За колымским перевалом - [47]

— По лицу вижу — заодно с ними. Ну я с вами поговорю.

— Всех собрать? — спросил директор. — Или по очереди?

— Хватит одного Бутурина. Остальные — работяги. Подмахнули не читая.

Жарченко поднялся, собираясь выйти в приемную, но Тарков жестом остановил директора.

— Сиди. Я уже позвал его.

Действительно, дверь открылась, в кабинет вошел Бутурин. Поздоровался. Остановился у по- рога.

— Ты сколько лет в партии? — спросил Тарков, глядя в окно. — Как сюда попал?

— В партии я столько, сколько на Колыме. Двадцать лет. Попал сюда по комсомольской путевке перед войной, после демобилизации из армии.

Тарков помолчал, не меняя презрительного тона, спросил:

— Где учился?

— Заочный горный техникум в Магадане окончил.

— Грамотный. В политкружке занимаешься?

— Сам руковожу.

Тарков чуть повернул голову, Оглядел горняка сверху донизу.

— Вон как? И каким же?

— История партии.

— Четвертую главу, конечно, пропускаешь?

— Зачем же? Своими словами объясняю.

Даже так? — голос он не повышал, но в тоне густели издевательские нотки. — Значит, и философски грамотный?

— Вполне, чтобы понимать, что такое партия коммунистов в что такое ленинский стиль работы партийного вожака.

— Вожака! — Тарков выпрямился, раздвинул плечи, голос его зазвенел:

— Вожак — это ты, подговоривший подчиненных рабочих подписать этот гнусный пасквиль! На кого собрался вылить ушат помоев? На первого секретаря райкома! А я-то мучался догадками — чего это вдруг Бутурин весь июль работает через пень колоду? Да когда же ему работать! — голос секретаря завибрировал на самой низкой ноте — Он ведь выуживал сплетни — и в тетрадочку их, в порядке поступления!

Бутурин стоял, прижав вздрагивающий подбородок к груди. Мелко дрожащими пальцами пытался вытянуть нитку из потертого края рукава куртки. Нитка обрывалась, и Бутурин снова пытался ухватить ее копчик.

— Там подписи рабочих других приисков, — глухо выдавил горняк.

— А это еще проверить надо — подписывали ли они?

— Вы для чего меня вызвали? — Бурутин впервые поднял голову.

Тарков что-то хотел крикнуть, но, встретив гневный взгляд горняка, осекся. Медленно поднялся со стула, отошел в угол.

— Хотел посмотреть на тебя, считал, что ты это не мог сам придумать. Кто-то подготовил. А может, и принудил.

Жарченко вскочил с дивана! Но Бутурин опередил его:

— Значит, в нашем, вы слышите, в нашем письме нет правды?

— Что ты подразумеваешь под правдой? Извращение фактов? Да я возьму грязную бочку и соберу в нее из двадцати лет твоей таежной жизни столько фактов!..

— Выходит, обком не будет проверять наше письмо? — Бутурин подошел к столу и хотел взять листки, но Тарков быстро схватил их и сунул в папку.

— Обком мне поручил разъяснить тебе…

— Разъяснить? Мне? — губы Бутурина судорожно задергались, лицо побледнело, — Кто будет, разъяснять? Человек, на которого мы пожаловались в ЦК?

Бутурин рванул куртку, так что пуговицы полетели, достал из кармана партбилет. На какую-то секунду дрожащая рука замерла в воздухе Потом он осторожно положил красную книжку на стол.

— В одной партии с такими, как ты, я быть не хочу! — Бутурин направился к выходу.

Жарченко схватил партбилет, бросился к горняку.

— Игнат Федорович! Ты с ума сошел! Возьми сейчас же! Тебе кто партбилет вручал?

— Вы знаете кто. Он был расстрелян такими же, как этот, — Бутурин ткнул пальцем в Таркова, повернулся и, сгорбившись, вышел из кабинета.

— Дай-ка сюда, — Тарков протянул руку. — Вот что ты натворил, Жарченко. Завтра в шесть часов здесь, в твоем кабинете, проведу выездное бюро. Я тебе, шантажист, все разложу до полочкам. Надолго отобью охоту организовывать подобные провокации.

Жарченко шел не останавливаясь по берегу Колымы, пока тропинка не уперлась в скалу. Он постоял на краю обрыва, задумчиво разглядывая беснующиеся волны далеко внизу, в той самой «трубе», куда с ревом устремлялась рака. Хруст гальки под чьими-то датами заставил его повернуть голову. Сзади стоял Пеньковский.

— Знаю, Петр Савельевич, — негромко произнес геолог, присаживаясь на выступ скалы — вам хочется побыть одному, да не мог удержаться Я не был свидетелем разговора на бюро, но я знаю что вы велели Тамаре собирать вещи, — Пеньковский помолчал, потом спросил с усмешкой — Неужели вы так быстро сломались?

— Быстро? Да последние три года я как в шаровой мельнице кувыркался!

— Три года — не двадцать. Если для вас была шаровая мельница, то как назвать то, что мне судьба подарила?

Директор спустился с камня, вошел по колено в воду, пригоршнями зачерпывая ее, долго и жадно пил. Вытер мокрыми, ладонями разгоряченное лицо.

— В вас много наносного, — продолжал Пеньковский, — грубость, порой, извините, даже дурость — но в душе вы все же частный человек. Вы не должны уступать дорогу таким, как Тарков. По ней не один вы идете.

— Вы хотите, чтобы со мной случилось то же, что и с вами?

— Зачем вы так? — испуганно воскликнул геолог. — Лютому врагу не пожелаю! Но вы же видите, наступают другие времена. Вас может исключить из партии Тарков — сегодня он у власти. Вас могли снять с работы Тургеев. Но как личность вас не могут исковеркать, не кинут теперь в подобную мясорубку.