За гранью безумия - [45]

Я накрыл дитя шарфом, и дед, согнувшийся снаружи, прижавшись ладонями к дверце машины, перевел взгляд на меня. Под сиденьем должен лежать разводной ключ. Я никого раньше не убивал, да и не дрался давно. Но его, кажется, просто нельзя по-другому остановить. Малютка между нами перестал надрываться и только часто дышал.

– Нашел, значит, место себе? – проскрежетал дед. Стекло немного приглушило голос. Я не знал, что ответить, да и стоило ли разговаривать с сумасшедшим? Он кивнул на новорожденного и продолжил:

– Думаешь, это тех уродов сынок? Да разве у таких уродов может быть такой сынок! – он схватился за ручку двери и задергал ее, пытаясь открыть. – Тут кругом уроды! Им даешь, а они жрут-жрут!..

Сторож каркал, плевался, а потом резко сник. Несколько секунд пялился на меня, мусоля нижнюю губу. Приглушенно рокотал двигатель.

– Вот ты, говоришь, заблудился. А куда ехал-то?

Я вспомнил о даче, о том, как нам там было уютно с женой и дочками, надежно. Вслух ничего не сказал.

– Ждет тебя там кто?

Нет, конечно. Никто не ждет. Давно уже. Вера и Надя выросли, стали чужими, непонятными, с Раей развелись четыре года назад, созваниваемся через силу по праздникам. Там, на даче – только заброшенный промерзший дом и моя память.

– Ну, и че ты хотел с собой сделать?

Накатило отвращение, почти рвотное чувство. Откуда он все это знает? Будто запустил мне в нутро руки и забавы ради вытягивает кишки.

– Глупые… уроды, – почти ласково, с жалостью пробормотал он и перевел взгляд на малютку. Не знаю, чего я испугался, но тотчас протянул руки и переложил его вместе с шарфом себе на колени.

– Лишь бы тебе нравилось! – сумасшедший вскрикнул, улыбнулся как-то горько. Показалось, что он сейчас расплачется. – Нравится тебе? – Он ткнул пальцем в заляпанное стекло, указывая то ли на меня, то ли на ребенка. – Какой цирк, а?! Самый большой на свете!

Я не понимал, чего от него ждать. Достать разводной ключ? Но злость прошла, остался только страх – не перед этим древним покалеченным и жалким человеком, но перед его безумием, всеобъемлющим, почти величественным. Я повернул голову в сторону дороги, взгляд тотчас уперся в прямоугольный знак впереди. Белый в черной рамке. «Возвышино». Значит, почти доехал. Почти.

Старикашка отступил на несколько шагов и неловко приплясывал, растянув рот в широкой щербатой улыбке.

Придерживая левой рукой младенца на коленях, правую я положил на коробку передач. Будто отходя от ступора, ноги осторожно придвинулись к педалям. Под шинами захрустел снег, «Логан» плавно пополз назад. Сторож продолжал топтаться на месте, махал мне и что-то весело выкрикивал. Я все ждал, что он бросится вдогонку, и тогда я бы мог просто переключить скорость, вдавить газ и расслабиться. Мне хотелось этого. Но странная пляшущая фигурка становилась все меньше и меньше. Наконец я нашел достаточно широкое место, пристроил малыша на соседнем сиденье и развернул авто. Быстрее в город.

Бензина едва хватило до ближайшей заправки. Женщина на кассе смотрела на меня так, будто я был в розыске. Плевать, я торопился к машине. В теплом салоне мое тело продолжало отогреваться. Боль плавала из мышцы в мышцу, зудела в кончиках пальцев на руках, свинцом стекала в ноги. Пощипывало нос и щеки – отморозил? Давило в виски, в черепной коробке стоял гул, словно в трансформаторной будке, перегревшейся, перенапряженной. Веки тяжелели, рассвет казался слишком ярким для усталых глаз. Но я знал, что не смогу уснуть, даже если позволю себе. Карапуз снова принялся хныкать, а я только улыбнулся. Золотистое сияние, перебирающее верхушками деревьев, а потом и отражающееся в верхних окнах многоэтажек – казалось, оно исходит от ребенка. Оно заполняет собой салон автомобиля, пропитывает каждую деталь: руль, приборную панель, молчащее радио, лики святых в ряду маленьких икон и, наконец, меня. Боль не уходила, но я ей даже радовался. Желудок сводило отвратительными спазмами, не помню, когда я в последний раз ел. Язык плескался в обильной слюне, то и дело приходилось сглатывать. Может быть, если бы я открыл рот и дал ей стечь по подбородку, слюна тоже оказалась бы золотистой на вид? Эта странная мысль отчего-то меня развеселила. Машин на дороге становилось больше, я лавировал из полосы в полосу, темное вкрапление в разнородном потоке, стоял на светофоре, ощущая улыбку на лице. Когда «Логан» выскользнул во дворы, я уже посмеивался вслух. Поглядывал на малыша, купаясь в его сиянии и едва сдерживаясь, чтобы не захохотать. На глазах навернулись счастливые и в то же время очень горькие слезы.

Я решил, что не буду мучить себя, не буду пытаться понять, что со мной приключилось. Нужно сделать еще кое-что, после чего можно больше никогда не вспоминать эту ночь. Я заблудился, но теперь нашел свое место. В животе громко, болезненно урчало.

Придя домой, я съел младенца.

Игорь Кром Василиса

Глава первая

О ночь любви, раскинь свой тёмный полог…

1

Матвей Акулов прекрасно помнил тот день, когда он впервые ощутил потребность сходить на озеро Тагарлык. Это случилось второго мая, аккурат на следующий день после того, как увезли на вскрытие дядю Сашу Потапченко.