За Хребтом - [31]

Лем сунул голову обратно и наткнулся на вопросительный взгляд Хасара, сидящего напротив. Без лишних слов подпольщик кивнул ему на полог кунга и вновь высунулся на улицу. Кочевник последовал его примеру, огляделся и понимающе осклабился. Он, видимо, ничуть не был удивлен и вообще, знал все на свете.

– Почему вокруг ничего живого? – громко спросил Лем, перекрикивая вой двигателя.

– Человеческая жестокость, – хрипло ответил Хасар, – если быть точнее, напалм.

Он опять криво улыбнулся, осмотрелся вокруг, закашлялся от скрипящей на зубах пыли и сплюнул на черную землю, несущуюся мимо.

– Когда Демиругия была еще молода, в ней появилось много недовольных. Решив, что столь радикальных активистов укротить им не удастся, власти приказали изловить всех, окрестить их предателями и агентами, пятой колонной, Республики Кант. Речь шла об изгнании за пределы государства, граница тогда располагалась за лесом, то есть намного дальше, чем сейчас. Люди ушли, поверив, что их не тронут, – Хасар замолчал.

– А что дальше-то? – нетерпеливо поторопил Лем.

– А дальше, Лем, был отрезок истории, которого официально не существует. Когда две тысячи беженцев встали лагерем на ночь в этой области, в небо поднялись бомбардировщики Демиругии. И выжгли здесь все до самой земли и даже дальше, – кочевник задумчиво смотрел туда, откуда началось их утреннее путешествие. – А затем границу передвинули сюда, к еще дымящимся останкам, и объявили, что пограничные войска героически отбили тайную ночную атаку кантийцев и обратили их в бегство.

Это было слишком страшно, чтобы оказаться правдой. Каким бы не был плохим человек, отдающий приказы и решающий этим судьбы других людей, на такое бессмысленное зверство он не способен. «Хасар – пессимист, наслушавшийся бредней ворчащих стариков, вечно недовольных всегда и всем. А возможно, он специально это выдумал. Его уничтожили, как гражданина, в своих глазах он имеет право на такие выдумки». Так подумал Лем, переварил неправдоподобную историю и беспечно залез обратно за полог брезентового кунга дребезжащего грузовика. Он не заметил запорошенного черной пылью старого черепа в отдалении от дороги. Когда вокруг мрачное настоящее и унылое будущее, ужасное прошлое перестает волновать, сразу становится как-то не до него.

* * *

Внутри грузовика нещадно трясло, и приходилось хвататься за что ни попадя, чтобы хоть как-то удержаться на поворотах. Водитель будто специально рыскал из стороны в сторону, чтобы не дать заскучать своим пассажирам. При этом он, не переставая, смолил дешевые сигареты, так что вонь в кузове стояла та еще. Хасар в очередной раз судорожно схватился за борт, пытаясь одной рукой не выронить тяжелый автомат. Лишь арестанты, кажется, чувствовали себя прекрасно. Старик молча вытаращил глаза в пустоту, подозрительный узкоглазый Хасар, его имя Сурнай запомнил отчетливо, и Лемор, кажется, о чем-то болтали, перегнувшись через борт машины. Все они тоже высоко подлетали на своих местах, но не было заметно, что хотя бы одного из них это обстоятельство сильно напрягало.

«Привыкли, наверное, – зло подумал Сурнай, – небось, по тюрьмам их возили, как скотов, вот и плевать им сейчас». Самого его уже порядком укачало, и в глазах плыли темные круги. Ни о каком составлении плана действия лейтенант и подумать не мог.

Будем импровизировать…

– Ччерт! – Сурнай громко чертыхнулся вслух, приложившись затылком о металл, – когда уже эта колымага остановится!?

И вдруг раздался резкий лязг, заскрипели несмазанные тормоза, и «колымага» встала на месте, будто только и ждала, когда ее об этом, наконец, попросят. Громко хлопнула расхлябанная дверь, водитель спрыгнул на землю, обогнул транспорт и откинул полог кунга, впуская внутрь относительно свежий воздух.

– Приехали, – водитель сощурил один глаз, делая затяг, – вылазьте, – щелчком он отправил догорающий окурок подальше.

– Вылезайте, – тихо исправил Палий, но его никто не услышал. По крайней мере, не подали виду.

Сурнай тяжело отдышался, очутившись ногами на твердой почве.

– А что, получше этого корыта с гайками ничего найти не смогли? – раздраженно спросил лейтенант.

– Во что посадили, в том, стало быть, баранку и кручу, – насмешливо ответил водитель, чиркая спичкой.

«Еще смеется, шакал. Ничего, пока еще можно. Пока что я не заслужил прощения у Родины. Но я вернусь и стану героем. Меня повысят в звании, и посмотрим, как ты тогда подерзишь мне. И хотя бы одно несоблюдение Устава с твоей стороны, ты пожалеешь, что не умер от рака легких до моего возвращения».

Все сегодня готово было привести Сурная в бешенство. Сначала этот промах с тем, что Хасар оказался не кантийцем, изматывающая тряска в дороге, а теперь и водитель, снисходительно улыбающийся и беспрестанно курящий.

Сурнай не мог вынести его наглой рожи и отвернулся. Грузовик, сипло хрипящий на холостых оборотах, остановился на крутом косогоре в метрах пяти от склона. Черная земля резко спускалась вниз и переходила в равнину, над которой висел то ли туман, то ли испарения болот, безобразными гнойниками разбросанных повсюду. Совсем вдалеке угадывались контуры горных вершин, непреодолимо далеких и ничуть не манящих к себе. Корявые вершины издалека были больше похожи на прутья тюремного заграждения, сдерживающего самого подлого преступника – Республику Кант. По каменистой земле петляла старая узкоколейка, берущая начало внизу, в шатком, прогнившем насквозь гараже.