За гранью - [51]

Впоследствии он так и не смог с определенностью утверждать, было это на самом деле или пригрезилось ему во сне. Засыпая, он видел сквозь полуприкрытые веки неподвижную фигуру барда, задумчиво созерцающего догорающие угли в кострище. Затем в руках у него появился какой-то инструмент, отдаленно напоминающий лютню. Коснувшись струн, Фолкен заиграл нежную, берущую за сердце мелодию, а спустя некоторое время начал негромко напевать под собственный аккомпанемент. Он пел о горечи утрат и щемящей сладости воспоминаний, но более всего пел он о красоте. Сон это был или явь, но слова той песни навеки запечатлелись в памяти Трэвиса Уайлдера.

Угас волшебных башен свет,

Высоких стен в помине нет,

И ни души, куда ни кинешь взор.

Но чудный сон на крыльях грез 

Меня сквозь время перенес

К вратам твоим, о дивный Малакор.

Где роскошный цвел сад

Средь ажурных оград,

Запустение ныне лежит.

Только дикая роза

Льет росистые слезы —

О былом одиноко скорбит.

Где стояли колонны

Пред серебряным троном,

Там трава меж расколотых плит.

Галереи и залы —

Все руинами стало,

Лишь луна валсиндар серебрит.

Я часами бродил

У заросших могил,

И сквозь шелест листвы в вышине

Тех, кого потерял,

Голоса услыхал,

Воскресившие память во мне.

Вдруг, как морок ночной,

Сон развеялся мой,

Но теперь до скончания дней

Будет сладостно мне

Вспоминать в тишине

 Дивный блеск малакорских огней.

24

То ли маршрут оказался полегче, то ли легкие Трэвиса приспособились к разреженной атмосфере нового мира, но на следующий день, когда путники вновь углубились в пустынные дебри Зимней Пущи, он не только ни разу не разминулся с Фолкеном, но и практически не отставал от него.

Он шагал автоматически, не замечая ни сказочного великолепия окружающей природы, ни трепещущих в призрачном танце заиндевевших ветвей валсиндара. Мысленно он перенесся назад, в Кастл-Сити. Сейчас его, должно быть, уже хватились и разыскивают. Шериф Домингес занес его имя в список пропавших без вести, а заместитель шерифа Джейс Уиндом наверняка рыщет по городу, усердно опрашивая всех, кто может пролить свет на его таинственное исчезновение. Одно утешение: Макс, конечно, малый не слишком надежный, но за салуном присмотрит в случае чего. Трэвису вдруг мучительно захотелось снова окунуться в прокуренную атмосферу «Шахтного ствола», увидеть знакомые лица завсегдатаев, услышать неторопливый и родной голос Джека Грейстоуна. Сердце кольнуло болью невосполнимой утраты. Трэвис машинально потер ладонь правой руки и тряхнул головой, прогоняя печальные мысли.

Что-то рано он ударился в меланхолию! С другой стороны, сама атмосфера в Зимней Пуще странным образом способствовала появлению соответствующего настроения. Словно чья-то тень нависала над этим лесом без конца и края, но, не будучи его порождением, создавала ощущение не мрачной враждебности, а скорее светлой, щемящей печали, сопровождающей грустные воспоминания об утраченной былой красе. Трэвис вздохнул и прибавил шагу. Всему свое время, хотя иногда и погрустить немного не мешает.

День склонялся к вечеру, и солнце уже коснулось багровым краем верхушек деревьев, когда Трэвис и Фолкен вышли на поляну. Тягостное безмолвие окутывало это место. Путники замедлили шаг и остановились. Поляна, шагов тридцати в диаметре, имела очертания правильной окружности, но на всем ее пространстве не произрастало ни единой былинки. Не было даже вездесущих мхов и лишайников.

В самом центре прогалины возвышался стоячий камень. Высеченный из какой-то темной вулканической породы, камень поднимался над землей на высоту роста взрослого мужчины и был примерно вполовину меньше по ширине. Движимый любопытством — а может, каким-то иным побуждением, — Трэвис подошел поближе. В глаза ему бросились высеченные на поверхности камня знаки — полустертые и сильно пострадавшие от разрушительного воздействия времени и стихий. Когда же он приблизился к камню вплотную, его вдруг обдало холодом — как при резком переходе из летнего зноя в густую тень. Трэвис импульсивно протянул руку и потянулся к испещренной таинственными символами грани.

— Не прикасайся к нему, друг Трэвис! — мягко, но повелительно прозвучал у него за спиной голос Фолкена.

Уайлдер застыл с вытянутой рукой. Казалось, будто камень сковал ему душу и вытеснил все мысли из головы. Невероятным усилием воли он сумел освободиться от наваждения и отдернуть ставшие вдруг непослушными пальцы. Он судорожно сглотнул, но во рту было сухо, как в пустыне.

— Что это такое, Фолкен? — хрипло прошептал Трэвис, бессознательно понизив голос.

— Это воплощение Зла, — с угрюмым видом ответил бард. Он несколько раз обошел вокруг камня, избегая, однако, подходить к нему слишком близко. — Знак давно минувшей эпохи, когда этот край был охвачен войной. Если мне не изменяет память, в те времена он назывался пилон. Я всегда считал, что эти знаки, установленные по приказу Бледного Властелина, были низвергнуты и уничтожены столетия назад. Теперь вижу, что заблуждался.

Трэвис покосился на камень. Слова барда эхом звучали у него в голове. На миг ему померещилось, что на гранях пилона засверкали тысячи алых искр — будто отблеск заката на наконечниках копий сияющего доспехами воинства, спешащего на битву с огромной затаившейся во мраке армией темных сил. Слабо, но отчетливо послышались чистые звуки боевого рога. Белое воинства перешло в наступление, все дальше врезаясь во тьму и тая в ней, как одинокий парус корабля, уходящего за ночной горизонт.