, широко улыбнулась:

— Ждешь? — и без перехода спросила: — Чего это собрание с утра?

— Называется — производственное совещание.

— На работу, значит? Много платят?

Римма поежилась от ее бесцеремонности, но ответила:

— Четыреста.

— За такие-то деньги горбатишься? — сожалеюще протянула Шурка.

— Наоборот! Распрямляюсь, расту. Подрасту — прибавят. Я недавно работаю.

Почувствовав, что оправдывается перед нею, Римма рассердилась на себя и быстро пошла вперед. Шурка догнала ее и с любопытством спросила:

— А прежде чего делала?

— Училась.

— И всего-то на четыре сотни выучилась? Была нужда! Ты б другое место поискала.

— Мне там интересно.

— И Валерка мой так, — вздохнула она, — мировой парень, но идейный. Работает на заводе сменным мастером, жалованье плевое, а другого места искать не хочет. Заладил: «Завод люблю, работа интересная!» Одно слово — идейный! — она с досадой махнула рукой.

Римме стало обидно за неизвестного Валерку, и захотелось осадить:

— Денег тебе мало, сама бы работать шла. Вон какая здоровущая!

— Я-то? — она остановилась, схватив Римму за руку. — Я иной день огребаю, сколько тебе за полмесяца дают. Во как! — сообщила она и победоносно улыбнулась.

— Ну что ты сочиняешь? — рассмеялась Римма. — Где это столько платят? — и съязвила: — А может быть, ты академик?

— Не-а, — серьезно ответила та, — буфетчица я. Закусочную у Балтийского знаешь? Там вот. Работа хорошая, чистая, целый день на людях — хоть душу отведешь. Клиент меня любит, все «Шурочка да Шурочка», континент у нас постоянный…

Римма фыркнула.

— Ты чего? — обиделась Шурка. — Не веришь?

— Нет, почему? Континент у нас действительно постоянный — Европейский, а вот контингент бывает разным. В общем, буквы не хватает, «г». Контингент — группа, категория людей.

— Кон-тин-гент, — сосредоточенно повторила Шурка. — Долго училась?

— В школе, потом в институте.

Шурка внимательно осмотрела ее:

— А ничего еще выглядишь. Я в шестом школу бросила. Читать-считать выучилась, а что буковки не туда ставлю — кому надо поймет. Чего, думаю, зря за партой горбатиться, верно? Ты меня поправляй — не обижусь. Я малограмотная, но способная.

Она сознавалась в своем невежестве с таким покоряющим простодушием, что Римма невольно забеспокоилась:

— Слушай, способная, а просчитаться не боишься? Или запишешь что-нибудь не туда, не так.

— Как начала работать, все недостачей пугали. Так это неуковыры с недостачей сидят, а мы с остаточком! — она звонко шлепнула себя по карману, гордясь своей ловкостью и деловитостью.

Римма прямо опешила: Шурка не только не стесняясь говорила о своих махинациях, но даже хвасталась ими. Римма не очень понимала, откуда берется «остаточек» — обсчитывает? Обвешивает? Поэтому спросила:

— А остаток… он как получается?

Шурка вытаращила на нее глаза и расхохоталась на всю улицу:

— Ну, ты недоразвитая какая-то!

Отсмеявшись, она серьезно и наставительно сказала:

— Пять-десять грамм недолью-недовешу — клиенту ущерба нет. Что ему эти граммчики? А у меня за день и набирается.

Римме стало очень интересно. Как ни странно, последнее время она много думала о воровках. Кончался ее первый сезон в театре, а она играла только эпизодики да еще вводы-замены. Борис посоветовал ей взять какую-нибудь интересную роль, приготовить самостоятельно и показать — вдруг и получится. После долгих раздумий Римма выбрала роль воровки Соньки в пьесе Погодина «Аристократы» и начала работать. Текст роли ей очень нравился, но психология ее героини была непонятна: воровство — преступление, позор, что же думает человек, идя на это? Как оправдывает себя? Что его толкнуло? И вот перед ней стоит такая симпатичная девчонка и без тени смущения, как об обыденном, говорит о воровстве. Римма посмотрела на «начинающую Соньку», как сразу мысленно окрестила Шурку, и с интересом спросила:

— И что ты думаешь при этом?

— А чего мне думать? — удивилась Шурка. — Делаю, что положено, и слова всякие говорю.

— И не боишься, что тебя за руку схватят?

— Что я, в карман кому лезу? — она с искренним недоумением смотрела на Римму. — Есть бесстыжие — по пятнадцать граммов экономят, так и сидят в жалобах по самую маковку, а мне одни благодарности за культурное обслуживание.

Она еще и гордилась своей «честностью».

Они дошли до трамвая и разъехались в разные стороны.

На следующий день Шурка явилась с визитом. Вечер был свободный, и Римма, закрывшись в своей комнате, билась над ролью. Ей казалось, что в Соньке сидят озорство, удаль, и придумала, что посреди мирного разговора она внезапно взлетает на скамью и пронзительно свистит. Скамьи не было. Римма вспрыгивала на тахту и, заложив два пальца в рот… издавала шипение. В тот момент, когда у нее наконец вырвался разбойничий свист, дверь приотворилась, мама сказала: «К тебе пришли», и в комнате появилась Шурка. Она обалдело уставилась на Римму и шепотом спросила: