За год до победы: Авантюрист из «Комсомолки» - [12]

– А на горячее?

Платон Сергеевич глянул на брата, тот кивнул – без помощников, мол, обойдешься, ты в своей стихии. И Платон Сергеевич поднял указательный палец – знак подал, чтобы официант обратил особое внимание:

– Четыре шашлыка на ребрышках. С любовью!

– Есть с любовью! – наклонил голову официант.

Когда он ушел, Платон Сергеевич сказал:

– И тут тоже – фокус! На кухню идет заказ массовый, для всего зала – двенадцать, к примеру, шашлыков, но четыре из них, конкретные – с любовью. И их будут жарить с любовью! Восемь обычных и четыре с любовью, и они будут здорово отличаться друг от друга – шашлыки обычные и шашлыки с любовью. А вы еще обратили внимание, что официант ничего не записывал? Он все запомнил. Это официант старой заслуженной школы. Новые записывают в блокнот и приносят на стол не то, этот ничего не записывает и приносит все то. Сто наименований ему закажешь, он все запомнит и ни в чем не ошибется.

– Что-то ты, Платон Сергеевич, слишком много говоришь о старом, – старая школа, старые манеры, еще что-то старое, – уж не отвергаешь ли ты великие завоевания революции?

– Что ты, Арнольд, я иду в ногу со всеми, даже пою новые песни. Про паровоз. A старое не все плохое было. В Бога верить, понимаю, плохо, но ведь не все худое проповедовала религия.

Нет, если повнимательнее приглядеться, Платон Сергеевич был совсем иным, совсем иным, чем Сапфир Сапфирович: у него и та мягкость, обтекаемость, что у старшего брата, отсутствовала, и убежденность он имел другую, и жизнь у него была иная – совсем не та, что у Арнольда Сергеевича, в ней было больше театральной громкости, выступлений на виду, – и характер у Платона Сергеевича был более театральный.

На площадочку у фонтана, подсвеченного цветными электрическими лампочками, вышел скрипач, тихо провел смычком по волосяным струнам, послышалась печальная мелодия, официант принес закуску, водку, воду, все ловко расставил и неслышно исчез, Платон Сергеевич, разливая холоднющую водку по стопкам, сказал:

– А ведь ты, Арнольд, должен помнить эту мелодию. Она из нашего детства.

– Еще как помню.

– А раз из детства, то значит – из прошлого, из ушедшего времени. Я вспоминаю прошлое, а ты опять скажешь, что я не приемлю Великую Октябрьскую революцию…

– Скажу!

– Тогда я пью за связь прошлого с настоящим, за вас, ребята. – Платон Сергеевич потянулся стопкой к Коряге, чокнулся с ним, потом стукнул в бок пургинскую стопку, – вы – люди настоящего, а мы с Арнольдом, увы, – люди прошлого. Но нельзя, чтобы эта цепочка обрывалась. Иначе всем нам будет худо.

Скрипач, закончив одну мелодию, без перерыва начал другую – дернул только пальцем струну, щелкающим звуком отделив мелодию от мелодии, – и перешел на популярный романс.

– И это тоже, Арнольд Сергеевич, музыка из нашего прошлого, – с грустью, истончившей его голос, сказал Платон Сергеевич, – почему нас иногда так сильно тянет туда?

– Зов крови.

– Зов матери, Арнольд, которой уже нет среди нас, зов отца, которого тоже нет, – Платон Сергеевич налил вновь, он, похоже, решил частить, но старший брат не стал останавливать его. – Как не хочется умирать на чужой земле, – неожиданно произнес Платон Сергеевич, – и быть похороненным на чужбине.

– Упаси господь, – согласился с ним Арнольд Сергеевич.

– За это и выпьем!

Из ресторана они вышли поздно. Пургин так и не понял, зачем его пригласили в «Метрополь»? Для связи времен, для куража, для того, чтобы за столиком не осталось пустого стула, или этим двум божьим одуванчикам были просто нужны молодые лица? Для настроения?

Нет, тут что-то иное кроется. Но что? Платон Сергеевич прямо из ресторана на своем роскошном «майбахе» двинул в Харьков, сказав, что в ночи и ехать проще, и дышится лучше, и не видно того, что уже опостылело его глазам – все скрывает тьма. Пургин понял, что визиты Платона Сергеевича в Москву, к брату, бывают короткими, начисто лишенными какой-либо родственной слезливости и сантиментов, – это были встречи не братьев, не близких родственников, а посторонних, хотя и дружелюбно относящихся друг к другу людей.

Тогда почему же они одеваются одинаково, по одной мерке? Или у них настолько схожи вкусы, что они угадывают одежду друг друга на расстоянии? Арнольд Сергеевич сказал на прощание Пургину:

– Вы, Валя, если что – звоните!

– Обязательно, Арнольд Сергеевич, – горячо пообещал Пургин, но не звонил почти месяц, до той самой поры, пока на пороге не появился Коряга.

– Ты чего к шефу носа не кажешь? – весело спросил он.

«Ого, уже и шеф, – отметил Пургин, – раньше вроде бы такого не было».

– Ты же знаешь – дела, школу закончить надо…

– Ка-ак, ты еще учишься в школе? – Коряга рассмеялся.

– В последнем классе. Заканчиваю.

– Тогда что же я, взрослый, с таким малолеткой вожкаюся? Дела имею… А?

Пургин подумал: «Какие дела?» И тихо прицокнул языком.

– Но Арнольда Сергеевича не надо забывать. Он-то нас с тобой не забывает! Держи! – Коряга протянул Пургину конверт.

Деньги. Все та же небольшая, но увесистая пачечка.

Вечером Пургин позвонил Арнольду Сергеевичу, поблагодарил.

– Валя, вы же обещали, если что – звонить, – голос Арнольда Сергеевича был далеким и укоризненным, с глуховатым потрескиванием, будто звучал из тарелки репродуктора. – Звоните, не забывайте старика! Вы мне симпатичны! Оч-чень! – подчеркнул Арнольд Сергеевич.