За гранью возможного - [41]
Солдат скрутил цигарку, закурил. Потом с придыхом, страшась раскашляться от перехватившего дух самосада, спросил:
— А скажите, почему это вы ко мне так хорошо сейчас отнеслись? Я ведь… в какой дом не зайду — отовсюду гонят, смотрят с ненавистью. А вы…
— А чего я? — Малашицкая вздохнула. — И вы — человек.
С тех пор солдат стал часто заходить к Дарье Александровне. В одно из посещений попросил вдруг проводить его в лес к партизанам. Обрадовалась Дарья просьбе, но вид сделала, что не поняла его, и, как говорила про весенний сбор клюквы, когда она, ядреная, особенно радует глаз, так и продолжала. Однако, едва солдат собрался уходить, сунула ему письмо, благо понимал он по-русски.
— Прочти…
Он развернул, пробежал глазами, внимательно посмотрел на Малашицкую и разом переменился в лице: побледнел, посуровел…
Внутри у старой женщины все похолодело. «Господи, неужели не тот? Тогда зачем ему понадобились партизаны? — Ей припомнились частые приходы в последнее время оккупантов в Сошно. — Как это я раньше не сообразила?»
Солдат, не торопясь, прочитал письмо и вновь уставился на Малашицкую. Что-то неприятное было в его тяжелом взгляде, в шумном, прерывистом дыхании.
«Точно… не тот! Вот дуреха!» В ушах неприятно зашумело, зазвенело, а после опять услышала его глуховатый голос:
— Письмо возьму с собой, дружку покажу. Завтра зайду.
Что и как ответила — не помнила. Пришла в себя, когда с улицы послышался конский топот и в открытое окно ветер принес запах полыни. Постояла, подождала, пока все стихнет, и вышла из хаты. Огородами, кустарником, чтобы не видели соседи, пробралась в лес.
— Дарья Александровна? — удивился Бабаевский, увидев ее.
— Я, Николай, я, — прошептала, — пришла посоветоваться.
И стала рассказывать о случившемся. Рассказывала торопливо, подробно.
— Ты понимаешь, не понравился он мне. Уж больно вид у него был страшный, когда читал письмо.
Бабаевский мягко улыбнулся.
Малашицкая вспыхнула. От внезапной злости дышать стало нечем.
«Ему, видите ли, смех, а тут!..» Хотела наговорить, накричать, но не успела.
— Вы, Дарья Александровна, — продолжая улыбаться, сказал Бабаевский, — успокойтесь. Признаться по совести, я другой реакции на письмо и не представлял. Сами поймите, человек просит проводить к партизанам, значит, думает о связи с ними, а может, о переходе. И все благодаря вам. Но одно дело думать о партизанах и совершенно другое вступить с ними в связь, начать действовать. Так что будьте спокойны, все развивается как положено. Кстати, увидите его, передайте, что я хочу с ним поговорить.
Вскоре Бабаевский встретился с солдатом-словаком. Разговор был откровенный. Хоть и помнил начальник разведки спецотряда рассказ Малашицкой, но расспросил, откуда родом, где служил. И только после этого предложил начать агитационную работу среди солдат-словаков.
Малашицкая стала выполнять задачи курьера: от Бабаевского носила листовки словаку, от него доставляла донесения.
Однажды Бабаевский поручил Малашицкой передать солдату-словаку письмо Рабцевича и пачку советских газет.
Пришлось задуматься. Переход с такой поклажей через переезд исключался. Солдат-словаков, как назло, из Вылазов уже который день не выпускали — их руководство боялось, что в подразделение занесут свирепствующий вокруг тиф.
И все же Дарья Александровна нашла выход. Дождавшись ночи, проверила, крепко ли спит дочь, переоделась во что похуже и, взяв припрятанную посылку, отправилась в путь. Ночь выдалась темная, холодная. Трава ледяной росой обжигала босые ноги. Идти было тяжело. Пока шла полем, еще что-то различала, а в лесу даже растерялась. Постояла, сориентировалась, где должен быть переезд, вытянула вперед руки, чтобы не напороться на кусты, ветки деревьев, и взяла левее…
Железную дорогу не увидела — угадала по вспышкам ракет, которые время от времени дырявили небо. Идти дальше стало опасно. Вдоль железнодорожного полотна фашисты выставляли секреты, и неизвестно, где они затаились на этот раз. Стоило на них наткнуться, пиши пропало. За годы войны насмотрелась на расправы… Фашисты были беспощадны к тем, кто даже днем осмеливался переходить железную дорогу в неположенном месте. А у нее, ко всему прочему, посылка.
На опушке за деревом остановилась. Из темноты, щелкнув, вылетела ракета. Роняя искры, высветила рельсы, лобастый дзот на взгорке, часового…
Малашицкая решила, что удачно вышла к дороге, здесь и постарается перебраться через нее. Расчет был прост: невдалеке от дзота фашисты вряд ли выставили секрет — смысла нет, а вот дальше… кто знает. Надо только выбрать момент.
Подождала, когда затухнет новая ракета, легла в траву и поползла. Смешно и грешно: старая женщина, самое время на печи кости греть, сны про будущую счастливую жизнь разглядывать, а она путешествует, да как — на брюхе…
На сколько метров фашисты оголили лес по обе стороны, она не знала, но, пока ползла до насыпи, совсем обессилела, а впереди — еще небольшой подъем, железнодорожное полотно, спуск и такой же конец до опушки… Все это не так уж страшно — скрипнет зубами, доползет. Да только вдруг почувствовала, что нога немеет. Знала, что студить нельзя, но в обувке, пускай даже самой легкой, разве учувствуешь сушняк в лесу, а шум ей был совсем некстати.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.