«За нашу и вашу свободу!» Герои 1863 года - [101]

Царским сатрапам вновь не удалось захватить Мацкявичюса. С частью отряда он ушел от преследователей. Однако в создавшихся условиях продолжать борьбу с карателями было невозможно. Многие отряды были разгромлены, была нарушена связь не только с польским Национальным правительством, но и с повстанческим центром в Вильно. Руководители повстанческих отрядов, действовавших между Россиенами — Кейданами и Ковно (Расейняй — Кедайняй и Каунасом), решили послать Мацкявичюса в Варшаву, чтобы установить связь с руководством для обеспечения отрядов оружием и боеприпасами, для согласования конкретных планов дальнейшей борьбы.

В начале декабря Мацкявичюс с адъютантом и казначеем в сопровождении конников вышли к Неману в окрестностях местечка Вилькия. Отпустив охрану, Мацкявичюс с двумя товарищами пошел по берегу в поисках переправы. Здесь они были захвачены внезапно появившимся воинским отрядом. Это произошло 5 (17) декабря 1863 года.

В штабе Муравьева царило ликование. Один из сотрудников Вешателя, Мосолов, вспоминает: «По возвращении моем в Вильно около 10 декабря я был встречен радостною вестью; все говорили мне при встрече: «Вы знаете, Мацкевич взят!» Штабс-капитан Озерский, возглавлявший поимку Мацкявичюса, «был упоен выпавшим на его долю счастьем» и только и говорил что о своей счастливой экспедиции.

Муравьев Вешатель 6 декабря телеграфировал в Петербург военному министру: «Поспешаю уведомить Ваше превосходительство для доклада государю императору, что... известный предводитель шайки мятежников ксендз Мацкевич, его адъютант Дартюзи и кассир Родович, схваченные вчерашнего числа между Вильками и Средниками штабс-капитаном Озерским, доставлены в Ковно».

Дальнейшая судьба Антанаса Мацкявичюса была предрешена. Муравьев отдал приказ судить его в 48 часов. Однако желание царских палачей добыть от пленника нужные им сведения несколько затянуло дело. Следствие продолжалось шесть дней. Чтобы сломить волю Мацкявичюса, ковенский губернатор Муравьев (сын Вешателя) приказал ввести в свой кабинет во время допроса Антанаса его отца — тяжело больного, уже долгие месяцы томившегося в тюрьме. Неожиданная встреча с отцом потрясла, но не сломила вождя восстания. «Прости, отец, но не обвиняй, не все кончено, не все потеряно!» — заявил Антанас.

Следователи не могли добиться от него желаемых показаний, а генерал-губернатор не хотел долго ждать. 9 декабря он послал в Ковно телеграмму, требуя «ускорить окончание военного суда над ксендзом Мацкевичем».

На следствии Мацкявичюс держался мужественно. Он с гордостью говорил царским следователям о своей двенадцатилетней революционно-пропагандистской деятельности. Он признавал, что готовил народ к выступлению и призывал его действовать, как только борьба началась в Польше, что он был организатором и руководителем восстания «не по принуждению, а по своему убеждению». На вопросы о своих соратниках и товарищах он отвечал, что ничего не знает, или называл только погибших. Он даже «не знал», кто входил в Виленский комитет.

Попытке следователей обвинить его в том, будто он действовал против русского народа, Мадкявичюс дал резкую отповедь. Он провел резкую грань между царским правительством и русским народом, указал на всеобщую ненависть народа к правительству и ко всей царской администрации. Он заявил: «Не питал я ничего дурного против русского народа — говорю это не из боязни наказания, а по истинному моему убеждению, как человек, сознающий свои деяния».

Прямо и смело заявил Мацкявичюс царским следователям о своей вере в конечную победу революции, «А что взгляды мои справедливы, — писал он,— свидетельствуюсь настоящим положением, как человек, который знал, что делает, когда делал, и что ожидает, если не удастся».

Мацкявичюс понимал, что восстание уже разгромлено. Но задачи, решения которых добивались повстанцы, по-прежнему не решены. «Если только правительство, — писал он, — не переменит способ действия администрации, если не прекратят обирательства и мучения над жителями, найдется другой Мацкевич и, что я не сделал, сумеет окончить».

12(24) декабря 1863 года военно-полевой суд «рассмотрел» «военно-судное дело» Антанаса Мацкявичюса и констатировал, что «подсудимый Мацкевич.., первый поднял знамя восстания в Литве, которое, по выражению Мацкевича, вначале опиралось на нем одном, и как до этого, так и потом рассеивал везде свои преступные стремления... и старался распространять и проповедовать восстание в Ковенской, Виленской и Гродненской губерниях. В то же время Мацкевич, собрав шайку, принял над ней начальство, вошел в тесные сношения с членами так называемого народного правления, вскоре назначен был люстратором (то есть инспектором. — Ю. Ж.) мятежных шаек и, наконец, в начале минувшего ноября месяца получил от литовского революционного правительства мандат на звание организатора вооруженной силы Ковенского воеводства и вместе с тем был назначен наместником войскового начальника в Ковенском воеводстве. При таких обширных уполномочиях подсудимый был главным и действительным агитатором восстания в Литве и до последних дней пытался поддержать восстание в крае. На допросе же он сам сознался во всех своих преступлениях, скрыв, однако, всех лиц и членов революционной организации, с которыми он сначала как начальник одной шайки, а потом как люстратор и, наконец, как организатор всех шаек в Ковенской губернии должен был иметь непосредственное и близкое сношение. Единственное оправдание, которое представил Мацкевич, заключается в том, что он... если поднял первый знамя бунта, то, собственно, в защиту литовского народа без решительного намерения оторвать его от русского государства».