За Лувром рождается солнце - [44]

– Черт возьми, Бурма! Повтори!

– За зеркалом картины больше нет.

Он сдержал себя ценой сверхчеловеческого усилия:

– И где же она?

– Старик, если хочешь это знать, дай нам обоим, Женевьеве и мне, спокойно уйти. Но предупреждаю, за последние дни картина заметно упала в цене. Такое у меня сложилось впечатление. Вокруг нее столько трупов, что трудно будет найти любителя. Когда их больше четырех, ситуация приобретает скабрезный характер. Но в обмен за наши жизни, Женевьевы и мою, я тебе этого Рафаэля уступлю. Мне наплевать на Рафаэля. Я приятель Фредерика Деланглада и Оскара Домингеса. Что мне Рафаэль!

– Ты несешь чепуху!

– А ты крут, Ларпан. Хитрец. Тебя не проведешь, правда? И ты прав. Все это чушь. Я сказал: картины за зеркалом больше нет, как я бы сказал: храм...

– Оставь храм в покое.

– Охотно. Я безбожник. Так, значит, чушь! И не меньшая чушь тот факт, что существовали два брата близнеца, может, и не поразительно схожих, но вполне достаточно, чтобы обводить вокруг пальца тех, кто часто с ними не встречался и не видел их вместе. Тебе нужна еще чушь такого же рода?

Он будто клоун приподнял одну бровь:

– А я-то принял тебя за простофилю!

– За простофилю или трепача?

– Выкладывай все, что знаешь, Бурма. Я же посмотрю, блефуешь ты или твоей истории с зеркалом можно верить.

– Ты можешь уже сейчас отнестись к ней с доверием. Ты же сам знаешь.

– И все же выкладывай.

– Охотно. Люблю покрасоваться. Особенно перед дамами.

Я нежно и грустно улыбнулся Женевьеве:

– Так вот, два братца, о которых речь, вместе занимались мошенничеством. Оба происходили из стертого с лица земли первой мировой войной местечка, поэтому никаких актов гражданского состояния, ничего! Значит, раз плюнуть! Когда полицейские думали, что мошенник Дома был в одном месте, он появлялся в другом. Блуждающий огонек. Уже тогда ты был половчее своего брата, ибо схватили его, не тебя. Но, может быть, у твоего брата было поболе сердечности? Вы оба ухаживали за некоей Орельенной. И если кто-то из вас и переспал с ней, то не ты. Возможно, я сочиняю. Но мне нужно где-то обнаружить соперничество между вами, чтобы объяснить твой поступок в последние дни. Потому что, позволь тебе самым дружеским образом сказать, ты был бы последним из негодяев, если бы пришил своего брата зазря, даже без такого ничтожного оправдания, как ненависть, пусть крошечная и полузабытая. Итак, однажды братья расстаются. Ты продолжаешь, предполагаю, жить кражами высокого класса, с немалым успехом, а твой близнец под фамилией Лере удаляется в провинцию. Тайна окутывает его жизнь, но это не существенно. Однажды он ударяется в загул. Приезжает в Париж. Его беспомощная жена поручает мне вернуть его заказным письмом. Я его нахожу, и мы становимся приятелями. Его часто забавляют встречи со мной, и он любит надо мной потешиться. Понятно, бывший заключенный (может быть, не бросивший преступной деятельности) под охраной детектива. Он находит это забавным. Настолько забавным, что в прошлом году, во время нового загула, первым дает мне о себе знать. Мы кутим вдвоем. И вот 1954 год. Необычный загул в январе, ведь его время года – весна. И на этот раз он мне не звонит, чтобы оповестить о своем бегстве из дома. Почему? Предполагаю...

Ларпан вздохнул:

– Ты много предполагаешь.

– Старик, таково мое ремесло. Итак, я предполагаю, что ты установил с ним контакт, если допустить... Как видишь, я также и допускаю... Я предполагаю и я допускаю... Так вот, если допустить, что вы их когда-нибудь прекращали... и ты предложил ему участие в одном деле. В третий раз пущенный по его следу супругой, я раскапываю моего Лере в "Полной Миске". Он не выглядит слишком обрадованным нашей встречей и от меня ускользает. У него свидание с тобой в том же конце Центрального рынка, для обсуждения твоего славного дельца. Совершенно безопасное дельце, но оно затягивается. Вы спускаетесь в подвал, который ты, наверное, знал раньше, и – гоп! – нет больше Лере. Его убили и частично изуродовали одной или несколькими пулями. Тебе требовалось безлюдное место, чтобы спокойно обменяться с ним одеждой. Но как только операция доведена до успешного конца, ты бросаешься к телефону – господ из Островерхой башни, пожалуйста. Зачем? Потому что остро необходимо, чтобы тело было быстро обнаружено. А с ним, словно фланелевый жилет, подделка Рафаэля, призванная ввести в заблуждение и все запутать. Требовалось, и очень быстро, чтобы стало известно о том, что некий Ларпан мертв и тем хуже или, скорее, тем лучше, если его заподозрят в причастности к краже Рафаэля. Кого ты хотел при этом надуть? Твоих сообщников, которых ты уже давно задумал бросить, может быть, потому что и раньше ты не был порядочен с ними, как я предполагаю...

– По-прежнему одни предположения.

– О, будь снисходителен. Нет, не одни предположения. Нельзя найти лучшего способа исчезнуть, чем выдать себя за умершего. И это не предположение. Не предположение и мысль, что ты сохранил у себя подлинник картины: ты намеревался его укрыть до появления клиента, разведанного Октавом Мире, и, прикарманив сто и больше миллионов, скрыться. Ибо речь идет о ста лимонах, не меньше. Если ты не знал цифры, то сообщаю.