За гранью - [2]

— It is hot in here, — повторила она, выпрямилась, подняла руки и быстрым движением сняла свитер. Потом провела рукой по волосам. Теперь он мог полностью видеть ее фигуру. Ему нравились ее волосы — темные и такие ненорвежские, — и как они падали на ее белые плечи. Нравилась ее кожа. Так много голой кожи — это буквально ослепляло его. Он заметил, что на ней черный лифчик, но был слишком смущен, чтобы совсем откровенно таращиться. Тогда она снова прижалась к нему, так близко, что он почувствовал слабый запах пота, смешанный с ароматом духов.

— You are a strong man,[3] — сказала она, положив руку ему на бедро.

— No. Not strong.[4] — Он точно не знал, против чего протестует, возможно, это было внезапное чувство беспомощности оттого, что он не мог противиться тому, что она с ним делала.

— Yes, yes. Very strong. Nice and strong.[5]

Она поцеловала его в щеку. Это было словно лед и пламя. Когда он обнял ее, она немного повернулась так, что ее нога оказалась на его ноге. Внезапно ее колено оказалось между его бедрами. Она была быстрой и гибкой. Профи. Итак, все началось. Теперь он действительно почувствовал духоту в тесном фургоне. Спинка слишком узкого дивана терла спину. За грязновато-серыми шторами между стволами елей еще просвечивал дневной свет. Уж лучше было бы темно, подумал он.

— I don’t know…[6] — Он безуспешно попытался выпрямиться. Приятная тяжесть ее тела удержала его на месте. Арне хотел сказать ей хоть что-нибудь о том, как она прекрасна, но что ему так чертовски неудобно. Он не понимал, как у них могло что-то получиться на таком маленьком пространстве.

— You so fine, — пробормотал он. — But I can not… How we do it?[7]

— You relax,[8] — сказала она и улыбнулась, обнажив зубы, маленькие, как будто молочные, в широкой улыбке. Одного не хватало, и от этого она казалась еще моложе. Слишком молодой.

— I teach you.[9] — Ее раскосые глаза цвета меда удерживали его взгляд, пока она снимала лифчик.

Она была идеальна. Никогда раньше он не видел такой красивой женщины. Девочки. Ей, должно быть, не больше…

— I teach you, darling…[10]

Она стянула с себя короткую юбку через ноги и села на него сверху. Она была тяжелой и легкой одновременно. Тяжелой и легкой. Воздушный змей в его голове поймал алкогольный бриз и поднимался все выше. Тело больше не принадлежало ему, оно было теплое, скоординированное и податливое. Она все время двигалась, мелькала перед глазами, как будто в танце выполняя все необходимое: расстегивала пуговицы, молнию. Неторопливо, целеустремленно и без тени смущения она танцевала верхом на нем, а он не мог больше сопротивляться. Сомнения исчезли. Взгляд затуманился. Он мог бы заплакать, если бы не был так счастлив. Он ругался и всхлипывал, в то время как юная девушка преподавала ему урок, который он еще не проходил.

2

Арне Ватне аккуратно поставил поднос на пол у двери.

Четверть седьмого. Было слишком рано, чтобы будить ее. Обычно она спала до полудня, когда ночевала дома. Сейчас молодежь живет так. Она уехала из дома два года назад, но эта привычка осталась неизменной.

Вчера она позвонила ему на работу, совершенно неожиданно, даже немного не вовремя, но он не мог позволить себе дать ей это понять. Когда он пришел домой, она сидела в гостиной и смотрела телевизор. Конечно, он был рад ее видеть, но его первая мысль была — должно быть, что-то случилось. Ему показалось, что она неважно выглядит. Она сильно похудела.

Последний раз его дочь была дома почти полгода назад. Прямо перед Пасхой. Он хорошо это помнил, тогда они поссорились и она уехала обратно в Осло, спустя всего два дня после приезда. Сказала, что перенесла экзамен. Он не мог спросить о причине, опасаясь, что это будет воспринято как вмешательство. Но она все-таки учуяла озабоченность в его словах. Мысли, которые мучили его все это время, были словно высечены у него на лбу: о том, как она живет, как подвигается учеба, успевает ли осваивать весь материал, не опаздывает ли утром на лекции, как она питается, встречается ли с кем-нибудь, с кем вообще общается, не балуется ли наркотиками. Об этом так много говорят. Но он не мог спросить. Во всяком случае, напрямую. Даже если бы она приехала домой, чтобы занять денег на очередную учебную поездку. Она изучала социальную антропологию. Студенты этого направления должны много ездить, он прекрасно понимал это, хотя и был столяром. Конечно, он давал ей деньги, но ему казалось, что и он имел право получить кое-что взамен. Именно поэтому он позволил себе спросить. А она разозлилась и накричала на него, обвинила в том, что он ей не верит, а только хочет полностью контролировать ее. Он, по сути, ничего не ответил ей. Он чувствовал, что на самом деле причина была не в нем и не в ней, а в разводе. Герда часто обвиняла его в том же самом, почти дословно. И теперь стало очевидным… он сжал кулак, как делал всегда, когда думал о Герде; ведь оказалось, что как раз эта женщина и нуждалась в контроле.

Но по поводу Анне он помалкивал, хотя она и была на стороне матери. Его Анне. Он сходил с ума от мысли, что она может стать такой же вертихвосткой, как мать. А что, если она уже вступила на этот путь?.. Она сделала пирсинг на носу — небольшой серебряный шарик. Это был знак, но знак чего, он не знал, и это беспокоило еще больше. То, что молодежь вытворяла со своим телом, казалось ему ненормальным и непонятным. Когда он думал об этом, его охватывала дикая злость, злость отчаяния. Ему так много нужно было с ней обсудить, но он не знал, как начать.