За Лувром рождается солнце - [39]

– Г-н Мире? – спросил я. – Саша Гитри это лучше произносит.

– Что?

– Ничего. Меня зовут Нестор Бурма.

– Очень рад.

– Возможно, но это не столь уж важно. Вы одни?

– Да.

– Ждете клиентов?

– Сударь! Что все это значит?

– Если вы их ждете, то и они вас подождут. Мне нужно спокойно поговорить с вами. Пять минут. Не больше.

Подойдя к двери, я ее запер, затем опустил на стекло витрины занавеску из плотной ткани. Теперь снаружи никто не мог нас увидеть любезно разговаривающими между собой, скажем, с... револьвером в руке.

– Сударь, вы влипли, – сказал я. – Вам придется спешно сбывать все эти бляшки и смываться. Разве что вы не прислушаетесь к голосу разума. Но, к делу, приносит что-нибудь торговля этими символами славы?

– Вам какое дело?

– Гроши. Ваш главный источник дохода – перепродажа краденого, например картин и других игрушек такого же сорта. Вы – достопочтенный антиквар в сговоре с достопочтенными коллекционерами и достопочтенными ворами.

– Думаю, я вызову полицию, – произнес он холодным тоном.

– Это действительно мысль. Как она мне самому не пришла в голову? Да, прекрасная мысль. Вызовите полицию, а я сообщу ей, что Ларпан поручил вам... Ларпан. Это имя ничего не вызывает у вас в памяти?.. или лучше нет, надо будет приступить к делу иначе...

– Вы не перестанете фантазировать? – усмехнулся Мире.

– Точно. Так вы не вызовите полицию? Вызывайте. Пока она приедет, я подготовлю много красивых фраз. Такого рода: маньяк по имени Пьер Корбиньи, сейчас находящийся на борту яхты "Подсолнечник", пришвартованной в порту Лувра... опять Лувр!.. как-то говорит здесь присутствующему Мире, который в прошлом, наверное, уже продавал тому мошеннически полученные произведения искусства: "Существует Рафаэль, который бы украсил мое собрание". Торгующий самым разнообразным товаром Мире приветствует такое пожелание. Операция на несколько сотен миллионов. Какое-то их количество перепадет и ему в его качестве посредника. Ибо вышеназванный Мире всего лишь посредник. Он передает заказы и вручает товар. Он обращается к Ларпану, который и готовит операцию. Не думаю, что Ларпан лично уволок холстинку. Это сделал кто-то другой, специалист. Но это деталь.

– Вы много знаете, господин Бурма, – скрипнул зубами Мире.

– Не так уж, – со скромным видом произнес я. – Не так уж.

– Что же вам еще надо?

– Картину.

– Как так?

– Мне нужна картина.

– Так вы не знаете, где она?

– Пока нет. Узнаю через несколько дней, но я нетерпелив. Я мог бы узнать немедленно, но тогда бы мне пришлось сообщить фараонам то, что я от них скрывал. А это мне не нравится. Мне не хотелось бы оказаться осведомителем. Я предпочел бы сам все разведать и преподнести этим господам на блюдечке. Это предпочтительнее. Ради вознаграждения. Ибо назначено вознаграждение. Вы понимаете. Само собой разумеется, здесь замешаны и тщеславие и реализм. Так вот, я подумал, а вдруг вы сможете мне помочь...

– Послушайте, милостивый государь, – выговорил он. – Мы оба теряем время. Согласен, я тот, каким вы меня обрисовали. Не буду с вами сутяжничать. Но поверьте мне, я и сам не знаю, где эта проклятая картина... о чем сожалею не меньше вашего.

– Правда? Я...

Я остановился. И подскочил. В задней комнате мне послышался подозрительный шум. Я задел рыцаря средних веков, который рухнул, как в старые добрые времена турниров, рванул в сторону занавеску на карнизе и оказался на настоящей свалке. Комната не была освещена, правда, в проникавшем из лавки свете было достаточно хорошо видно. И я заметил мужчину, который порывался улизнуть по ведущей, не знаю куда, лестнице. Я навалился на него. Не знаю, был ли он трусоват или нездоров, но я легко с ним справился. Однако он вырвался, отталкивая меня руками и ногами. Я опустился на древний стул, но тот не выдержал веса мужчины XX века. Я был уверен, что малый воспользуется преимуществом, чтобы окончательно скрыться. Ничего подобного. Застыв у лестницы, он повернулся ко мне.

– Господа, господа, – слезливо взывал Мире. – Прошу вас, не здесь. Можно договориться, можно все уладить.

Он включил свет. Застигнутый мною тип удерживал меня на почтительном расстоянии крупнокалиберным стволом.

– Подними-ка руки! – сказал он.

– Боже мой! – воскликнул я. – Это же наш альфонс Шасар!

– Заткнись и подними руки! – рявкнул тот.

Я подчинился. К тому времени я выбрался из обломков стильного стула.

– Хорошо-хорошо, моя сахарная курочка. Не хочу, чтобы тебя мучил зуд. Чем скорее ты уберешь эту пушку, тем будет лучше. Ты ее держишь, словно веник. Я не удивлюсь, если ты сам себя поранишь.

– Заткни пасть, – повторил он.

– Господа! Господа! – икал Мире.

Его хорошо выбритое розовое личико молодящегося старика посерело. Он оставался в прежнем бизнесе, – старых картинах, – этот мошенник.

– Заткни пасть, – бросил Шасар в его сторону.

– Решай быстрее, приятель, – сказал я. – Ты хочешь меня ухлопать?

Прижимаясь к стене, насколько позволял хлам, я незаметным образом продвигался к закоулку, где мне было бы легче найти предмет, которым я мог бы запустить в его физиономию. Этот простофиля даже не замечал моих маневров. Он весь был под впечатлением пушки, которую держал в руке. Она его сковывала, не нахожу другого слова.