За годом год - [9]

В углу столовой, застланная баскским пледом, примостилась кровать Хоакина. Она служила диваном, когда к Матиасу приходили гости.

Матиас, откинувшись на стуле, поставил ноги на перекладину стола.

За его спиной, на буфете, остановившиеся стрелки настольных часов, украшенные золочеными бляшками, показывали десять минут второго. Матиас, привыкший к тиканью, обернулся, снял часы с буфета и завел. Понаблюдал немного за ходом секундной стрелки.

— Что на обед? — спросил он громко.

— Картофельное пюре с треской, — ответила Мария из кухни.

— А хлеб?

— Я продала хлеб, чтоб купить немного рыбы.

— А покурить мне купила?

— На это не хватило.

— А Кесаде жена дала целую песету на табак.

Матиас скрестил ноги и снова откинулся на спинку стула. Мария вышла из кухни, чтобы включить радио.

— Ладно, давай обедать.

Мария поставила на стол пюре. В глубокой тарелке лежала желтоватая густая масса.

— Придется что-то заложить или продать. Завтра надо платить за квартиру. А это почти триста песет.

— Только не радио. Понятно? — сказал Матиас. — Ты знаешь, я люблю его слушать. Это мое единственное развлечение.

— Не считая часов да матрасов, за него только и могут дать триста песет.

— Радио — ни за что. Я сказал.

— Ни за что? А если нас выкинут на улицу, что ж мы, радио есть станем?!

— Вот жена Кесады умеет управляться получше тебя. Утром дала ему целую песету на табак.

— Не знаю, что там творит жена Кесады, а я не в силах творить чудеса. Я и так едва натягиваю на еду.

— Можно попросить в долг.

— У кого?

— Хоакин может попросить у себя на работе.

— Твой сын и так вовсю старается. На какие деньги мы питались всю эту неделю, как ты думаешь? На аванс, который он взял в понедельник.

Матиас ничего не ответил. Он покончил с пюре и теперь ковырял ножом рыбу.

— Могла бы сходить к этому своему дружку с телефонной станции. У него, кажется, неплохая должность? — заметил он.

Мария быстро взглянула на мужа.

— Неужели ты хочешь, чтобы я пошла просить у него?

— Попросить еще ничего не значит, мы, мол, нуждаемся.

Мария посмотрела в окно, во двор.

— Ты же знаешь, что между нами было. Он хотел, чтобы я осталась с ним.

— Это было давно.

— Неужели ты хочешь, чтобы я пошла к нему? Хочешь, чтобы я продалась ему?

Матиас снова замолчал. Мария встала.

— Этого ты хочешь?

Матиас не любил, когда ему возражали, он этого терпеть не мог.

— A-а, оставь меня в покое. Наверно, ты и на это не годишься.

За стеной, в соседней комнате, жильцы прислушивались к их разговору.

* * *

Ауреа продолжала лежать в кровати. В углу спальни Антония на корточках разжигала печурку.

Дым черными клубами поднимался к самому потолку. Оттуда он растекался по всей комнате, пачкая стены.

Девушка, задыхаясь от едкого дыма, то и дело кашляла. Кусочки сажи пристали к ее лицу. На лбу выступил пот и капельками стекал по шее на грудь.

— Тетя, — попросила девушка, — откройте, пожалуйста, окно и дверь, от этого дыма не продохнуть.

Ауреа нехотя поднялась, чтобы отворить окно и дверь. Она встала на постель и, облокотившись о подоконник, с жадностью принялась вдыхать чистый воздух.

Дворик был маленький, квадратный. Вверху, если высунуться из окна наполовину, можно было увидеть клочок синего неба.

Доносились различные звуки. Играло радио у Матиаса и в привратницкой. Соседка с верхнего этажа развешивала белье, свою еженедельную стирку. Надсадно плакал ребенок. Где-то пела женщина. Звякали тарелки, ритмично стучала швейная машина.

Вода с развешанного белья стекала по стене дома во двор. Привратница вылезла из своей кухни и, точно кошка, забралась на кучу хлама, сваленного в углу двора.

— Ну и неряха вы! Сперва бы выжали белье, а уж потом развешивали! Да-да, это я вам говорю, сеньора Эулалия. Не прячьтесь! — кричала привратница.

Девушка все еще сидела на корточках перед печкой. Вересковый уголь сильно трещал, сыпал большими круглыми искрами.

— Давай поживей, Антония, скоро придет Педро, а ты еще обед не приготовила.

Антония встала и пошла за кухонной утварью, которая лежала под кроватью.

— Если у меня когда-нибудь будет свой дом, сама себе не поверю, что так жила, — пробормотала она.

Антония среднего роста. Каштановые волосы ниспадают нечесаными прядями. На ней лишь комбинация: в спальне жарко. На босу ногу шлепанцы из красноватой материи.

— Вы только и знаете, что ворчать, тетя. Я не присела с утра, а встала в восемь. А Педро может и подождать немного.

— В работе ты совсем не похожа на свою мать, нет у тебя ее сноровки.

Антония посмотрела на тетку, скользнула взглядом по ее лицу. На миг девушка забыла о родстве, которое их соединяло, и оглядела тетку, как чужую.

— Вы только ворчите. Как откроете рот, так только пилите и пилите.

— Да, вот в этом ты похожа на мать, такой же длинный язык.

Антония промолчала. «Мама не ладила с ней. Говорила, что тетя Ауреа всегда себе на уме», — подумала девушка.

— Подвезло мне с вами, ох, как подвезло. Вот обуза! — не успокаивалась Ауреа.

А девушка вспоминала тот день, когда она и Педро впервые попали к тетке Ауреа. До тех пор они никогда не виделись, знали друг друга только по фотографиям. То было в день всеобщего бегства.

Дети рыдали, когда их сажали в грузовик. Отцы и матери, размахивая платками, бежали за ними вслед. Где-то граммофон играл гимн Риего. Бомбы сыпались на Оропесское шоссе. Среди дыма и пламени Педро и Антония в последний раз увидели своих родителей.