За океан. Путевые записки - [67]

Шрифт
Интервал

Возвращаясь из Принстона в Нью-Йорк, я попал на скорый поезд и несся с такою поразительною быстротой, что боялся за целость вагонов и собственной особы. Но всё обошлось благополучно. Надо заметить, что, благодаря оживленному сообщению между Нью-Йорком и Вашингтоном, железнодорожный путь устроен здесь в четыре колеи, из которых две внешних служат для пассажирских, а две внутренних — для товарных поездов, две правых — для движения в одну сторону, а две левых — для движения в противоположную. При таком распорядке путешественники избавлены от неприятного ощущения, испытываемого при встрече поездов на полном ходу. Здесь встреча двух поездов почти не ощутительна, потому что между ними остается свободный промежуток шириною в два пути; на рядом же лежащем пути можно только обгонять товарный поезд.

XX. Нью-Гевен

Следующий выезд из Нью-Йорка я совершил в Нью-Гевен — тоже университетский город, но расположенный к северо-востоку от Нью-Йорка в штате Коннектикут, что в переводе значит длинная река. Поезда туда отходят из центрального воксала (Grand Central Depot), против моей гостиницы, так что мне предстояло перейти только через улицу. Поместившись в вагоне, я разговорился с одним очень милым американцем по поводу замечательного оживления и деятельности, которые бросаются в глаза каждому приезжему. Ответы собеседника отличались поразительною краткостью и точностью; насчет любви к деятельности он сказал: «в Европе работают для того, чтобы жить, в Америке живут, чтобы работать».

В переднем вагоне отделено небольшое пространство, в котором устроено нечто вроде дорожной лавочки, где можно покупать книги, газеты, разные лакомства, бутерброды и т. п. Заведующий этою лавочкою «агент» не довольствуется однако теми покупателями, которые берут на себя труд гулять по поезду и доходить до переднего вагона, а сам обходит пассажиров с громадною корзиной и предлагает свои товары, разнося последовательно то книги и газеты, то фрукты и сласти, а то бутерброды и пр. Чтобы не останавливаться подолгу подле покупателя, пока он будет рассматривать и выбирать книги, агент, проходя быстрыми шагами по вагону, бросает по одной книге каждому пассажиру на колени; он считает себя, по-видимому, компетентным судьею в выборе материала для чтения в дороге. Каждый как-то невольно принимается рассматривать доставшуюся ему таким путем книгу. При обратном обходе поезда агент также машинально укладывает разбросанные книги себе в корзину, и только если книга пришлась по вкусу и читается, то получает за нее деньги. При следующем обходе агент бросает уже другие книги и повторяет эту операцию во всё время пути. С непривычки это довольно смешно, но неоспоримо, что при таком, забавном способе агент успевает продать больше, чем предоставляя инициативу выбора книг самим пассажирам. Замечу еще, что книги в поездах продаются дешевле, чем в магазинах, хотя, конечно, это почти исключительно дорожные романы и иллюстрированные путеводители.

Железнодорожный путь в Нью-Гевен пролегает весьма близко к берегу широкого пролива между материком и Лонг-Айландом. Повсюду много леса, но попадаются также фабрики и заводы прочной, монументальной постройки. В 10 часов утра я прибыл уже в Нью-Гевен, замечательный, как упомянуто выше, своим университетом, или, как его тут называют, Йель-Колледжем (Yale College) по фамилии купца, пожертвовавшего землю под здания. Выйдя из воксала на обширную площадь и не зная дороги дальше, я обратился к одному приличному молодому человеку с вопросом, как мне пройти с здешнему профессору математики Ньютону, к которому у меня было рекомендательное письмо от добрейшего Юнга. Молодой человек оказался однако не студентом, как я предполагал, а просто торговым приказчиком, но он очень любезно взялся проводить меня, заверяя, что хотя он не знает, где живет профессор, но доведет до зданий колледжа, где мне скажут настоящий адрес. Мы шли по прекрасным, широким улицам, роскошно обсаженным огромными и тенистыми ильмами, так что вовсе не чувствовалось жары.

Здания колледжа были недалеко и представляли замечательно красивые разнообразной архитектуры постройки из местного красноватого песчаника. В одном из этих зданий я получил все необходимые указания и тотчас разыскал небольшой собственный домик профессора. На звонок вышла молодая девушка в шляпе, готовая, по-видимому, идти на прогулку. Однако она попросила меня войти, без всяких жеманств сообщила, что теперь только что начались каникулы, и отец её уехал в Чикаго, а вернется не раньше, как через месяц. Но, выслушав мои объяснения, прочитав переданное письмо и узнав, что целью моей поездки в Нью-Гевен был осмотр здешней обсерватории, она тотчас написала пришлую записочку астроному Элькину и, развернув план, толково разъяснила, как лучше и удобнее пройти в обсерваторию, лежащую вне городе в 2-х верстах. Выразив сожаление, что не имею возможности лично познакомиться с её отцом и поблагодарив за советы и указания, я распрощался и пошел по указанному мне направлению.

Вскоре на открытом холме показался красивый купол башня знаменитого гелиометра, а через несколько минут, я был уже в рабочем кабинете самого директора, астронома Элькина (Elkin), и застал его за вычислениями: он обрабатывал многочисленные измерения, произведенные здешним гелиометром над 24-мя близполюсными звездами. Нечто подобное произвел гораздо раньше знаменитый Бессель над звездами группы Плеяд. Элькин принял меня в высшей степени любезно и тотчас повел показывать обсерваторию.


Рекомендуем почитать
Аввакум Петрович (Биографическая заметка)

Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Полное собранiе сочинений.


Путник по вселенным

 Книга известного советского поэта, переводчика, художника, литературного и художественного критика Максимилиана Волошина (1877 – 1932) включает автобиографическую прозу, очерки о современниках и воспоминания.Значительная часть материалов публикуется впервые.В комментарии откорректированы легенды и домыслы, окружающие и по сей день личность Волошина.Издание иллюстрировано редкими фотографиями.


Бакунин

Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.