За линией фронта - [102]

— Жар у него был. Горел он весь, — вставляет Григорий Иванович.

— Вестимо, жар… Ну, а потом вроде до сада довел и успокоился. Песенку стал Наташе петь. Про какого-то кота Мордана. Ласково пел, сердечно, — другая мать так не споет. И все тише пел, все тише. Потом и совсем замолчал. Только рукой своей по моей руке тихонько проводит, будто Наташу по головке гладит. А я сижу около него, ворохнуться боюсь и ревмя реву…

— Да, настоящий был человек товарищ Пашкевич, — глухо говорит Григорий Иванович. — И твердый, и ласковый. Только ласку свою на замок запер и не больно-то часто ее показывал: весь в войну ушел…

— Пролежал он спокойненько минут этак десять, — продолжает Петровна, — и глаза открыл. Огляделся, словно не узнал ни нас, ни землянки своей. «Наташа где?» — спрашивает. Потом улыбнулся и говорит: «Сон мне приснился… Вот и хорошо, что ты, Петровна, в гости ко мне заглянула… Где Александр?» «В Трубчевск, говорю, воевать пошел». Заволновался Николай Сергеевич, помрачнел, как туча, расспрашивать начал, когда ушли и скоро ли обратно обещались. Затосковал, что товарищи его бой ведут, а он здесь лежмя лежит. Потом руками зашевелил, о кровать оперся и поднялся… Уж тут мой грех: не удержала его. Упал он снова на подушку, крикнул — видно боль его доняла — и сознание потерял. Лежит, вытянулся весь, дыхания не слышно. Только синяя жилочка на виске ходуном ходит да на лбу маленькие капельки выступили, будто водой его кто сбрызнул… Поэтому и поняла, что жив еще Николай Сергеевич…

— Как птица раненая умирал, — задумчиво говорит Григорий Иванович. — Ты видал, командир, как птица умирает? До последней минуты подняться хочет, на солнце взглянуть, крыльями взмахнуть. А крылья-то перебиты… Так и Николай Сергеевич… Орел он был. И умирал, как орел.

— Потом снова сердешный в свою память пришел, — продолжает рассказ Петровна. — Подозвал меня к себе и тихо говорит: «Вижу, не дождаться мне Александра. Кланяйтесь ему от меня. И Павлу кланяйтесь, Захару. Скажите, желает им Николай того, чего себе желал. Чтобы до победы они дожили». И все. Потом снова бредить начал. Тебя, Александр Николаевич, звал. Так в одночасье и умер…

Слушаю Петровну, и никак не укладывается в моем сознании, что нет Николая.

— Ты, командир, не сердись на меня, — говорит Григорий Иванович. — Это я распорядился похоронить товарища Пашкевича до твоего приезда. Долгие проводы — лишние слезы. А сейчас время такое, что сердце надо в кулаке держать и воли ему не давать… В Красной Слободе похоронил. Рядом с товарищем Буровихиным. О нем Николай Сергеевич хорошо отзывался: твердый, говорил, человек, из стали отлитый…

В тот же день еду с Григорием Ивановичем в Красную Слободу.

Вот оно, наше первое партизанское кладбище: несколько бугорков, запорошенных снегом, и над ними деревянные обелиски с красными звездами наверху… Первая могила Донцова… Могилы партизан, убитых в Локте… Холмик Васи Буровихина. И рядом с ним могила Пашкевича…

Скромное, суровое своей солдатской простотой кладбище бойцов, погибших за правое дело.

Стою около могилы Пашкевича и думаю о том, что рассказала Петровна. Николай бредил Наташей? Кто она? Дочь? Сестра?.. Как все нелепо. Долгие месяцы шли с ним плечом к плечу, спали под одной шинелью, вместе ходили в бой. А я ничего не знаю о его семье. Ничего…

Кому сообщить о смерти Николая? Кому рассказать, как воевал и умер этот большой, взыскательный человек? Кому?

Это мой неоплатный долг перед ним…

*

5 февраля созывается собрание командного состава наших четырех отрядов.

Докладывает Богатырь. Он начинает издалека: вспоминает, как впервые встретились в Брянском лесу — две группы бойцов и командиров, оказавшихся во вражеском тылу. Как ходили по лесным тропам, как связались, наконец, с подпольными райкомами, с Большой землей — и мудрость партии, опора на советских людей помогли нам в борьбе с врагом.

Захар говорит о нашей первой операции на большаке. Какой незначительной кажется она сегодня после штурма Суземки, Локтя, Трубчевска!

Село за селом, район за районом освобождали партизаны от врага — и вот, наконец, весь Брянский лес стал нашим партизанским краем. Работают райкомы партии, сельские Советы, школы. Закладываются новые базы. Растут и крепнут группы самообороны, и во вражеском тылу, на страже «Малой советской земли» стоят партизанские отряды, продолжая громить врага.

Богатырь говорит о рождении нового партизанского соединения во главе с командиром Емлютиным и комиссаром Бондаренко: Большая земля дала согласие на организацию двух самостоятельных партизанских соединений и на их новую дислокацию.

— Итак, родился партизанский край, товарищи! Тысячи бойцов поднялись на борьбу. Сотни тысяч квадратных километров советской земли отвоевано у врага. В этом есть доля нашей крови, наших трудов, наших побед, друзья. Враг почувствовал партизанскую силу. Он выводит свои гарнизоны из лесных сел, собирается блокировать Брянский лес, сжать его в кольце своих дотов. И вот по воле партии, по приказу командования наши четыре отряда должны разорвать это кольцо, приковать к себе как можно больше вражеских сил, выйти на юг, на просторы Украины, и там создать новый советский партизанский край…