За гранью - [49]

Ближе к вечеру он разминулся с бардом.

Кряхтя от напряжения, Трэвис преодолел трудный подъем и выбрался на скалистый гребень. Наклонился вперед и оперся руками о колени, переводя дыхание. В животе громко забурчало — от вкусной похлебки, съеденной рано утром у костерка, остались одни воспоминания. Сколько еще, интересно, им предстоит пройти, прежде чем Фолкен соблаговолит сделать привал и — Трэвис очень на это надеялся — сообразит что-нибудь пожрать? Отдышавшись, он поднял голову и поискал глазами фигуру барда, имевшего скверную привычку уходить вперед, не дожидаясь отставшего спутника.

Фолкена нигде не было видно. Трэвис стал растерянно озираться по сторонам, но его окружал один только молчаливый лес без признаков жизни. Разом утратив самообладание, он сложил ладони рупором и отчаянно закричал:

— Э-эй, Фолкен! Фолкен, ты где?!

— Да не ори ты так, дубина! — прошипел прямо ему в ухо чей-то рассерженный голос.

Трэвис едва из кожи вон не выпрыгнул от страха и неожиданности, но вопить перестал. Резко обернувшись, он с несказанным облегчением увидел Фолкена. Физиономия барда выражала хмурое неодобрение. Эхо от крика быстро заглохло, словно завязнув в густой, как патока, сверхъестественной тишине.

— Прости, Фолкен, — прошептал Трэвис, страшась лишний раз потревожить царящее в пуще безмолвие, столь же угнетающее, как то, что некогда окружало маленькую ферму в Иллинойсе, где он родился и вырос.

Ему уже исполнилось тринадцать. Отец день за днем с утра до вечера, как робот из космического телесериала, трудился по хозяйству, словно не замечая, что мать состарилась и поблекла, как выгоревшие полосатые занавески на кухонном окне. Атмосфера в доме накалилась до такой степени, что Трэвис не осмеливался произнести вообще ни слова, не говоря уже о том единственном, которое имело значение. Элис. Теперь, когда ее не стало, а маленький гробик с ее телом поглотила земля, они все молчали и делали вид, будто ее никогда не существовало.

— В чем дело, Трэвис?

Тот тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Фолкен все еще выглядел сердитым.

— Мне показалось, что я потерял тебя из виду, — виновато промямлил Трэвис.

— Так оно и было, — кивнул бард, — хотя я тебя из виду не терял. — Выражение его лица несколько смягчилось. — Вина лежит на мне. Я должен был предупредить тебя раньше, но, раз уж так вышло, делаю это сейчас. Запомни, в этих краях небезопасно кричать или даже повышать голос. Зло хоть и не проникло пока в эту страну, но таится близ ее пределов. Так что разумнее всего не привлекать к себе внимания, если не знаешь, кто тебя может услышать.

Будто в подтверждение слов Фолкена по небу стремительно пронеслась темная тень, оглашая окрестности громким карканьем. Оба путника посмотрели вверх и успели заметить черного ворона, быстро скрывшегося за вершинами деревьев.

Бард недовольно покачал головой:

— Боюсь, мое наставление немного запоздало. Остается надеяться, что это был обыкновенный ворон, которого потревожил твой крик. А если что-то другое, сокрушаться все равно поздно, да и смысла нет.

Трэвис был бы не прочь выяснить, что именно другое имел в виду Фолкен, но происшествие выбило его из равновесия, и он так и не собрался с духом, чтобы спросить. Правда, не преминул отметить про себя, что полет ворона был направлен в сторону зловещей горной гряды с остроконечными пиками.

— Скоро начнет темнеть, — озабоченно заметил бард. — Было бы неплохо до захода солнца отойти отсюда как можно дальше.

Он снова взвалил на плечо котомку и зашагал через лес. Несмотря на усталость, Трэвис тоже не испытывал ни малейшего желания задерживаться в этом неуютном месте. Собрав остатки сил, он заспешил вслед за Фолкеном.

Как только стали сгущаться сумерки, они остановились на ночь в не-сосновом бору. Бард с помощью кремня и трута развел небольшой костер и согрел на нем остатки утреннего варева. Они ели в молчании, слишком голодные и уставшие после долгого перехода. Но когда с едой было покончено, а вытертая хвоей посуда перекочевала обратно в котомку, они уселись возле огня и повели вполголоса неторопливую беседу.

У Трэвиса накопилось столько вопросов, что он не знал, с чего начать. К счастью, Фолкен оказался словоохотливым собеседником и некоторое время говорил сам, рассказывая пришельцу из другого мира о тех вещах, в которых, по его мнению, Трэвису следовало научиться разбираться в первую очередь. Для начала он сообщил ему названия окружающих их деревьев. Похожее на сосну дерево с красной корой называлось синтарен, что означало «сумеречные иголки». Кустарник с голубой хвоей назывался мелиндис, или «лунная ягода». Но самым поэтичным оказалось название деревьев с гладкой серебристой корой, которые Трэвис поначалу принял за эспены: валсиндар, или «королевское серебро». Но в народе, как пояснил бард, их чаще называли «ртутными деревьями» за удивительное свойство их крон приходить в движение от малейшего дуновения ветра.

Закончив урок ботаники, Фолкен перешел к географии. В настоящее время они с Трэвисом путешествовали по северной оконечности Фаленгарта, одного из континентов Зеи. Кельсиор, бывший их ближайшей целью, отстоял на много лиг к югу, а еще дальше располагались владения Семи доминионов, где, по словам барда, «обитало много народу».