За Москвой рекой. Перевернувшийся мир - [3]

На первый этаж великолепие не распространялось. Во времена Харитоненко слева от входа в здание находилась столовая и обшитая панелями библиотека с винтовой чугунной лестницей, по которой можно было добраться до верхних полок. Направо находилось еще несколько комнат для приемов. Все это жестоко пострадало от рук нескольких поколений британских чиновников, которых запихивали в большие комнаты, как сардины в банку. Они навешали полок, просверлили отверстия, протянули проволоку и прикалывали кнопками свои рождественские открытки к тем покрытым элегантной резьбой панелям, которые еще уцелели. Остальное, по слухам, было сожжено одним из послевоенных послов, так как не умещалось на чердаке.

В конце парадного холла начинался коротенький коридорчик, который вел в еще одну большую комнату, выходившую окнами в сад. Это был кабинет посла. Он пострадал по-своему. В 70-е годы он был обставлен новой мебелью, которая, по мнению Министерства общественных работ, представляла собой вершину современного английского дизайна. Мебель была розового дерева, с добавлением нержавеющей стали и черной кожи. Кроме пастельного портрета королевы Виктории в овальной раме и мраморного бюста Уильяма Коббета, картины были современных английских мастеров, по колористике одни — кричаще яркие, другие — тускло-серые. Они вызывали восхищенные замечания знатоков, но мало способствовали украшению комнаты, оставляя общее впечатление неразберихи и дурного либерального вкуса. В течение последующих двух лет, стараниями Джилл, эта комната преобразилась и стала походить на кабинет высокого чиновника Уайтхолла XIX века, с соответствующей мебелью, портретами Чарльза II и других английских знаменитостей, могущих составить достойную компанию королеве Виктории.

Внешний вид особняка был довольно приятным, хотя архитектор Василий Залесский (р. 1847) не был, в отличие от Шехтеля, новатором. Два отдельных флигеля вплотную примыкали к Софийской набережной, где и был возведен весь особняк. Один флигель занимал военный атташе, в другом находилась русская администрация. Оба флигеля стояли впритык к соседним зданиям, что было очень удобно для агентов КГБ. Главная часть здания, выкрашенная в светло-желтый цвет с архитектурными деталями белого цвета, с приподнятым навесом для экипажей и террасой сверху — располагалась в глубине двора. Сзади находился сад с неухоженным теннисным кортом, на котором в зимние месяцы играли в смертельно опасную игру «брумбол» (от «broom» — метла и «ball» — мяч), — примитивную форму хоккея. Здесь же было множество наземных помещений, являвшихся в прошлом конюшнями.

Когда мы прибыли в Москву в сентябре 1988 года, здание было обречено, — по крайней мере, его судьба в качестве посольства была решена. В конце Второй мировой войны Сталин решил, что неудобно и, вероятно, небезопасно иметь посольства своих бывших союзников так близко к Кремлю. После недолгих препирательств американское посольство было выселено из своего прежнего помещения (напротив Красной площади) и переведено на расстояние нескольких километров в ветхое многоэтажное здание. Англичане — то ли потому, что лучше умели вести переговоры, или же были худшими администраторами, остались там же, где были. Переговоры о переезде в другое помещение продолжались с перерывами на протяжении последующих четырех десятилетий. Но к 1988 году безбожный союз между КГБ (который считал, будто англичане подслушивают Кремль), Британской службой безопасности (которая думала, что КГБ подслушивает нас) и Британским казначейством (которое полагало, что все это — недопустимое мотовство), по-видимому, пришел к согласию. Британский посол должен был переселиться под крылышко импозантной резиденции американского посла (подходящая метафора для характеристики «особых отношений» между США и Англией). Далее, по течению реки должно было быть построено новое здание.

Архитектурный конкурс на лучший проект новой резиденции был в полном разгаре. Его председателем был герцог Глостерский. Через три недели после нашего прибытия в посольстве был выставлен «список» лучших проектов, отобранных для конкурса. Большинство из них не подходило или для выполнения служебных функций помещения, или как сооружение, не вписывающееся в архитектурный облик Москвы. Архитекторы — члены жюри были сторонниками проекта, напоминавшего ангар для «цеппелинов» 1930-х годов. Когда мы запротестовали, нам было сказано, что мы недостаточно квалифицированы, чтобы судить. Нам же очень нравился дизайн в неоклассическом стиле Джулиана Бикнелла, который был создан с таким расчетом, чтобы соответствовать московскому стилю и успешно функционировать в качестве роскошного отеля с рестораном, концертного зала и зала для заседаний — для чего, собственно, и предназначается посольская резиденция. Джилл провела целую ночь, сочиняя меморандум для герцога, объясняя практические преимущества дизайна Джулиана Бикнелла. Два архитектора в жюри проголосовали против, но герцог использовал свое право решающего голоса и высказался «за». Архитектурная пресса в Англии единодушно осудила его выбор на том основании, что новое здание «не является символом британской архитектуры в центре Москвы». А один комментатор кисло признал, что победивший проект вполне подходящее место, откуда посол и его супруга смогли бы исполнять свои функции. Но сам он, видимо, считал это еще одним критическим замечанием.