За огнями маяков - [10]

— Идите! Подходите, чего стали?!

Не ждал ответа, но не ждал и нового нападения: похоже, инцидент был исчерпан. Упавший встал. Уходя с этого горячего места, Олег ощущал, как что-то теплое стекало у него под кителем, под рубашкой.

Поднялся на второй этаж. Ребята не спали. Рубашка была в крови. Рассказал о случившемся. Обе комнаты, занимаемые девятой группой, пришли в движение.

— Кто тебя? Где тебя? — допрашивали парни с пристрастием. Подходили из других групп, неизвестно как узнавшие о происшествии.

Засобирались куда-то. И ушли. Двое-трое крутились возле Олега. Тима Широков принес вату, Саша Козловский — одеколон. Смочили, бинтом прижали к ране. «Ничего, — сказали, — заживет».

Парни скоро вернулись: всю улицу обыскали — никого не нашли. Потолковали. Да, это уже не первое нападение на железнодорожников. Так что хватит ходить поодиночке. Олег слушал, не встревал в разговоры. Вслушивался и в пульсацию своей перевязанной раны. И засыпал. И спал крепко. Нож, как выяснилось, угодил в кость позвонка, рана получилась неглубокой. И скоро зажила. Проколотый ножом китель комендантша за десять рублей постирала, заштопала и прогладила — и стал он совсем как новый.

Жизнь потекла, как будто ничего в ней не произошло.

6. Стычка с хулиганами

На самодеятельные вечера техникумов и институтов посторонние приходили только по приглашению своих студентов. Или по пригласительным комитета комсомола. Железнодорожников нередко приглашали, как и всех иных, в чужие коллективы, и там они знакомились с девушками и приглашали их на вечер к себе, в свой техникум. Однажды вечером, в субботу, когда уже вернулись с танцулек, в общежитие позвонила женщина — ночной сторож педучилища, что расположено почти рядом, на той же улице Кирова. Сообщила, что у них находятся ребята-железнодорожники, избитые городскими парнями. Они спрятали их у себя, так что надо прийти за ними, встретить их и проводить.

С быстротой молнии разнеслось по общежитию известие: «Наших бьют!» Парни поднялись. Захватили ремни с латунными бляхами, пошли отрядом человек в тридцать. Ночь стояла, как по заказу: тихая, лунная. В одноэтажном побеленном здании педучилища и вокруг него во дворе стояла жуткая тишина. Через калитку ввалились в пустующий двор, постучали в темное окно. Отодвинув занавеску, выглянула женщина, увидела на ребятах форменные кителя, отворила двери.

— Есть тут ваши хлопцы, — сказала и выпустила троих парней, в том числе Валеру Беляева.

— Здесь они где-то, близко! — прикладывая к разбитым губам платок, заговорил он.

За воротами ограды толпа городских парней разразилась истошными криками и свистом — как будто только и ждали его голоса. Приоткрыв калитку, ножами стали щепать деревянные столбы:

— Идите, ну, идите! Всех порежем к… матери!!!

Так-то вот. Оказались в мышеловке, и она, кажется, захлопнулась. Зловещий под луной блеск ножей нагонял жуть. Рослый, здоровый парень Ватоличев из выпускной группы паровозников, а за ним и еще три хлопца, первокурсники, направились было в глубь двора. Наутек, возможно. Но Ватоличева окликнул и позвал к себе, якобы на совет, фронтовик, первокурсник Степан Некрасов. Оглядел он калитку, ворота, собрал ребят.

— Всем собраться! — скомандовал, перекрывая гул и выкрики городских хулиганов. — Слушай меня внимательно. Ворота надо отворить. Видите, они одностворчатые. Значит, засов вынимаем и все разом наваливаемся — растворяем на всю катушку. Оттесняем этих архаровцев. И сразу все выбегай и окружай.

— Ну, окружили, а потом? — задался кто-то вопросом.

— Так бей, чего глядеть потом? Поняли, да? Ну, все, значит, пошли! Навались, братцы: и-и-и, р-раз!..

Приподняли створ, навалились. Отпихнули нападавших. Окружили.

Вырвались только два человека, остальные, пятясь, отбивались кольями, угрожали ножами, но были прижаты к забору. Засвистели ремни с бляхами — их начали бить. Нанес свой удар и Олег. И скоро все они полегли.

Все стихло… Железнодорожники оглядывались — вокруг стояла тишина.

— Ну и что? Все, значит? Пошли домой, значит, да? — оглядываясь по сторонам, спросил фронтовик Некрасов. — Ну, значит, и все. Пошли.

— Построиться! Всем построиться! — воспрянул духом Ватоличев, собравшийся было удирать. Теперь его было не узнать. — Стройся, ребята! Взвод, шагом марш!.. Вислянский, з-запевай!

Барабанщик Ваня Вислянский тут как тут. Выпятив грудь, врезал басом на всю вселенную:

Ду-уня шлепает по грязи,

а за ней — начальник связи.

Отряд рабочих парней подхватил:

Э-ге, ге-ей, Дуня-Дуня-я-а,

Дуня, ягодка моя!

По освещенной с неба, прибитой колесами и ногами дороге топали рабочие ботинки. Из оврага справа вдруг бахнул выстрел, и кто-то сбежал вниз, в распадок. Ребята заволновались, заглядывались.

— В кого попало?

— Нет, не попало вроде.

— Не попало, да? Ну, идем, как и шли, — подал голос Степан Некрасов.

— Не выходить из строя! — Голос рослого Ватоличева теперь приобрел силу: надо же было отличиться.

В общежитии долго не могли угомониться: возбужденно обменивались мнениями. Олег вспоминал, как накануне по чьему-то доносу его вызвали в милицию. Беседовал ли, снимал ли показания следователь: «Где, в каком месте произошло на вас нападение? Что нападающие от вас потребовали? Опишите, кого вы запомнили. Не доводилось ли видеть кого из них раньше?» Задавал вопрос за вопросом, и Олег отвечал, что знал. «А вы, оказывается, занимаетесь английским боксом?» Откуда-то это было известно. «Советским боксом», — поправил Олег. «Так вы и не применили к ним свои умения? — дотошно выспрашивал следователь. — Почему не применили-то?» «Неожиданно как-то вышло, растерялся, может быть. Одного, правда, сбил с ног». «Ну, все-таки! А когда вас ударили ножом?» «Тогда и ударили. Я, правда, не заметил сразу…» Следователь записал с его слов, попросил расписаться.