За нашу и вашу свободу - [40]

Щепан Михалюк молчаливым кивком подтверждал слова своего друга. Сам-то он ничего не имел против того, чтобы поселиться в деревне. Обстановка, в которой он жил в городе, была ничуть не лучше, а то и хуже, чем здесь, в Бабице. В столярной мастерской пана Мулевича восемь подмастерьев — в том числе и Щепан — спали там же, где работали, разостлав тощие тюфячки под верстаками. Но с тех пор, как веселый, очаровательный Марек Боркевич удостоил его своей дружбой, Щепан безмолвно и восхищенно во всем ему подражал.

Таким образом, к концу дня большинство «Варшавских ребят» возвращалось в город, кто в бричках и возках, а кто по железной дороге. Правда, до ближайшей станции надо было идти не менее часа, но зато можно было прокатиться в вагоне, а это в ту пору еще было в новинку.

Здислав Стахурский не раз говорил капитану Ремишевскому, что отряд надо перевести на оседлое положение. Это было тем более необходимо, по мнению Стахурского, что отряд беспрерывно пополнялся новыми юношами, которых неутомимый Ремишевский завербовывал в Варшаве.

— Ребята почти не знают друг друга, — доказывал бывший юнкер, — а для предстоящих боев очень важно, чтобы люди сроднились. Кроме того, здесь они прошли бы необходимую физическую закалку…

Ремишевский не отрицал разумность этих доводов. Но он считал, что переводить отряд на жительство в деревню надо осторожно и постепенно. Во-первых, потому, что скопление в сельской местности городского народа — а отряд «Варшавские ребята» к этому времени насчитывал уже почти двести человек — может обратить на себя внимание царской полиции. А во-вторых, чтобы самих ребят не отпугнуть тяготами деревенской жизни. А что касается «предстоящих боев», то капитан был уверен, что восстание начнется не ранее весны.

Но случилось так, что «Варшавским ребятам» пришлось принять бой раньше.

Причиной этому был безумно смелый план, составленный Домбровским. Он заключался в том, чтобы овладеть цитаделью изнутри.

Однажды на ежедневной прогулке заключенных во дворе цитадели Домбровский увидел знакомое лицо. Поначалу он не поверил своим глазам. Он пристально вгляделся. Клинообразная борода лопатой. Высокий лоб. Брови, грозно сходящиеся к переносице. Прямой взгляд неморгающих глаз. Решительная складка рта. Общее выражение отваги, чистоты, воли. Даже одежда та же: глухая куртка под распахнутым пальто. Даже поза та же, его излюбленная поза: руки, скрещенные на широкой груди.

Домбровский крикнул:

— Бронислав!

Они бросились друг к другу в объятия. Это был Бронислав Шварце, человек, быть может, наиболее близкий Домбровскому и по натуре, и по политическим взглядам. Как и Ярослав, он был одним из руководителей левого крыла «красных».

Домбровский засыпал его вопросами:

— Как ты попал сюда? Следствие уже было? Какое обвинение тебе предъявлено?

— Вообще-то дела мои неважны, — сказал Шварце. — Но один шанс у меня есть.

— Какой?

— Я ведь французский подданный. Вот об это царская администрация может сломать зубы.

— Ты ошибаешься, Бронек, у тебя не один, а два шанса.

— Почему? — удивился Шварце.

Тогда Домбровский рассказал ему о своем проекте. Шварце тотчас увлекся им. Инженер по профессии, он внес некоторые технические уточнения. И не только технические.

— Я, конечно, не военный, куда мне до тебя, Ярек, — сказал он, — но все же кое-какой боевой опыт у меня есть. В сорок восьмом году я сражался в Париже на баррикадах.

Ярослав снисходительно улыбнулся: Париж, баррикады, гражданская война во Франции — как все это далеко от реальной польской действительности… Мог ли он в ту минуту предполагать, что не пройдет и семи лет, как он, Домбровский, взойдет на баррикады Парижской коммуны и поведет за собой армию французских рабочих против буржуазии!

Снисходительная улыбка Ярослава задела Шварце. Он сказал несколько запальчиво:

— А кроме того, я прослушал уже недавно там же, в Париже, цикл лекций по военному искусству. Ты знаешь, кто нам читал их? Генерал Людвик Мерославский, у него там были военные курсы для польских эмигрантов.

Домбровский покачал головой:

— Знаешь, Бронек, не очень-то я верю в легионы Мерославского. Все это в военном смысле несолидно, а в политическом — сомнительно. Стоит только вспомнить его противодействие образованию союза польских и русских революционных сил, или его страх перед крестьянским движением, или его преклонение перед Наполеоном III! Но ты мне еще не рассказал, как тебя взяли.

Свисток надзирателя прервал их разговор. Прогулка кончилась. Друзьям повезло: их камеры в 10-м павильоне оказались рядом. Конечно, делу восстания против царизма был нанесен, быть может, один из самых чувствительных ударов, когда из него изъяли этих двух людей. А с другой стороны, Домбровский почувствовал себя увереннее от сознания, что рядом с ним сидит Бронислав Шварце, человек отважный и решительный, такого же героического склада, как и он сам.

Биография Шварце сложилась не совсем обыкновенно. Отец его, Юзеф Шварце, известный варшавский адвокат, был деятельным участником восстания 1830–1831 годов. Организатор нападения на арсенал, поручик повстанческого Мазурского полка Юзеф Шварце после провала восстания эмигрировал в Париж. Вот откуда у его сына Бронислава французское подданство. Окончив Ecole Centrale в Париже и получив диплом инженера, Бронислав Шварце строил железные дороги сначала в Австрии, а с апреля 1860 года — в России. Управление строительства Петербургско-Варшавской дороги находилось в Белостоке. Здесь-то Бронислав и связался с подпольным повстанческим движением и вместе с Врублевским организовал отряд.