За нами – Россия! - [5]

Куминов, как и большинство разведчиков-офицеров, старался питаться со своими бойцами. Но в «офицерку», где всем распоряжался огненновзорный усач-кавказец Арслан, периодически заглядывал. Больно уж творчески подходил главный повар полка к своим обязанностям, умудряясь в полевых условиях создавать маленькие шедевры. Что стоило одно его харчо, которое великолепно шло под стопку водки.

Кроме этого, «джигит» старательно ухлестывал за всем, не очень уж и многочисленным женским составом полка. Хотя, по имеющимся агентурным данным, (а как разведчику без них?), на самом деле все это он делал для поддержания реноме. То есть на людях обладатель гордого орлиного профиля и густейшей черной щетки на верхней губе вел себя, как и полагается уроженцу Юга. Ухаживал за каждой по отдельности и за всеми вместе, делая военным в юбках ни разу не повторяющиеся оригинальные комплименты и задорно поводя угольными бровями. Закончив же все свои дела и проконтролировав порядок на вверенной территории, удалялся в собственные апартаменты, которые ему полагались. КУНГ, палатка или отдельная землянка в зависимости от места дислокации полка. А там, в свободное от дежурств в лазарете время, его всегда ждала скромная и застенчивая блондинка Верочка из Новосибирска. И мало кто знал, а Куминов-то знал это абсолютно точно, что они уже как два года были мужем и женой. Вот такой вот нонсенс.

Отметил про себя, что после получения либо задания, либо возможно-неожиданного нагоняя от «бати» стоит заглянуть к Арслану. Пошел дальше, свернув в незаметный для непосвященных ход сразу за пирамидой патронных ящиков. Пригнулся под совсем уж низким косяком, толкнул дверь и попал в предбанник, плотно заставленный мешками с землей, из-за которых прямо в грудь входящему упирался страшный ствол «станкача». Повторился ритуал с пропуском, который был постоянен, непоколебим и незыблем, прямо как первый и единственный, несгибаемый и усатый кавалерийский маршал Советского Союза товарищ С. М. Буденный. Понятно, что каждого из командиров разведывательно-диверсионных групп полка знали и уважали, но поблажек не делали. Старший прапорщик Баштовой, командовавший штабной охраной, козырнул капитану и пропустил в следующее помещение.

Здесь все было как обычно за последние три месяца. Прямо у входа сидела за столом пара молчаливых ребят в фуражках с синим околышем, приветственно мотнувших ему головами. За ними, нахлобучив наушники и подслеповато щурясь, сидел Петя, любимый «батянин» связист, и две его миловидных помощницы. За бревенчатой перегородкой громко шумел начальник арттехвооружения полка подполковник Малинин, еле слышно что-то буркал командир разведчиков майор Синицын. По сладковатому запаху трубочного табака становилось ясно, что там же был «смершевец» майор Круглов. Также, судя по свежей щепе на досках пола, присутствовал старший лейтенант Абраменко в своих щегольских подкованных сапогах. А свежий запах оружейной смазки для зимнего времени года выдавал с головой нахождение в штабе капитана Иволгина, командира третьей разведгруппы. Он лишь вчера вечером прибыл в расположение полка из Тобольска, где лежал в госпитале, и утром Куминов застал его чистящим личное оружие. Командира четвертой группы, старлея Иванова, не было уже два дня с позднейшего расчетного времени прибытия из рейда. И это заставляло нервничать всех его коллег, а также старших офицеров. Но, кроме них, был кто-то еще, как минимум двое.

Капитан отодвинул в сторону плащ-палатку, закрывающую проем в «кабинет» комполка, и оказался внутри. Догадки подтвердились. Оба его товарища-командира сидели с правой стороны грубо сколоченного стола, сейчас накрытого зеленой тканью.

Абраменко, как обычно, закинув ногу на ногу, покачивал носком хромового, до зеркального блеска начищенного сапога. Форменная гимнастерка темно-оливкового шевиотового сукна перетянута в тонком поясе и по груди широкой мягкой кожаной портупеей с ремнями, идущими от плеч вниз. Синие брюки с узким красным лампасом заправлены в те самые щегольские сапоги. Позвякивающий «иконостас» на левой стороне и всего одна Красная Звезда на правой стороне гордо выпяченной груди. Что поделать, любил командир одной из РДГ полка такой вот незамысловатый выпендреж, стабильно и постоянно разящий наповал вновь прибывающих медсестер, радисток и прапорщиц полковой канцелярии. И заставляющий всех солдат-диверсантов, вверенных товарищу старшему лейтенанту под его строгую руку, тянуться вслед за командиром во всем, включая поведение. Иногда это даже становилось предлогом очередной ссоры между разведчиками и пехотинцами/артиллеристами/саперами и так далее, смотря на то, кто по списку оказывался в столовой в одно с ними время.

Флегматичный и практичный Иволгин сидел, не выпендриваясь, и затачивал бритвенной остроты ножом «ухорезом» карандаши из письменного набора «батяни». Тот имел привычку пользоваться именно ими, ломал заточенные нещадно и каждый раз убирал лишившиеся грифеля назад в стакан. И терпеть не мог, когда кто-то из ординарцев пытался их трогать. Исключение составлял Иволгин, в свое время обучавшийся ребенком в художественном кружке и затачивающий карандаши до остроты игольного кончика. Последний раз он присутствовал на совещании больше месяца назад, после чего загремел в госпиталь в Тобольск. Сейчас работы для него был непочатый край, чем он и занимался. Но думать, что почти сорокалетний разведчик не слышит и не видит ничего, механически обрабатывая один карандаш за другим, не стоило. Иволгин был старейшим офицером разведроты после командира и занимал свою должность не зря.