За колымским перевалом - [27]

…Машину они так и не дождались. Темнело. Ветер, стих, и комары вынудили их забраться в низенькую, тесную, полуразвалившуюся землянку.

— Значит, опять поломался в дороге. Ох уж этот лимузин! Что поделаешь, ездить директору прииска больше не на чем, — Жарченко растопил крохотную железную печурку, поправил полусгнившую трубу, присел на топчан. — Придется, Танюша, нам здесь заночевать. — Помолчал. — Не боитесь?

— Боюсь, — тихо произнесла девушка после долгой паузы.

— Да вы что? — Жарченко искренне удивился. Он не ожидал такого откровенного признания. — Неужто меня?.

Таня не шевелилась и не отвечала. Жарченко склонился, пытаясь разглядеть выражение ее лица, но девушка отодвинулась.

— Я себя боюсь, — совсем тихо произнесла она.

Они сидели рядом на топчане, который занимал почти всю землянку, оставляя лишь небольшое пространство у входа для крохотной железной печки. Из узкой щели-в искореженном жаром металле выплескивались слабенькие зарницы, когда осыпался пепел на углях. Темнота неумолимо сближала их.

Таня услышала шумное, прерывистое дыхание Жарченко. Она вдруг спрыгнула с топчана, с грохотом открыла дверь и, пригнувшись, выскочила из землянки. Послышался отдаленный всплеск воды и приглушенный крик. Жарченко вышел. В ночном полумраке увидел Таню, которая купалась в тихой заводи, далеко разбрасывая вокруг себя серебристые брызги.

— С ума сошла? — крикнул Жарченко.

— Сошла!.. — звонкий, голос девушки эхом отозвался за рекой.

Жарченко скатился по откосу и выбежал к воде…

ГЛАВА 4

Поздно ночью долго и требовательно зазвонил телефон.

Тамара взяла трубку и тут же прижала ее к груди.

— Иди! Тарков!

Голос у первого секретаря был хриплый, язык ворочался с трудом. Поздоровался. Долго дышал в трубку. Наконец спросил:

— Как на Бойце дела идут?

— Хуже чем было, лучше чем будет.

— Оставь свои прибаутки для жены. Толком расскажи.

— Восстанавливаю полигон после паводка. Думаю, через неделю запущу промприбор и начну мыть пески.

— Думать ты будешь потом, когда запустишь там пять промприборов.

— Сколько? — Жарченко переложил трубку в другую руку.

— Пять! — Тарков повысил голос. — Уразумел? Выжимай из Бойца все! Я знаю, ты давно там моешь… Сколько дашь сегодня? — спросил после продолжительной паузы.

— Норму.

— Не густо. Закрыл суточную сводку прииска и ждешь, когда я хвалить тебя буду? Где дополнительное задание?

— А чем его брать? Нет у меня бульдозеров для Бойца.

— Вон как заговорил. А кто отменил указание о перестановке техники?

Жарченко молчал.

В трубке послышалась брань.

— Чего молчишь? — угрожающе поинтересовался наконец Тарков.

— Трубка раскалилась — не могу к уху приложить.

— К заднице приложи, если у тебя уши нежные! Ты понял, Что я тебе насчет Бойца сказал?

— Не разобрал.

— Ну-у-у! По-русски уже не разумеешь. — Отчетливо слышалось тяжелое сопение Таркова, но привычной ругани не последовало. Что-то его останавливало. — Ладно, директор, — пробурчал он устало. — Завтра с Тургеевым будем у тебя. Потолкуем.

Жарченко спокойно положил трубку. Впервые за многие годы он с полным безразличием воспринял разговор с первым секретарем райкома, не вспылил, не взорвался. Потом он встал, подошел к окну, посасывая потухшую трубку, стал разглядывать поселок, в беспорядке раскинувшийся на крутом склоне сопки. Все вроде по-старому, ничего не изменилось, и все-таки что-то произошло.

Долину окутывал предутренний туман. На трассе показалась знакомая «Волга», спускаясь в долину, притормозила, и тут же громадное облако пыли накрыло ее. Жарченко свистнул. Гриша выглянул из «Победы».

— Махни наперерез вон той «Волге». Это Кубашов. Скажи, я здесь.

«Волга» не могла пробраться среди отвалов к полигону, и вскоре Кубашов показался на соседнем галечном отвале — он шел напрямую. Поздоровались. Жарченко в который раз удивился его худобе, острым плечам, с которых пиджак свисал мешком. «Ум бог. Дал, а с телом пожадничал». Кубашов заметил его взгляд и принялся старательно стряхивать серую пыль, густо налипшую на ворсистую ткань. На лице его, как всегда в таких случаях, появилась вежливая, скорее даже извиняющаяся улыбка.

— Из-за проклятущей пыли я опоздал почти на час, — заговорил Кубашов. Голос его; негромкий, такой же вежливый, как и добрая улыбка умных светло-серых глаз, звучал глухо от сухоты в горле; — Впереди шла «Татра» с прицепом все время по середине дороги. Обогнать удалось лишь под перевалом.

Кубашов посмотрел в сторону высокого обрыва, где проходил спуск в долину, и повернулся к директору. Жарченко, опережая его вопрос, торопливо произнес;

— Виноват, Валерий Прохорович, затянул перенос дороги. Искали лучший вариант. Теперь твердо решил — дорогу поведем вон под той сопкой.

— Когда?

Директор замялся, затем решительно произнес:

— Завтра с утра выставлю технику.

Кубашов утвердительно кивнул головой, он знал, что повторного разговора об этом не будет.

— Рановато, Валерий Прохорович, по тайге раскатываете. Нам, горнякам, не до сна. А вам-То что не спится не лежится? — спросил Жарченко.

— Я к вам в продолжение разговора, который состоялся после сессии. У вас есть время?

— Жду съема золота, — Жарченко посмотрел на часы. — Через полчаса пересменка на промприборе.