За кормой сто тысяч ли - [27]

В неширокой прибрежной низине росли (ныне они большей частью сведены) тропические леса. Густые, оплетенные лианами, порой непроходимые, они доходили почти до самого, морского берега, где их сменяли мангровые заросли.

Деревья-гиганты, которые образуют бескрайние чащи в экваториальных лесах Суматры и Калимантана, встречались не так уж часто во Вьетнаме.

Здесь не было кафедральной мглы суматранской римбы, порой, особенно на севере, наряду с лимом — железным деревом, тяжелая древесина которого была тверда как сталь, эбеном с древесиной благородного черного цвета, сандаловым, камфарным и розовым деревом росли дубы и клены.

Тямы — моряки и рыболовы, крепко связанные с морскими промыслами, сперва очень медленно и робко вели наступление на тропический лес. Их атаки усилились в ту пору, когда на берегах будущей Тьямпы появились индийские переселенцы. Здесь в борьбе с лесом применяли систему «рай» — один из способов подсечно-огневого земледелия. В лесу на изрядной площади сперва срубали самые крупные деревья и уничтожали кустарник. Затем в сухой сезон, накануне дождей, этот ампутированный, но все еще живой лес поджигали и на почве обильно удобренной золой сеяли в течение трех лет подряд разные культуры, чаще всего рис. Когда истекал трехлетний срок, поля забрасывались и огню предавался новый участок леса. За полтора тысячелетия лес удалось основательно потеснить, особенно в низовьях речных долин. Самая решительная победа над лесом была одержана в долине Сонг-Ба, крупнейшей реки центральной Тьямпы, реки, которая пересекала всю страну от плато Бенам на западе до глубокой бухты Куи-Ньон на востоке, на протяжении почти трехсот километров.

Первая гавань Тьямпы был порт, который Ма Хуань называет Синьчжоуган. В этом месте сейчас лежит небольшое селение Куи-Ньон. Полсотни тростниковых хижин и каменная башня маяка — такова была эта гавань у северных рубежей Тьямпы.

Столица этого царства — Виджая («Победа») была расположена в ста ли (пятьдесят километров) южнее бухты Куи-Ньон, в устье реки Сонг-Ба, там, где ныне находится город Бинь-Динь, Виджаю (китайцы называли ее Чжанъ-чэн) окружали каменные стены. Через четверо ворот вливались в город дороги, ведущие из Лаоса, Да-Вьета и Камбоджи. Но китайским мореплавателям, уроженцам Гуанчжоу, Цюаньчжоу и Ханчжоу, Виджая казалась большой деревней.

Невысокие дворцовые постройки, скрытые за стеной, и ворота этой стены с изображениями слонов, тигров и змей оберегали босоногие стражники, вооруженные копьями и короткими мечами. У дворцовых стен лепились низкие хижины из красноватой глины, бамбука и тростника, крытые жесткими пальмовыми листьями. Хижины эти порой в высоту едва достигали одного-полутора метров. Через узкие щели дверей люди входили согнувшись в три погибели. Высота жилищ и дверей регулировалась особым кодексом. Только людям «голубой» крови дозволялось входить в собственные дома с поднятой головой; «черная кость» должна была вползать в свои хижины, и эта «дверная» табель о рангах приводила в изумление чужестранцев. Простой народ носил короткие, выше колен, рубахи из грубой хлопчатой ткани и обматывал бедра куском такой же ткани.

Цвет одежды, подобно дверям, определял здесь положение человека в обществе. Белое, черное и желтое могли носить лишь знатные люди; нарушение этого правила каралось отсечением носа, рецедивистам же рубили голову. На улицах и на базарах чаще всего встречались коричневые и синие цвета. Решительно все вид-жайцы, от царя до последнего водоноса, жевали бетель. Жуют его здесь, писал Ма Хуань, везде и повсюду, на ходу и лежа в постели, сидя и стоя, поминутно сплевывая кроваво-красную слюну.

Нередко попадались безрукие и безносые люди — жертвы местного правосудия, скорого на расправу. Порой встречались женщины, лица которых скрыты были под плотной шалью. То были не мусульманки, а особы, наказанные за прелюбодеяние. На щеках у них чернело выжженное палачом клеймо.

По улицам лениво прогуливались коровы, а в густых кронах баньянов кувыркались и прыгали нахальные обезьяны. И коровы и обезьяны считались животными священными, и им была предоставлена полная свобода. Слонов в этом городе насчитывалось не меньше, чем людей, Марко Поло в свое время говорил, что у царя не менее четырнадцати тысяч слонов. Базары были шумные и яркие, но не очень богатые, и больше всего было на этих базарах рыбы. «Народ здесь, — говорит Ма Хуань, — больше занят рыболовством, чем земледелием», поэтому питались главным образом рыбой, тем более, что местный рис, мелкий и красноватый, был дорог и не в какое сравнение не шел с китайским или яванским.

Очень дешевы были фрукты, город утопал в садах, и на лотках громоздились высокие пирамиды бананов, кокосовых орехов, апельсинов, джака, слив.

Здесь всегда был спрос на китайский шелк и синий фарфор и в изобилии продавалась ценная древесина камбалового, сапанового и эбенового дерева.

Спутники Чжэн Хэ с удивлением говорили, что в стране Чжаньчэн топят печи черным эбеновым деревом, которому цены не было в Китае.

Слоновая кость из Тьямпы считалась самой лучшей, так же, как носорожий рог; и то и другое китайские купцы усиленно скупали на рынках Виджаи.