За годом год - [66]

Он взглянул на Антонию. Нежность теплой волной захлестнула его: он ласково погладил сестру по щеке.

— Сколько вам надо?

— Не знаю.

Педро достал бумажник и вытащил из него пачку сотенных. Антония как завороженная смотрела на руки Педро, отсчитывающего банкноты.

— На, возьми пока три тысячи, больше со мной нет.

— Это много. Сейчас нам столько не надо.

— Ладно, бери. Никогда не жалей денег.

— А ты знаешь, Педро, сколько можно сделать на эти деньги?

— Конечно, знаю. На деньги можно сделать все, что угодно. Поэтому-то их никто из рук не выпускает. Поэтому я и трачу все до последней монеты. Кто знает, что случится со мной завтра? Если со мной что приключится, я уверен, они бросят меня на дороге. А сами умоют руки. Так что я считаю: живи, пока живешь, а заработать я всегда сумею.

— Спасибо, Педро.

— Да не благодари меня, только в краску вгоняешь. Я сорю деньгами направо и налево.

Антония сжала руку брата.

— Дай свой адрес, я хочу видеть тебя. И Луис хочет познакомиться с тобой, я столько говорила ему о тебе.

— Приходи в бар Чикоте. Спросишь там любого, где я. И тебе сразу скажут. Меня все знают.

Подошел Хоакин.

— Да ты сделался настоящим сеньорито, Педро. Одеваешься, как барин.

— Я неплохо живу, приятель. А у тебя как дела?

— Можешь представить, если я живу на одну зарплату.

— Ты знаком с женихом Антонии? — спросил Педро.

— С Луисом? Да, хороший парень, у него светлая голова.

— Это самое главное. Вот сестра говорит, что он собирается жениться на ней.

— Да. Я знаю. Правильно делают.

Они замолчали. Вскоре один из приглашенных сообщил, что священник наконец появился в церкви.

— Я заплачу за всех, — сказал дон Флориан, — на то я и шафер.

Жених и невеста вошли в церковь через боковую дверь, которую распахнул перед ними служка.

— Главный вход открывают только на богатых свадьбах, — заметил один из приглашенных.

Церковь освещалась лишь узкими снопами света, проникавшими в стрельчатые окна, пробитые в кирпичной стене. Алтари были погружены в полумрак, за исключением главного, с Пресвятой Девой, вокруг головы которой светилась корона из маленьких лампочек.

На скамьях в левом приделе дожидалась группка людей. У мужчин под мышкой торчали бутербродницы, у женщин — хозяйственные сумки.

Священник вышел из ризницы во всем облачении, держа в руках чашу с вином и плат. За священником семенил служка с молитвенником. Священник положил плат на алтарь.

— Это вы брачующиеся? Подойдите сюда. — И тут же обратился к другой группе: — А вы, кажется, по самой бедной категории? Ну так вставайте тут, слева.

От группы отделились юноша и девушка с двумя шаферами. Жених и один из шаферов пришли в плащах. Невеста и посаженая мать были в пальто.

Началось святое таинство. Приглашенные дона Хосе выстроились за исповедальней. Приглашенные бедняков — с другого края алтаря.

Сеньора Аида, стоя на коленях, вспоминала свою первую свадьбу с покойным мужем. В тот день стояла страшная жара. Хлеб лежал у гумна, молотьбу еще не начинали. Вот это был праздник! После свадебной церемонии молодежь отплясывала агаррадо в большом гумне, а пожилые — сеговийскую хоту. Рекой лилось себрерское вино. Закусывали ветчиной последнего закола. А вечером, по древнему обычаю, молодоженам надели воловье ярмо, и они отправились пить воду из фонтана у церкви. Они с Хулианом тащили тяжелую соху, проводя, как положено, глубокую борозду. Все парни остались довольны.

Голос священника, сильный и звонкий, нарушил ее воспоминания. Падре читал послание апостола Павла коринфянам.

После церемонии с той же медлительностью, с какой он появился в церкви, падре вернулся в ризницу. Любопытствующие монашки из хора то и дело высовывали головы.

Иногда по вечерам Хоакин вместе с Энрике ходили в гости к Аугусто. Элена, жена Аугусто, с симпатией относилась к Хоакину.

— Нравится мне этот Хоакин, серьезный парень, — говорила она.

— Понемногу приобщается к нашему делу, — отвечал Аугусто.

Трое мужчин, усевшись за обеденным столом, обсуждали сообщения газет и радио. Элена, сидя у подоконника, кормила ребятишек и прислушивалась к беседе мужчин.

— Я совсем что-то духом упал, — сокрушался Аугусто.

— Да, много наших гибнет. Зато другие пополняют ряды, вот Хоакин, например.

— У нас сейчас работает новый фрезеровщик. Гонсалес, кажется, его фамилия. Я слышал его несколько раз, наш человек, — сказал Хоакин.

— Вы там поосторожней. Потом поздно будет плакать, — вступила в разговор Элена.

— Гонсалес говорит очень просто и вместе с тем ясно и понятно, — продолжал рассказывать Хоакин.

— Надо быть в курсе всех дел.

— Мне он напоминает Селестино, того, которого посадили за пропаганду.

— У него, кажется, было двое детишек?

— Четверо.

— Как только подумаю о таком, сразу дрожь пробирает, — заметила Элена, оборачиваясь к кухне. Там слышалась возня ребятишек.

— Необходимо собрать деньги для его жены. Нас на заводе много, и та малость, которую может уделить каждый в конце недели, выльется в ощутимую помощь. Я считаю, что это тоже одна из форм нашей борьбы.

Аугусто откинулся на стуле, в руке у него дымилась сигарета. С кухни донесся шум льющейся воды.

— Это не ребята, а настоящие чертенята, — сказала Элена. — Не иначе как с водой балуются.