За гранью безумия - [26]

Муравей сорвался вниз через полчаса – то ли от усталости, то ли отравившись. Данила упорно дожидался этого момента, почитывая электронную книжку. Когда все было кончено, он ухмыльнулся, взглянув на скукоженный трупик:

– Царь природы, мать его.

Он истратил половину мелка, скрупулезно промазывая все стыки и щели. Открывал дверцы шкафов и на всякий случай обводил и внутри. Смачно, от души, прошелся вокруг раковин и под мебелью. Под конец у него щекотало в носу, першило в горле и чуть зудели руки. У муравьев не было ни единого шанса.

* * *

Спал Данила плохо – его мутило, болела голова и даже, кажется, чуть вертолетило. Пришлось спустить ногу на пол – и только так удалось забыться тяжелым, муторным сном.

Наутро он еле разлепил веки, и тут же очнулись отголоски головной боли. С трудом сглатывая вязкую слюну – казалось, что он нажрался земли или песка, так она драла горло, – Данила поплелся на кухню.

«Переборщил, – вяло думал, нащупывая на полке банку с кофе. – Переборщил, надышался, сам траванулся». Да, на упаковке «Машеньки» были только стандартные предупреждения о том, что нужно беречься от попадания в рот и глаза, но он мог вдохнуть микроскопическую пыль, да и просто поиметь аллергию. Ну можно утешиться тем, что муравьям сейчас всяко хуже.

Банка показалась ему легче, чем должна была быть. Прищурившись, он вгляделся в нее. Да, и цвет вроде не тот – светлее, чем всегда. Хотя… – челюсти вывернуло в сильнейшем зевке – хотя спросонок все что угодно может померещиться. Привычным рассчитанным движением потряс банку над чашкой, продолжая дремать.

Разбудил его резкий, пронзительный свисток закипевшего чайника, а окончательно встряхнула горячая ручка: неудачная, хоть и дорогая модель, пар мгновенно нагревал тонкий металл. Другой на его месте давно бы купил новый, но Данила не искал легких путей. Он терпеть не мог сдаваться, даже если это была эфемерная война с ничего не подозревавшим о боевых действиях чайником. Купить другой означало сдаться. Означало обратиться к чужой помощи – в виде продавца-консультанта. Ну нет, он одержит верх в этой борьбе!

Сдернув с крючка полотенце, Данила привычно накинул его на ручку и поднес чайник к чашке.

И отшатнулся.

Кипяток выплеснулся из носика прямо ему на ноги – он ойкнул, подпрыгнув, чайник качнулся и прилепился раскаленным боком к голому животу. Данила зашипел от боли, складываясь напополам и опускаясь на корточки. Так он сидел минут пять, со свистом втягивая в себя воздух и выпуская его мелкими толчками через сцепленные зубы. Сссс-пс-пс-пс-сссс-пс-пс-пс…

К чашке он подошел только через минут через десять – когда намазал ожог мазью, судорожно, дергая кадыком, нахлебался воды из-под крана и окончательно смирился с тем, что сейчас увидит.

В чашке аккуратной горкой лежали дохлые муравьи. Их сухие тельца слегка шевелились от движения воздуха, и казалось, что еще секунда – и трупики очнутся, закопошатся и волной хлынут через край.

Данила вышвырнул чашку в окно – резко, наотмашь, с удовлетворением прислушавшись к хрусту и звону, когда она разлетелась о бордюр. Кажется, «Машенька» сделала свое дело.

Но у победы был едкий привкус. Он отдавал кислыми щами.

Данила заметил это, когда чистил зубы. Дыхнул на ладонь, поднес ее к носу, втянул воздух. Странное тухловатое амбре, словно кто-то сдох у него на руках. «Гастрит», – сообразил он.

Дочистил зубы, сплюнул под струю воды. И краем глаза заметил в стремительно утекающем в раковину белом пенистом плевке что-то рыжее.

* * *

На лавочке у подъезда сидела какая-то незнакомая Даниле бабка. Насколько он помнил, старики в доме не жили уже лет пять – кто умер, кого дети и внуки перевезли поближе к себе. Бабка была в новинку. Как, кстати, и муравьи. Не нужно быть гением, чтобы сложить один и один.

– Здравствуйте, – как можно вежливее сказал Данила.

Бабка не шелохнулась.

«Глухня», – резюмировал Данила и встал перед ней.

– Здрав ствуй-те! – четко проартикулировал он, преувеличенно сильно шевеля губами.

Бабка подняла на него мутный взгляд. Она была вся какая-то рыжеватая – от кирпично-красных, выкрашенных хной волос до желтой пергаментной кожи. Желтыми были и белки ее глаз, и слюна, скопившаяся в уголках рта, и даже ноготь, которым она поскребла дряблую щеку. На подбородке торчало несколько черных волос.

– Бабуля, у вас муравьев нет?

Старуха тупо смотрела на Данилу – и как бы сквозь него.

– Бабуль? – повторил он, уже не надеясь на успех. – У вас рыжих муравьев нет?

Бабка пожевала впавшими губами.

– Ясно, – кивнул Данила. – Доброго дня.

* * *

На работе Вовка сообщил, что шурин сделает телефон на выходных, и поинтересовался, как дела на муравьином фронте. Данила бодро отрапортовал, что все в порядке, войска подавлены превосходящими силами противника.

И незаметно сбил щелчком рыжую тварь, изучающую клавишу «Esc».

С работы их отпустили пораньше – что-то забило канализацию, полностью парализовав работу всех офисов. Рабочие уныло переговаривались матом, сплевывали в фикусы тягучую желтую слюну, разносили по всему зданию какую-то серовато-белую пыль – и больше сидели на подоконниках, чем ковырялись в стояке. С лица бригадира не сходило выражение омерзения – когда он выходил из туалетов, и презрения – когда его взгляд падал на кого-то из Данилиных коллег. Это было даже не «засранцы», а что-то похуже. Что именно – никто так и не узнал: на все расспросы и бригадир, и рабочие отвечали туманно, нехотя, с видом величайшей занятости – даже если за секунду до этого обсуждали жопу какой-нибудь из секретарш, опрометчиво продефилировавшей мимо. Ясно было только одно: все сотрудники получили отгул на пару дней. Перед тем, как их отпустить, начальник прочел длинную мотивирующую лекцию о том, что даже в эти сложные дни нужно помнить о корпоративных ценностях и всегда прийти на помощь коллегам, блаблабла… что означало быть готовым к тому, что на почту может упасть какое-то задание, и плевать, что вся документация по проекту хранится только на рабочем компьютере, исходя из тех же самых корпоративных ценностей и в соответствии с корпоративной же тайной…