За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927–1941 [заметки]

Шрифт

Интервал

Osokina E. Our Daily Bread. Socialist Distribution and the Art of Survival in Stalin’s Russia, 1927–1941. New York; London, 2001; Eadem. Dietro l’ eguaglianza. Consumi e strategie di sopravvivenza nella Russia di Stalin, 1927–1941. Rome, 2019.

Термины «советская торговля» и «социалистическая торговля» используются в этой книге для обозначения всей совокупности форм товарооборота в рассматриваемый период. Эти термины включают не только централизованное распределение, но и рынок во всех его проявлениях, так как, с точки зрения автора, рынок составлял неотъемлемую часть социалистической экономики. Термин «централизованное распределение» обозначает в книге государственно-кооперативную торговлю, то есть систему планового государственного снабжения. В отождествлении государственно-кооперативной торговли с централизованным распределением есть определенное упрощение, так как и в ней существовали элементы рыночных отношений. Однако, с точки зрения автора, такое упрощение допустимо потому, что централизованное распределение составляло суть системы снабжения, в которой заправляло государство. Термин «рынок» в книге представляет отношения, остававшиеся преимущественно вне сферы государственного планирования и регулирования. Этот термин включает как крестьянскую/колхозную рыночную торговлю, черный рынок, бартер, так и рыночные отношения, скрывавшиеся за фасадом государственно-кооперативной торговли.

В рамках рыночной (капиталистической) экономики также существует своеобразный союз государственного регулирования и рынка, однако соотношение этих элементов и условия их развития в рыночной экономике иные.

Примеров подобной пропаганды достаточно. Это художественные фильмы 1930‐х годов, которые создают атмосферу радостной и благополучной жизни; ни в одном нет реальностей быта того времени, застолья составляют важную часть многих из них. Другой пример — изобразительное искусство. Советские художники создали не только индустриальный пейзаж (абсурдное по сути название), но и особый советский натюрморт. Главным в нем стало выражение общественного содержания и бытовых функций предмета. Натюрморт превращался в «активное средство пропаганды задач партии и социалистического строительства». Приведу для примера хотя бы творчество Б. Н. Яковлева, художника большого таланта. Наряду с классическими натюрмортами, лиричными и изысканными, у него есть и иные полотна. Картина «Что дает соя» (1931) показывает разнообразие продуктов, которые можно получить из этого растения, и «помогает пропаганде одной из задач партии в области реконструкции сельского хозяйства». Картина с передвижной выставкой путешествовала по колхозам, представляя средство наглядной агитации. Кисти Яковлева принадлежит и картина «Советские консервы» (1939. Государственная Третьяковская галерея). Не исключено, что в момент создания она называлась «Сталинские консервы». Хотя изобилие, которое представляет эта картина, может показаться скромным, сам выбор сюжета для художественного полотна знаменателен. Эта картина скорее реклама: банки со снедью призваны были показать успехи советской консервной промышленности, созданной в 1930‐е годы. Яковлеву принадлежит и картина «Советское вино» (1939. Государственный художественный музей. Кишинев). Знаменательна также картина И. И. Машкова «Советские хлебы» (1936. Волгоградский музей изобразительных искусств). Но, наверно, наилучшим примером декоративного фасада, скрывавшего реальную экономическую ситуацию, являлась Всесоюзная сельскохозяйственная выставка (ВСХВ, позднее ВДНХ), открытая в 1939 году. Неудивительно, что в своем первозданном виде она закончила существование вместе с политическим строем и экономикой, породившими ее.

В период Гражданской войны и военного коммунизма легальная частная торговля была ограничена, но в стране существовал обширный нелегальный рынок. По подсчетам Л. Н. Крицмана, несмотря на реквизиции хлеба у крестьян, весной 1919 года государственное снабжение обеспечивало только 20–30 % потребления хлеба в городах, а в целом в 1918–1919 — около 40 %, остальное поступало нелегальными путями через рынок (Крицман Л. Героический период великой русской революции (Опыт анализа т. н. «военного коммунизма»). М.; Л., 1926. С. 137–138). Во время нэпа частник продолжал господствовать в розничной торговле. Это была главная сфера действия частного капитала (см., например: Павлюченков С. А. Военный коммунизм в России: Власть и массы. М., 1997; Дмитренко В. П. Торговая политика советского государства после перехода к нэпу. 1921–1924; Banerji A. Merchants and Markets in Revolutionary Russia, 1917–30. N. Y., 1997; Hessler J. A Social History of Soviet Trade. Trade Policy, Retail Practices, and Consumption, 1917–1953. Princeton; Oxford, 2004). Преобладание частника и рынка в торговле периода военного коммунизма основывалось на существовании единоличного крестьянского хозяйства и сохранении многих традиций торговли дореволюционного времени. В период нэпа к этому добавился еще один фактор — предоставление экономической свободы частным торговцам.

В годы военного коммунизма централизованное государственное распределение представляли продразверстка и карточная система снабжения. Подробно о карточках периода Гражданской войны читай в главе «Россия и мировой опыт государственного регулирования снабжения» в этой книге. Начало собственно планирования в торговле относится к периоду нэпа, четвертому кварталу 1924/25 года. Планы завоза в тот год были составлены только для трех районов (Украина, Северный Кавказ, Поволжье) и только по отдельным товарам. Первым планом завоза для всех районов СССР стал план второго квартала 1925/26 года. Вначале планы охватывали лишь немногие показатели торговли, оставляя свободу действий для сбытовых объединений промышленности и торговых организаций. С разработкой первого пятилетнего плана развития народного хозяйства, частью которого был и торговый план, охват планированием показателей торговли резко расширился и далее все возрастал (Нейман Г. Я. Советская торговля СССР. М., 1935. С. 142–143; Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. Л., 1964. С. 253–259 и др.).

Обозначения типа 1927/28 указывают на один хозяйственный/финансовый год, в то время как обозначения типа 1927–1928 указывают на два календарных года. До 1931 года учет статистики народного хозяйства в СССР велся по хозяйственным годам, которые начинались 1 октября. По истечении 1929/30 хозяйственного года был добавлен особый квартал (октябрь — декабрь 1930), и с 1931 года учет стали вести по календарным годам, которые начинались 1 января.

Участие государства в развитии рыночных отношений не ограничивалось лишь ослаблением антирыночных мероприятий и проведением половинчатых реформ. Государственные валютные магазины «Торгсин» (18 июля 1930 — 1 февраля 1936), которые обслуживали иностранцев и советских граждан, свидетельствуют о крупномасштабной государственной предпринимательской деятельности. Подробно см.: Осокина Е. Золото для индустриализации: Торгсин. М., 2009; Она же. Алхимия советской индустриализации. Время Торгсина. М., 2019.

Впервые материалы о кризисах снабжения второй половины 1930‐х годов были опубликованы автором в статьях: Люди и власть в условиях кризиса снабжения 1939–1941 гг. // Отечественная история. 1995. № 3; Кризис снабжения 1939–1941 годов в письмах советских людей // Вопросы истории. 1996. № 1; Легенда о мешке с хлебом: кризис снабжения 1936–37 гг. // Отечественная история. 1998. № 2.

Слово «миллионеры» в данном случае не стоит понимать буквально. Оно не показатель размеров состояния, а синоним материального богатства.

По официальным данным того времени, дефицит произведенных промышленностью продовольственных и непродовольственных товаров в первом полугодии 1926/27 года исчислялся в 220 млн, а в первом полугодии 1927/28 года — в 500 млн руб. (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 354. Л. 5).

Труды ЦСУ. Т. XXX. Вып. 1. Состояние питания городского населения СССР, 1919–1924 гг. М., 1926; Вып. 2. Состояние питания сельского населения СССР, 1920–1924 гг. М., 1928; Вып. 3. Состояние питания городского населения СССР в 1924/25 сельскохозяйственном году. М., 1926; Вып. 5. Состояние питания городского населения СССР в 1925/26 сельскохозяйственном году. М., 1927.

Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. М., 1961. С. 271; Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. С. 236.

В 1927 году на долю кооперированной промышленности приходилось 16 % всей численности рабочих и вырабатываемой продукции (Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. С. 259; Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. С. 230, 232).

Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. С. 245; Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. С. 330.

Даже после того, как госпромышленность значительно сократила продажу своей продукции частникам, в 1927 году они получали 8 % опта синдикатов.

Свищев М. А. Опыт нэпа и развитие мелкого производства на современном этапе // История СССР. 1989. № 1. С. 11–15.

История социалистической экономики. М., 1977. Т. 3. С. 225–234. Душевые показатели высчитаны из расчета 154,2 млн человек населения.

История социалистической экономики. Т. 3. С. 234–242. Душевые показатели высчитаны для 1928 года из расчета 154,2 млн человек населения.

Решение о развитии государственной торговой сети было принято только в 1924 году.

Государство поддерживало и развивало потребительскую кооперацию в противовес частной торговле. Кооперативы не были независимыми, население считало их государственными магазинами. Правительство стремилось к широкому кооперированию населения, видя в кооперации путь к социализму. Вступить в кооператив мог любой, кто заплатил взносы. Более того, при достаточности товаров покупать в кооперативном магазине могли даже не члены кооператива. При ухудшении товарной ситуации пайщики кооператива получали право первоочередной покупки дефицитных товаров. В случае товарного кризиса кооперативы легко могли быть превращены в предприятия закрытой торговли, где обслуживались только пайщики данного кооператива. О кооперации см.: Кабанов В. В. Крестьянская община и кооперация России ХХ века (Проблемно-историографические очерки). М., 1997; Carr E. H., Davies R. W. Foundation of а Planned Economy, 1926–1929. Vol. 1. N. Y., 1971. Р. 650–662.

Исследования нэпа показали, что наступление на рынок и частника началось чуть ли не сразу после введения новой экономической политики и усиливалось по мере восстановления экономики страны. Однако вначале наступление на частника велось преимущественно экономическими средствами. Государство ограничивало снабжение частных предпринимателей сырьем, товарами госпромышленности, сокращало товарное и банковское кредитование частника, транспортные перевозки частных грузов, систематически повышало налоги. 1927/28 хозяйственный год прервал процесс постепенного вытеснения частника и принес драматичные перемены. В этот год в дополнение к экономическим санкциям начались массовые аресты и конфискации.

Многие годы в российской и западной историографии идет дискуссия об альтернативах нэпу. Для одних победа СССР во Второй мировой войне является доказательством эффективности и целесообразности выбранной сталинским руководством модели индустриализации и оправданием жертв, которые принесли советские люди в 1930‐е годы. Другие считают, что тех же или почти тех же экономических результатов страна могла бы достичь, используя рыночные отношения, избегая форсирования и репрессий, нивелировавших достигнутые успехи. Среди работ, авторы которых предприняли попытки моделирования результатов экономического развития на основе продолжения экономики нэпа, см.: Аллен Р. С. От фермы к фабрике: Новая интерпретация советской промышленной революции / Пер. с англ. М., 2013; Hunter H., Szyrmer J. Faulty Foundations. Soviet Economic Policies. 1928–1940. Princeton, 1992 (перевод одной из ключевых глав этой книги и материалы ее обсуждения даны: Отечественная история. 1995. № 6); Бородкин Л. И., Свищев М. А. Ретропрогнозирование социальной динамики доколхозного крестьянства: использование имитационно-альтернативных моделей // Россия и США на рубеже XIX–XX вв. М., 1992.

Как и всякий спор типа «что было бы, если бы», эта дискуссия не имеет конца и, видимо, победителей. Не оспаривая необходимости индустриализации, я вслед за многими авторами ставлю под сомнение эффективность методов, которыми она проводилась в СССР. Для сферы торговли и потребительского рынка форсированная индустриализация имела плачевные последствия. Население любой страны в период промышленной революции затягивает пояса потуже, но советские люди заплатили за нее массовым голодом. Более того, вопреки мнению тех, кто считает, что индустриализация вызвала хотя и тяжелые, но кратковременные последствия, следует сказать, что и в долговременной перспективе она оказалась неэффективной. В результате выбранной модели индустриализации в СССР установилось господство плановой централизованной экономики, которая не выдержала экономического соревнования с западной рыночной моделью.

В 1930‐м по сравнению с 1928 годом товарная промышленная продукция выросла на 40 %, но рыночный фонд при этом увеличился всего лишь на 26 %, остальной прирост пошел на внерыночное потребление (Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. С. 349, 355–356; Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. С. 268, 404).

Наркомат торговли был создан в 1924 году на базе Комвнуторга (Комиссия по внутренней торговле при СТО). В 1925 году объединен с Наркоматом внешней торговли в единый Наркомат внешней и внутренней торговли. В 1931 году, в связи с введением всесоюзной карточной системы, Наркомторг был преобразован в Наркомснаб, а в 1934‐м, в связи с подготовкой перехода к открытой торговле, на базе Наркомторга было создано два новых наркомата — Наркомат пищевой промышленности и Наркомат внутренней торговли. В 1938 году Наркомат внутренней торговли был переименован в Наркомат торговли.

Британский историк Марк Харрисон, например, считает, что «мобилизационная концепция планирования» доминировала в советской экономике 1930‐х годов, что облегчалось сталинской политической системой. Хотя не исчезала и «концепция планирования как средства достижения социально-экономического равновесия». Последняя усиливалась в периоды, следовавшие за приступами форсирования, для ликвидации ущерба, нанесенного экономике страны. В свою очередь, нормализация положения подготавливала наступление нового витка мобилизации экономики (Harrison M. Soviet Planning in Peace and War, 1938–1945. Cambridge, MA, 1985. P. 3–5).

Капитальные вложения в промышленность в 1926/27 году выросли почти на треть. Главную ставку Политбюро делало на развитие металлургии и угольной промышленности. Инвестиции в строительство новых индустриальных объектов увеличились более чем в два раза.

Государство не случайно стимулировало отечественное производство технического сырья. Промышленность работала на импортном сырье. В 1928 году на ввоз хлопка, например, страна потратила 150 млн, на шерсть — 70 млн, на кожсырье — 40 млн руб. золотом. Дальнейшее развитие промышленного производства требовало еще больших расходов. Между тем валютные ресурсы в стране были ограниченны. Страна остро нуждалась в собственной сырьевой базе (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 514. Л. 23).

Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. С. 271.

Продовольственные трудности в стране начались несколько раньше, с весны 1927 года. Но в тот момент они были вызваны паникой и покупательским ажиотажем населения, связанными с разрывом дипломатических отношений с Великобританией, а также событиями в Китае. Правительство подогревало «военную тревогу». К осени продовольственные трудности распространились по всей стране. Неудачи хлебозаготовок и форсирование индустриализации еще более обострили ситуацию. Об этом см.: Симонов Н. С. Крепить оборону Страны Советов («Военная тревога» 1927 г. и ее последствия) // Отечественная история. 1996. № 3. См. также сводки ОГПУ о продовольственном положении в стране летом — осенью 1927 года: ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 388, 386, 388.

В 1925–1927 годах цены на продовольствие в частной торговле хотя и росли, но не давали резких сдвигов. В 1927/28 году произошел скачок на 40 %, а в следующем году — уже на 119,8 % (Малафеев А. Н. История ценообразования в СССР. 1917–1963. М., 1964. С. 401).

РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 6. Л. 4–8.

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 388. Л. 365, 398.

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 385. Л. 428–442; Д. 386. Л. 45–84.

Там же. Д. 386. Л. 1–44.

Во время заготовок 1925/26 года, оказавшись в таком же кризисном положении, Политбюро пошло на повышение заготовительных цен и снижение темпов роста промышленности. В 1927/28 году оно отказалось это сделать. Изменение поведения руководства объясняется укреплением позиций Сталина и его сторонников в Политбюро и ослаблением оппозиции курсу форсированной индустриализации.

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 85. Л. 15–16, 154, 294; РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 116. Л. 269.

Принята 24 декабря 1927 года (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 666. Л. 10–12).

РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 65. Л. 202.

Там же. Л. 203, 204.

Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы / Отв. ред. В. П. Данилов. Т. 1. М., 1999. С. 148.

Вот лишь одна из выдержек: «Основная масса промтоваров, намеченная по разверстке на январь месяц, до потребителя еще не дошла. Срединная система кооперации, райсоюзы, до сего времени получили незначительное количество промтоваров, но и имеющиеся промтовары недостаточно быстро передаются низовой сети кооперации (сельпо) по причине негибкости кооперативного аппарата и неурегулированности условий расчета райсоюзов и селькооперации» (ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 85. Л. 1–13; Д. 567. Л. 49).

Там же. Л. 7.

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 85. Л. 16.

Крестьяне должны были «добровольно» обложить себя довольно большим налогом (20–50 % сельхозналога), который должен был пойти на социально-культурное благоустройство деревни.

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 85. Л. 216.

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 567. Л. 1–4.

Еще в 1926 году была принята статья 107 УК, которая предусматривала тюремное заключение и конфискацию имущества за действия, ведущие к повышению цен. До времени эта статья активно не использовалась, с началом же массовых репрессий против частника она пошла в ход.

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 567. Л. 1–9.

Там же. Л. 54.

Наиболее ранние из найденных мной сведений о проведении массовых репрессий пришли из Курской губернии (конец декабря 1927 года). Однако в подавляющем большинстве регионов репрессии проводились в течение января 1928 года. Таким образом, всего несколько недель отделяют переход к репрессиям от принятия Политбюро экономической программы борьбы за хлеб (директива «О хлебозаготовках») (Там же. Л. 20–563).

Из них осуждено Особым совещанием коллегии ОГПУ 3497 и предано суду 3579 человек (ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 567. Л. 466).

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 669. Л. 20–26.

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 375. Л. 11, 22, 46. Появилось специальное слово — «пустыни» — для обозначения районов, из которых частный торговец ушел, а государственно-кооперативная торговля отсутствовала (Carr E. H., Davies R. W. Foundations of a Planned Economy. P. 672).

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 375. Л. 11.

Там же. Л. 11, 22.

Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. С. 273; The Economic Transformation of the Soviet Union, 1913–1945 / R. W. Davies, M. Harrison and S. G. Wheatcroft, eds. Cambridge, 1994. P. 290. Оба года считаются хорошими, урожайными, объемы заготовок, несмотря на различие применяемых в них методов, не сильно отличались друг от друга. 11 млн т — может, это и был тот объективный предел возможностей, который мог быть достигнут и без нажима и который никакие репрессии не могли изменить?

В своем докладе на пленуме Микоян привел данные о расходе хлеба за 8 месяцев 1927/28 года: по военному ведомству они выросли на 3 млн пудов; снабжение промышленных центров — на 60 млн; Средняя Азия и Закавказье, районы производства технических культур, получили 44 млн; семенная ссуда составила 15–20 млн пудов. В итоге по самым приблизительным подсчетам, без полного учета снабжения армии и промышленных центров, зерновые расходы за 8 месяцев составляли не менее 127 млн пудов, то есть около 8 млн т. А ведь хозяйственный год еще не кончился, нужно было и пополнять резервы, и обеспечить экспорт (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 354. Л. 5).

РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 186. Л. 81.

РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 116. Л. 173–179.

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 567. Л. 46, 56, 161.

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 375. Л. 1–22.

Механизм появления карточек хорошо виден на примере Акмолинского уезда. По сообщению председателя губернской контрольной комиссии, заготовка хлеба в уезде проводилась методами продразверстки: ходили по дворам, отбирали, почти не оставляя на еду или оставляя запас на один месяц, и одновременно обещали снабжать население хлебом от государства. В результате крестьянские запасы были истощены, внутренний товарооборот разрушен. «Потянулись из деревень, аулов в города за хлебом». Хлеб, который был заготовлен местными государственно-кооперативными органами и предназначался для внутриуездного снабжения, был израсходован за один месяц. От государства ничего не поступило. Началась паника, население вышло на улицы, требуя хлеба. Испуганный председатель исполкома вызвал милицию, которая разогнала демонстрацию и арестовала несколько человек. Ситуация, однако, требовала принятия мер. В городе была создана продовольственная комиссия и введены карточки на хлеб. В апреле 1928 года в городе «на пайке состояло» 17 тыс. человек (РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 116. Л. 118).

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 85. Л. 345.

Там же. Л. 227.

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 375.

РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 12. Л. 76.

Подробно об организации и проведении хлебозаготовительной кампании 1928/29 года см.: Трагедия советской деревни. Т. 1; Davies R. W. The Socialist Offensive: The Collectivisation of Soviet Agriculture, 1929–1930. Cambridge, MA, 1980. P. 56–108.

Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. С. 273.

РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 1910. Л. 19.

РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 116. Л. 27.

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 7. Д. 599. Л. 238.

Там же. Л. 76, 237, 244, 272.

Там же. Д. 65. Л. 39–47, 57–64.

Ashmead-Bartlett E. The Riddle of Russia. London, 1929. P. 34, 81, 129, 207.

Вот лишь некоторые примеры региональных хлебных карточек. В Московской области мука выдавалась только рабочим и сельской бедноте. Однако их потребность удовлетворялась всего лишь на 35–55 %. В Павловской слободе Воскресенского уезда нормы хлеба составляли 100 г черного и 400 г белого в день. На Яхромской фабрике в Дмитровском уезде кооперативы отпускали рабочим на едока по 300 г ржаного и по 200 г белого хлеба в день. В Чувашии рабочие получали по 8 кг хлеба в месяц, члены их семей — по 3 кг. В Иваново-Вознесенске выдавали: рабочим — по 12 кг, кустарям — по 8, беднякам — по 4 кг в месяц. В Ярославле: рабочим и служащим — по 600 г, кустарям — 500 г, детям — 600 г в день. В Белоруссии, по сообщению полномочного представителя ОГПУ, местные торговые организации ввели для рабочих норму 450 г хлеба в день, для служащих — 200 г, бедняки не получали ничего. В Смоленской губернии рабочие и сотрудники милиции получали по 600 г в день, служащие и члены семей рабочих и служащих — по 300 г, в столовых выдавали 50 г хлеба на завтрак и ужин и 50 г на обед. Бедняцкое население Смоленской губернии получало в лучшем случае по 2 кг хлеба в месяц. В Новгородском округе рабочие получали 600–750 г хлеба в день, служащие — 300–400 г, члены их семей — по 200 г (ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 7. Д. 65. Л. 167, 257, 266–267; Д. 605. Л. 1–6, 7–9).

См. решения Политбюро: «О мероприятиях по поднятию темпа хлебозаготовок» от 29 ноября 1928 года; «О хлебозаготовках» от 17 января 1929 года (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 714. Л. 10–13; Д. 722. Л. 10–14).

В январе 1929 года Совет труда и обороны рассматривал вопрос об улучшении хлебозаготовок. В секретной части протокола СТО обязал Госплан, ВСНХ и Наркомат торговли СССР «провести дальнейшее (курсив мой. — Е. О.) сокращение снабжения госторговли в городах, в целях увеличения снабжения хлебозаготовительных районов». Отгрузка товаров в районы заготовок должна была производиться «исправно и в первую очередь» (РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 5. Л. 131, 132; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 354. Л. 8).

Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. С. 282.

Трагедия советской деревни. Т. 1; РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 1910. Л. 23–25.

О «ликвидации кулачества как класса» Сталин заявил в декабре 1929 года на конференции аграрников-марксистов. Затем в январе 1930 года комиссия Политбюро, возглавляемая Молотовым, разработала директивные документы по раскулачиванию.

РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 1910. Л. 23–24.

Там же. Л. 24.

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 7. Д. 527. Л. 15–56; Д. 65. Л. 266–272; Д. 605. Л. 31–35.

Там же. Оп. 6. Д. 605. Л. 130.

Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. С. 273. Документы об итогах хлебозаготовительной кампании 1928/29 года и организации хлебоснабжения в 1929/30 году см.: Трагедия советской деревни. Т. 1.

Это решение Политбюро было оформлено постановлением СТО 11 декабря 1928 года.

Фактически Ленинградский Совет уже ввел хлебные карточки в ноябре 1928 года. Постановление скорее регламентировало, чем вводило карточное снабжение. Во исполнение решения Политбюро 15 января 1929 года в Ленинграде были установлены двойные цены на хлеб. Ржаной хлеб стоил 9–12 коп. для горожан, 26 коп. для приезжих, ситный хлеб (из муки высшего сорта) — соответственно 18–22 и 35–40 коп. По кооперативной книжке выдавали не более 1,2 кг на едока. Без книжки по повышенной цене продавали в одни руки 2 кг ситного и 0,5 кг ржаного хлеба. Постановление Московского Совета о введении карточек на хлеб появилось в феврале 1929 года (РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 74. Л. 110; Carr E. H., Davies R. W. Foundations of a Planned Economy. Vol. 1. P. 702).

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 715. Л. 3.

РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 74. Л. 106–108.

Там же. Д. 1910. Л. 62.

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 726. Л. 2–4.

В Закавказье нормы составляли 700–800 г хлеба для рабочих, 400 г для членов семей и служащих. В Донбассе, как правило, 800 г для горняков и металлистов, 600 г — для прочих рабочих, 300–400 г — для членов семей. В Москве норма рабочего была 800 г, служащего и членов семей — 400 г хлеба в день (ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 7. Д. 65. Л. 49–51; Д. 599. Л. 233–244; РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 186. Л. 34–37).

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 7. Д. 599. Л. 237, 239, 242, 244.

Кооперативное объединение, снабжавшее индустриальных рабочих и городское население промышленных центров.

РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 116. Л. 28.

Там же. Л. 27–29.

За 10 месяцев 1928/29 года по сравнению с соответствующим периодом прошлого рыночные цены подскочили почти на 50 % (Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. С. 318).

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 7. Д. 65. Л. 19–166.

100

Там же. Д. 674. Л. 4–11; РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 4. Л. 36; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 757. Л. 3.

101

РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 186. Л. 34–37.

102

РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 105. Л. 1–6, 10–12.

103

В каждой группе снабжения члены кооперации пользовались преимуществами. Тем самым Политбюро пыталось стимулировать развитие кооперативного движения. Однако чем дальше, тем меньше «кооперативный признак» играл роль в государственной политике снабжения. Она все более строилась на четких социально-производственных принципах. Место в ней определялось важностью в выполнении государственных планов и близостью к власти.

104

РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 2б. Л. 249; Д. 2. Л. 224; Д. 113 в. Л. 225, 228. Товарный кризис углублялся, и в начале 1930 года нормы снабжения Москвы и Ленинграда были снижены (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 7. Л. 92).

105

Письма И. В. Сталина В. М. Молотову. С. 219.

106

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 769. Л. 7–8.

107

Так, если в 1928 и 1929 годах было заготовлено соответственно 11,1 и 10,8 млн т, то в 1930 году — 16,1; в 1931‐м — 22,2; в 1932‐м — 22,8; в 1933‐м — 19,3 млн т зерна. В 1934–1936 годах заготовки находились на уровне 26–28 млн т, в конце 1930‐х превысили 30 млн и достигли к 1940 году 36,4 млн т. Рост заготовок происходил за счет изъятия продукции, которая ранее оставалась в крестьянском хозяйстве для собственного потребления и продажи на рынке. Так, доля заготовок в валовом сборе зерна в 1928 и 1929 годах находилась на уровне 15 %, в 1930 году она достигла 20 %, в 1931–1933 и 1937 годах государство изымало около трети валового сбора, в 1934–1936 годах доля заготовок приблизилась к отметке 40 % валового сбора, а в 1938–1940 годах превысила ее. Остаток зерна в распоряжении крестьян уменьшался. Если в 1928 году он составлял более 50 млн т, то в 1931–1932, 1934–1935, 1938–1939 годах — около 40 млн т. О голоде 1932–1933 и 1936 годов будет рассказано во второй и третьей частях книги. Статистику урожаев, заготовок, других показателей сельскохозяйственного производства см.: Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание: начало 1930‐х гг. М., 1994; Davies R. W. The Socialist Offensive: The Collectivisation of Soviet Agriculture, 1929–1930. Cambridge, MA, 1980; Davies R. W. The Soviet Collective Farm, 1929–1930. Cambridge, MA, 1980; The Economic Transformation of the Soviet Union; и др.

108

Так, количество крупного рогатого скота в 1928 году превышало 6 млн голов. В результате убоя скота крестьянством, в ответ на насильственное обобществление, его численность в 1934 году упала до 3,3 млн голов. Даже к 1940 году она не достигла и 5 млн. Численность лошадей сократилась с 3,2 млн в 1928 году до 1,5 млн в 1934‐м, а к 1940 году поднялась только до 1,7 млн голов.

109

Письма И. В. Сталина В. М. Молотову. С. 141–144.

110

Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. С. 282.

111

В 1928‐м вывезли 0,3 млн, в 1929 году — 0,2 млн, а в 1930‐м — 4,8 млн т зерна (The Economic Transformation of the Soviet Union. P. 316).

112

Письма И. В. Сталина В. М. Молотову. С. 198, 203–205.

113

Письма И. В. Сталина В. М. Молотову. С. 194.

114

Там же. С. 170–171.

115

Другим источником пополнения бюджета был рост производства водки. В сентябре 1930 года Сталин писал Молотову: «Нужно, по-моему, увеличить (елико возможно) производство водки. Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки на предмет обеспечения действительной и серьезной обороны страны… Имей в виду, что серьезное развитие гражданской авиации тоже потребует уйму денег, для чего опять же придется апеллировать к водке» (Там же. С. 209–210).

116

РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 27. Д. 397. Л. 2–7.

117

По расчетам Госбанка, на 1 октября 1929 года в обобществленном секторе находилось 450 млн руб., у рабочих и служащих — 260, в частном секторе — 1830 млн. Из последней суммы на долю частника в городе приходилось не более 200–300 млн, а остальная сумма находилась в деревне. Около трети ее держали зажиточные крестьяне, более половины — середняки, около 15 % — бедняки (РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 27. Д. 397. Л. 2–7).

118

Проект СНК о переходе на непрерывную рабочую неделю (введение скользящих выходных дней) был одобрен Политбюро 22 августа 1929 года (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 754. Л. 2).

119

Этот раздел написан на основе анализа спецсводок ОГПУ о состоянии продснабжения рабочих и прочего трудового населения городов, о перебоях в снабжении городов и рабочих районов продовольствием и предметами первой необходимости, о продовольственных затруднениях, об «отрицательных моментах» в настроении населения города и деревни, о недочетах в работе кооперации промрайонов и городов Союза и других (ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 674; Оп. 8. Д. 655).

120

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 460. Л. 92.

121

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 789. Л. 12–13.

122

Там же. Д. 769. Л. 17.

123

Там же. Д. 803. Л. 17.

124

После тарификации, проведенной в начале 1930 года, зарплата 60–90 руб. в месяц являлась наиболее распространенной среди рабочих. Низкооплачиваемые группы рабочих получали 30–50 руб., наиболее высокооплачиваемые — порядка 180 руб. в месяц.

125

РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 27. Д. 397. Л. 4.

126

46 млн по сравнению с 52 млн т (The Economic Transformation of the Soviet Union. P. 290).

127

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 674. Л. 79–81, 96–98; РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 13. Л. 161–164, 174–176; Д. 15. Л. 9, 115, 121, 232; Д. 16. Л. 37; Д. 17. Л. 139, 200.

128

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 655. Л. 918–919.

129

Там же. Л. 764–770.

130

Там же. Л. 137–149, 466.

131

Там же. Л. 362, 839.

132

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 674. Л. 529–530.

133

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 655, 674.

134

Там же. Д. 674. Л. 210.

135

Там же. Д. 655. Л. 429, 673, 843.

136

Справка об отрицательных моментах в настроении женской части населения города и деревни (Там же. Л. 883–908).

137

Подробно о крестьянских выступлениях в 1930 году см.: Viola L. Peasant Rebels under Stalin. Collectivization and the Culture of Peasant Resistance. N. Y., 1996. Автор рассматривает события, разворачивавшиеся в деревне в трагическом 1930 году, как гражданскую войну между государством и крестьянством, войну, в которой столкнулись две культуры. Специальное внимание в книге уделено «бабьим бунтам».

138

Viola L. Peasant Rebels under Stalin. P. 136–137.

139

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 7. Д. 599. Л. 243, 272.

140

Письма И. В. Сталина В. М. Молотову. 1925–1936. С. 185–186, 216–218.

141

По мнению Сталина, индустриальный прагматизм должен был определять принципы всесоюзной карточной системы. Место в иерархии государственного снабжения должно было зависеть от близости к индустриальному производству. Принципы социальной справедливости, членства в кооперации за ненадобностью были выброшены за борт. В конце сентября 1930 года Сталин поставил задачу: «Сосредоточить средства снабжения рабочих в основных, решающих районах (особый список)… взяв эти районы под особое наблюдение ЦК. Выделить на каждом предприятии ударников и снабжать их полностью и в первую очередь как продуктами питания и мануфактурой, так и жилищами, обеспечив им все права по страхованию полностью. Неударников разбить на две категории, на тех, которые работают на данном предприятии не меньше года, и тех, которые работают меньше года, причем первых снабжать продуктами и жилищами во вторую очередь и в полной мере, вторых — в третью очередь и по урезанной норме. Насчет страхования от болезни и т. д. повести с ними, примерно, такой разговор: ты работаешь на предприятии меньше года, ты изволишь „летать“, — изволь-ка получить в случае болезни не полную зарплату, а, скажем, ⅔, а те, которые работают не меньше года, пусть получают полную зарплату. И т. д. в этом роде». 15 декабря 1930 года Политбюро приняло постановление «О рабочем снабжении», где учло основные пожелания Сталина (Письма И. В. Сталина В. М. Молотову. С. 225–227).

142

Постановление «О введении единой системы снабжения трудящихся по заборным книжкам в 1931 году» было принято коллегией Наркомснаба 13 января 1931 года.

143

Стивен Коткин считает систему государственного снабжения 1930‐х годов с ее патернализмом и искусственно низкими ценами своеобразным воплощением народной идеи о социальной справедливости. С этим, однако, трудно согласиться, если знать о крайней избирательности государственного снабжения и его недоступности 80 % населения страны в 1931–1935 годах (Kotkin S. Magnetic Mountain. Stalinism as a Civilization. Berkeley, 1995. P. 278).

144

Иерархия распределения материальных благ, конечно, не была только результатом решений Политбюро. Заинтересованные ведомства и региональные руководители старались «выбить» для своих производств и территорий наилучшие условия. О борьбе ведомственных интересов см.: Хлевнюк О. В. Сталин и Орджоникидзе: Конфликты в Политбюро в 30‐е годы. М., 1993; Rees E. A. Stalinism and Soviet Rail Transport. 1928–1941. N. Y., 1995; результаты новейших исследований см.: Gregory P., Harrison M. Allocation under Dictatorship: Research in Stalin’s Archives // Journal of Economic Literature. Vol. XLIII (September 2005). P. 721–761.

145

Экономика советской торговли. М., 1934. С. 250.

146

Эти ресурсы складывались из местных заготовок, которые осуществлялись государственно-кооперативными органами после выполнения централизованных заготовок, имевших главный приоритет, а также из продукции мелкой местной промышленности, не имевшей союзного или республиканского значения. Порядок формирования местных ресурсов свидетельствует об их скудости.

147

Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 4 декабря 1932 года «О расширении прав заводоуправлений в деле снабжения рабочих и улучшении карточной системы» // Правда. 1932. 5 декабря.

148

Специально созданная комиссия СНК СССР разрабатывала общие принципы снабжения спецпереселенцев. Конкретизацией решений этой комиссии и практической реализацией постановлений занимался Наркомторг, а затем Наркомснаб СССР.

149

Постановление СНК СССР от 3 февраля 1930 года, п. 7. Во исполнение решения СНК Наркомат внутренней и внешней торговли СССР 18 февраля 1930 года принял постановление «О порядке снабжения продовольствием и промтоварами кулацких хозяйств в связи с выполнением ими твердых производственных заданий» (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 7. Л. 131).

150

Постановление комиссии СНК по вопросу об устройстве выселенных кулаков от 6 мая 1930 года. Приложение к протоколу заседания СТО от 26 мая 1930 года (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 1. Л. 61, 63, 68–72, 80, 119).

151

Постановление Наркомснаба от 27 мая 1931 года «О снабжении вновь переселяемых кулацких хозяйств». Постановление СНК от 1 июля 1931 года «Об устройстве спецпереселенцев», п. 5. Постановление СНК от 16 августа 1931 года «О спецпереселенцах». Постановление Наркомснаба от 31 августа 1931 года «О порядке снабжения детей спецпереселенцев» (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 18. Л. 141, 203; Д. 31. Л. 40, 92, 97, 137; Д. 38. Л. 164).

152

Необходимо подчеркнуть, что в этой главе речь идет о постановлениях власти, о провозглашенных принципах государственной политики снабжения. Практическое исполнение постановлений могло отличаться и на деле отличалось от бумажных распоряжений. Реальная ситуация со снабжением будет рассмотрена в главе «Иерархия в бедности». О спецпереселенцах см.: Линн В. Крестьянский ГУЛАГ: мир сталинских спецпоселений / Пер. с англ. Е. Осокиной. М., 2010.

153

Об изменении в начале 1930‐х годов отношения власти к «буржуазной» интеллигенции писала Шейла Фицпатрик. Она связывает эти изменения с концом культурной революции, которую датирует периодом с лета 1928 до июня 1931 года. Культурная революция, по ее мнению, являлась выражением классовой борьбы за создание рабочей интеллигенции и продвижение ее на высшие посты в системе образования и управления хозяйством. Подход Фицпатрик отличается от позиции большинства исследователей, которые связывают репрессии против интеллигенции конца 1920‐х — начала 1930‐х годов с поиском виновных в неудачах первой пятилетки (Fitzpatrick S. The Cultural Front: Power and Culture in Revolutionary Russia. Ithaca; N. Y., 1992. P. 115–148).

154

Этот порядок был введен постановлением СТО от 3 мая 1931 года. Распоряжения Наркомснаба от 30 мая и 25 июня 1931 года уточнили категории работников, на которых распространялось постановление СТО (ГАРФ. Ф. 4737. Оп. 1. Д. 326. Л. 17; Д. 344. Л. 9, 29).

155

Постановление СНК СССР «О медико-санаторной помощи научным работникам СССР» от 10 сентября 1932 года, Постановление ЦИК и СНК СССР «Об улучшении жилищных условий научных работников» от 27 марта 1933 года и др.

156

По мнению Н. С. Симонова, постановление Политбюро «О состоянии обороны страны» от 15 июля 1929 года определило приоритеты первого пятилетнего плана развития народного хозяйства. Главная задача, которую ставило это постановление, заключалась в коренной технической реконструкции армии, авиации и флота (Симонов Н. С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920–1950‐е годы: Темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. М., 1996. С. 70).

157

В 1930 году по красноармейскому пайку в сутки полагалось: 1 кг хлеба, 150 г крупы, 700 г овощей, 250 г мяса, 50 г жиров, 35 г сахара. В период военных лагерей и маневров дополнительно полагалось ежедневно 100 г белого хлеба и по 200 г сахара, кондитерских изделий и рыбы. Стоимость красноармейского пайка по кооперативным ценам составляла 17 руб. 14 коп., но Военно-хозяйственное управление отпускало его по цене 12 руб. 45 коп. В это же время стоимость рабочего пайка была 13 руб. 97 коп. (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 26. Л. 24; Д. 31. Л. 78).

158

Армия, как и все общество, испытала последствия коллективизации и массового убоя скота в деревне. В конце 1932 года суточная норма мяса в красноармейском пайке была снижена с 250 до 200 г, а в 1933 году — до 175 г. Однако по сравнению с другими группами населения мясные нормы для армии оставались высокими — 4–5 кг в месяц. Приказом А. И. Микояна было запрещено отпускать на снабжение «военных потребителей» второстепенные виды мяса — конину, верблюжину, зайчатину, мясо диких животных, так как «это могло вызвать нездоровые настроения среди красноармейцев». В то же самое время другим «централизованным потребителям» Микоян разрешил выдавать даже продукты переработки скота (сбои) (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 1. Д. 117. Л. 236).

159

Постановление Наркомснаба СССР от 10 июля 1931 года «О нормах снабжения начсостава РККА, войск ОГПУ и конвойной стражи СССР». Постановление СНК СССР от 27 июля 1931 года «Об улучшении материально-бытового положения начсостава РККА». Постановление СНК СССР от 14 декабря 1931 года «О довольствии РККА и остальных потребителей, проходящих по графе „военные потребители“» (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 18. Л. 13, 152, 166, 169; Д. 31. Л. 78).

160

РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 14. Л. 8.

161

Законодательство об обороне СССР. М., 1939. С. 94–196, 231–244.

162

Постановление Наркомснаба СССР от 28 ноября 1931 года «О продовольственном снабжении районных руководящих работников». Постановление СНК СССР от 5 декабря 1931 года «О продовольственном снабжении и лечебной помощи районным руководящим работникам» (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 18. Л. 34–36; Д. 31. Л. 4).

163

В 1932 году лишенные избирательных прав составляли порядка 5 % населения страны.

164

Весной 1932 года Политбюро разрешило лишенцам вступать в потребкооперацию. Однако покупать продукты и товары в кооперативах они могли в последнюю очередь, только после того как потребности других членов кооператива были удовлетворены.

165

РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 1. Д. 7. Л. 49; Оп. 1 в. Д. 1. Л. 35; Оп. 11. Д. 38. Л. 137.

166

Там же.

167

С начала 1930‐х годов экономика СССР уже во многом работала как военная экономика. Шло производство вооружения, практически на каждом предприятии параллельно с гражданской продукцией выпускалась и военная, использовались военные методы мобилизации ресурсов и др.

168

Подробно о мировом опыте государственного регулирования снабжения читай очерк в приложении.

169

О становлении и развитии системы привилегий партийной, советской, военной и интеллектуальной номенклатуры см.: Matthews M. Privilege in the Soviet Union. A Study of Elite Life-Styles under Communism. London, 1978. На русском языке сокращенный текст первой главы этой книги опубликован в: Вопросы истории. 1992. № 2–3. Мэтьюз считает, что система привилегий советской элиты появилась уже в первые месяцы после Октября. Другой историк, С. А. Павлюченков, оспаривает эту точку зрения. По его мнению, советская элита «начинала свою государственную карьеру» очень скромно. Эра спецраспределения, по его мнению, началась в мае 1919 года постановлением Оргбюро ЦК. Спецраспределение включало совнаркомовский паек, индивидуальные выдачи из продовольственного отдела ВЦИК, особые столовые (Павлюченков С. А. Военный коммунизм в России. С. 246).

170

Гайдар Е. Государство и эволюция. М., 1995. С. 113.

171

Тамаре Кондратьевой принадлежит интересное исследование о кормленческой функции власти. Она обратила внимание на ритуальное значение в Средние века царской и патриаршей подачи как знака, демонстрирующего власть. Ее выводы, касающиеся представлений о власти и практики ее осуществления, показывают, что генезис государства и его природа тесно связаны не с правовыми гражданскими и торгово-промышленными функциями власти, а с религиозно-кормленческой функцией. Анализ принципов продовольственного и товарного снабжения высшей номенклатуры в СССР свидетельствует о возобновлении кормленческой функции в советское время (Кондратьева Т. С. Кормить и править: О власти в России XVI–XX вв. М., 2009).

172

Списки должностей руководящих и ответственных работников, получавших пайки литеры «А» и «Б» в 1932 и 1935 годах, см.: РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 1. Д. 5. Л. 213; ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 16а. Д. 343. Л. 4–5.

173

По воспоминаниям И. Чекалина (писал под псевдонимом А. Ф. Алмазов), который 18 лет прослужил офицером пограничной охраны НКВД в Белоруссии, заметное улучшение в материальном положении начиналось с должностей начальника отдела и его помощников в областных и республиканских управлениях НКВД, начальника отделения в центральном аппарате НКВД или командира полка и его помощников в войсках НКВД (Hoover Institution Archives. Stanford, USA. Коллекция Б. Николаевского).

174

Основана на анализе документов из фондов ЦЕКУБУ/КСУ (ГАРФ. Ф. 4737).

175

Петроградское КУБУ и Московское КУБУ были созданы ранее — в 1920 году.

176

ГАРФ. Ф. 4737. Оп. 1. Д. 11. Л. 42; Д. 15. Л. 37–38.

177

Там же. Д. 7. Л. 56.

178

Ученые, состоявшие в списках ЦЕКУБУ, были уравнены в жилищных правах с рабочими. Это означало право на дополнительную комнату, а также то, что домоуправление не могло выселить семьи ученых или подселить к ним жильцов («уплотнить») без согласия организаций, в которых ученые работали. ЦЕКУБУ выдавала «охранные грамоты» на жилье, защищала права ученых в суде, ходатайствовала об улучшении их жилищных условий перед правительством. Ученые ЦЕКУБУ получили льготы в системе образования, равные правам рабочих. Их детей, как и рабфаковцев, зачисляли в вузы бесплатно, для них бронировали места. ЦЕКУБУ оплачивала командировки, заказ иностранной литературы, академические и персональные пенсии. Государство передало в распоряжение ЦЕКУБУ особняки бывшей аристократии для организации домов отдыха и санаториев на курортах. Ученые, состоявшие в списках ЦЕКУБУ, имели оплачиваемый двухмесячный отпуск. В распоряжении ЦЕКУБУ была своя поликлиника, дома престарелых и Дома ученых (Дома культуры), торговые кооперативы с магазинами, свои загородные хозяйства и фермы.

179

Бердяев Н. А. (1874–1948) — русский философ, в 1922 году был выслан за границу. Виппер Р. Ю. (1859–1954) — русский советский историк. Виппер Б. Р. (1888–1967) — искусствовед. В 1924 году отец и сын Випперы эмигрировали в буржуазную Латвию. Вернулись в Москву в 1941 году. Кизеветтер А. А. (1866–1933) — русский историк, деятель кадетской партии. В 1922 году был выслан из СССР. Сомов К. А. (1869–1939) — русский живописец и график, один из основателей журнала «Мир искусства». В 1923 году уехал из СССР и с 1925 года жил в Париже.

180

Научные степени были восстановлены в 1926 году.

181

Существует обширная советская историография, посвященная «помощи трудящихся зарубежных стран в построении социализма в СССР», написанная в 1960‐е годы. После открытия советских архивов, отказавшись от прежних стереотипов, новое поколение историков вновь обратилось к изучению этой темы. См.: Журавлев С. В. «Маленькие люди» и «большая история»: иностранцы московского Электрозавода в советском обществе 1920‐х — 1930‐х гг. М., 2000; Graziosi A. Foreign Workers in Soviet Russia, 1920–40: Their Experience and Their Legacy // International Labour and Working-Class History. Spring 1988. Vol. 33. Об опыте создания базы данных об иностранцах, работавших в СССР, см.: Журавлев С. В., Тяжельникова B. C. Иностранная колония в Советской России в 1920–1930‐е годы (Постановка проблемы и методы исследования) // Отечественная история. 1994. № 1.

182

Вербовка иностранцев проводилась за границей специальными техническими бюро, которые работали при советских торгпредствах или акционерных обществах. В Европе центром была Германия, где правительство не препятствовало вербовочной деятельности советских учреждений. Крупные масштабы приняла вербовочная деятельность в США (через Амторг) и Канаде. Советские учреждения не прибегали к помощи зарубежных правительственных организаций и не любили заключать договоры о найме с фирмами, боясь засылки шпионов под видом специалистов. Они старались действовать собственными силами: расклеивали объявления на биржах труда или помещали их в специальных журналах, использовали для пропаганды просоветски настроенные партии и общества за рубежом (коммунистические партии, Общества друзей СССР, Общества культуры и техники, секции Профинтерна, Лиги профединства и пр.). Нанимаемые должны были пройти собеседование для проверки физического состояния, квалификации и политических настроений. Инструкции требовали отбирать только здоровых и политически надежных. Политбюро рекомендовало давать объективную информацию об условиях работы в СССР. Условия договора (жилье, зарплата, доля валютных выплат и пр.) зависели от важности нанимаемого. Инженеры и другие высококвалифицированные специалисты получали преимущества по сравнению с рабочими. Советская сторона брала на себя обязательства обеспечить жильем, оплатить проезд, предоставлять ежегодно одномесячный отпуск, медицинскую страховку и бесплатное лечение в случае травмы, полученной на работе. Только часть зарплаты должна была выплачиваться в валюте, остальное в рублях. В начальный период советская сторона, как правило, обещала отчислять от 25 до 40 % зарплаты в валюте семьям специалистов, если те остались на родине. Это обязательство, однако, как правило, не выполнялось, и в конечном счете, за исключением небольшой части наиболее ценных кадров, взаимоотношения с иностранными рабочими и специалистами стали строиться на безвалютной основе. Из своей зарплаты иностранцы платили налоги, квартплату и за коммунальные услуги. Они не могли требовать вознаграждения за работу, которую выполняли вне рабочего времени, если она входила в круг их обязанностей. Не могли они получать и вознаграждения за изобретения. Право на патент принадлежало работодателю. Иностранцы должны были хранить служебные тайны. Договоры заключались на 2–3 года. Для всех устанавливался испытательный срок, в течение которого договор о найме мог быть расторгнут без предупреждения. В этом случае иностранец не получал выходного пособия и должен был оплачивать обратный проезд. Все споры решались в советских судах. Те, кто ехал на работу в СССР, могли ввезти оговоренный набор продовольствия и личных предметов на льготных условиях.

183

О работе иностранцев в системе советского общепита см.: РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 2. Д. 12; Осокина Е. А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского снабжения, 1928–1935. М., 1993. С. 93–96.

184

Их судьбы сложились по-разному. Зара, пережив личную трагедию в СССР, разочарованный вскоре вернулся в Америку. Джон Скотт, даже испытав суровость Магнитки, решил остаться и работать. Он был вынужден покинуть СССР перед самой войной, так как в период массовых репрессий потерял работу и подвергался личной опасности. Маргарет Уэтлин вышла замуж за советского театрального режиссера и прожила в России полвека, вернувшись в Америку только после смерти мужа (Scott J. Behind the Urals. An American Worker in Russia’s City of Steel. Bloomington, IN, 1989; Wettlin M. Fifty Russian Winters. An American Woman’s Life in the Soviet Union. N. Y., 1994; An American Engineer in Stalin’s Russia: The Memoirs of Zara Witkin, 1932–1934. Berkeley, 1991).

185

Walter E. Russia’s Decisive Year. N. Y., 1932. P. 76, 108.

186

Ibid. P. 206–212.

187

Постановления Наркомснаба СССР от 17 мая, 3 июня и 1 июля 1931 года (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 31. Л. 90, 103; Д. 35. Л. 202; Д. 49. Л. 8–9; Д. 50. Л. 74).

188

Более подробно о советской политике денежных переводов и посылочных операций из‐за границы см. специальную главу в: Осокина Е. Золото для индустриализации: Торгсин. С. 146–165.

189

Это вызвало возмущение среди дипломатов и инкорров. Однако им объявили, что решение принято с ведома правительства и не будет изменено (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 13. Л. 129, 138).

190

Одним из таких исключений являлся И. В. Мичурин (1855–1935), академик ВАСХНИЛ, почетный член АН СССР. Он жил в небольшом городке Козлове Тамбовской области, где организовал селекционную станцию плодово-ягодных культур. Мичурин получал продукты из Москвы. Так, в 1931 году по одной из записок ему было послано: по 1 кг сливочного масла и чая, по 5 кг сахара, сыра, копченостей, осетра, 5 коробок консервов и 6 кусков мыла. В условиях голода на периферии это был бесценный подарок.

191

В 1932–1933 годах Москва получала в 4–6 раз больше мяса, рыбы, маргарина, в 3 раза больше сливочного масла, чем все города Московской области. По сравнению со всеми городами Ленинградской области в 1932 году Ленинград получил мясопродуктов в 7, а в 1933 году — в 14 раз больше, а также в 4–5 раз больше рыбы, в 3–6 раз больше сливочного масла, в 5–12 раз больше маргарина. В планах реализации рыночных фондов Москва и Ленинград всегда выделялись специальными строками (РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 2. Д. 662, 663, 664, 667).

192

Исчезало из употребления и слово «продавец». Его заменил «резчик», так как главной обязанностью продавца стало нарезать пайки как можно больше и быстрее.

193

Иерархия магазинов и столовых дополнялась иерархией складов, которые поставляли в торговлю товары и продукты. Например, руководителей центральных партийных и советских учреждений обслуживала База особого назначения. Среди ее привилегированных клиентов были не только кремлевская больница, столовые СНК и ЦИК, особняк Наркоминдела (снабжение дипломатических приемов), но и особняк пролетарского писателя Максима Горького (РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 29. Л. 4). Этот порядок отличался от практики снабжения, например, в США. Приглашенный летом 1931 года на совещание по улучшению работы общепита М. Веббер пытался рекламировать американский опыт: «В США все школы, больницы, гостиницы, клубы, рестораны и магазины снабжаются из одних и тех же, дополняющих друг друга снабжающих баз. Вы должны решить, хотите ли вы установить такую же практику, или вы предпочтете выделить отдельные базы для каждой потребляющей группы» (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 1. Д. 50. Л. 12, 30). Советские власти предпочли последний вариант.

194

В 1935 году нормы питания в литерных столовых Москвы и Ленинграда составляли 6–7,5 кг мяса; 7,5 кг рыбы; 700 г сливочного масла; 5 яиц в месяц. На ужин выдавался сухой паек из расчета 2 кг масла; 1,5 кг сыра; 20–30 яиц в месяц (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 16а. Д. 343. Л. 3). Для руководителей рангом пониже существовали свои нормы в общепите и свои столовые. Расход мяса, например, в столовых для руководящих работников Московской области в 1931 году составлял 4,5 кг в месяц на человека. Это было выше пайковых норм для рабочих золото-платиновой промышленности, работавших в тяжелейших условиях, и находилось на уровне специального красноармейского пайка для Примонгольских и Тувинских трактов (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 1. Д. 5. Л. 162; Оп. 11. Д. 79. Л. 6, 13).

195

Перечень элитных столовых и контингентов, обслуживаемых ими, см.: ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 16а. Д. 343. Л. 1–4.

196

В самом начале 1930‐х годов на улице Грановского, д. 2 открыли Столовую лечебного питания, которая обслуживала высшее руководство страны.

197

Дмитриевский С. Советские портреты. Стокгольм, 1932. С. 27–28.

198

По академическому спецснабжению в общепите полагалось в месяц на человека: 5 кг мяса; 7,5 кг рыбы; 600 г животного масла; 5 яиц (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 16а. Д. 343. Л. 1–4).

199

Даже в коммерческих и «фешенебельных» ресторанах существовали нормы питания. Например, для так называемых открытых столовых повышенного типа мясная норма была установлена 2,25 кг; в коммерческих ресторанах «Европа», «Гранд-Отель» — 3 кг в месяц на человека.

200

Walter E. Russia’s Decisive Year. P. 45. Здесь и далее пер. с англ. Е. Осокиной.

201

Советская торговля. 1934. № 2. С. 63.

202

Исследование М. Мэтьюза показало, что в распределении материальных благ (жилье, зарплата, пенсии, налоговые льготы и пр.) Политбюро руководствовалось едиными принципами (Matthews M. Privilege in the Soviet Union).

203

Эта глава рассказывает о тяжелой жизни гражданского населения. Но и армия в период карточной системы переживала продовольственные трудности и, как показывали инспекторские проверки, временами сидела на голодном пайке, несмотря на обещанные привилегии. Однако высшее военное руководство обеспечивалось на уровне высшей партийно-государственной элиты страны.

204

Имеется в виду бедность материальной жизни. Подлинное вдохновение, энтузиазм и мечты о светлом завтра, которые, несомненно, присутствовали в жизни первых пятилеток, остаются за рамками этой книги. Загадку парадоксального сочетания нищеты и вдохновения в советском обществе 1930‐х годов попытался разгадать Стивен Коткин (Kotkin S. Magnetic Mountain. Stalinism as a Civilization).

205

Если в 1927/28 году было заготовлено 11,5 млн т зерна, то к концу карточной системы в 1934/35 году — более 26 млн т (The Economic Transformation of the Soviet Union. P. 290).

206

В 1931 году директивные хлебозаготовительные цены составляли порядка 5–12 коп. за килограмм. В то же самое время килограмм пшеничной муки даже по низким карточным ценам стоил 25–28 коп., а на рынке — 4–5 руб. В том же году государственные заготовительные цены на говядину и баранину составляли от 17 до 36 коп. за килограмм, на молоко — 17 коп. за литр. При этом наиболее низкая цена на мясо в торговле (карточное снабжение в городе) составляла в 1931 году 1 руб. 50 коп., в 1932‐м — более 2 руб. Государственные коммерческие и рыночные цены были значительно выше. Так, в 1932 году средняя рыночная цена на мясо в Москве была 11 руб. за килограмм, на молоко — 2 руб. за литр (Осокина Е. А. Иерархия потребления. С. 46).

207

На 1 января 1933 года городское население СССР, по подсчетам ЦУНХУ, составляло порядка 40,4 млн человек, сельское — 125,4 млн. В расчете на душу населения в 1931–1933 годах государство в среднем в год направляло на одного горожанина больше, чем на сельского жителя, муки — в 12–18 раз, крупы — в 12–28 раз, рыбы — в 10–14 раз, сахара — в 8–12 раз, винно-водочных изделий — в 2,5–3 раза, чая — в 1,5 раза. Мясо и сливочное масло из государственных фондов практически в деревню не поступали. Поставки непродовольственных товаров в год в расчете на одного горожанина за период 1931–1935 годов превосходили поставки на одного сельского жителя: по швейным изделиям — в 3–6 раз, мылу — в 3–10 раз, кожаной обуви — в 2,5–5 раз, трикотажу и табачным изделиям — в 5–12 раз. Только по так называемым товарам сельского спроса (хлопчатобумажные ткани, платки, махорка) дисбаланс сельского и городского снабжения, хотя и существовал, был менее резким. Эти показатели высчитаны на основе годовых отчетов Наркомснаба СССР о распределении рыночных фондов планируемых товаров и демографической статистики ЦУНХУ Госплана СССР о численности городского и сельского населения (РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 2. Д. 662, 663, 667; Ф. 1562. Оп. 329. Д. 16, 19, 49, 83, 85).

208

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 1. Д. 657. Л. 18–23, 118.

209

Из письма рабочего Н. Д. Богомолова, который находился в Центрально-Черноземном районе в составе хлебозаготовительной бригады. Письмо адресовано Сталину. Богомолова мучил вопрос — как объяснить крестьянину необходимость растить хлеб и скот, когда в условиях заготовок, сельского снабжения и цен он оставался ни с чем (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 16. Л. 58, 59).

210

РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 108. Л. 23.

211

РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 1. Д. 48. Л. 116; Д. 58. Л. 53–55.

212

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 10. Д. 116. Л. 170, 171.

213

По подсчетам экономических историков, в конце 1920‐х годов в деревне после окончания хлебозаготовок оставалось около 50 млн т зерна, после неурожайных 1931 и 1932 годов — соответственно 33 и 37 млн т (The Economic Transformation of the Soviet Union. P. 290).

214

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 10. Д. 339. Л. 2–18.

215

Заготовками изымалось не только зерно. В письме из Бурятии (конец 1933 года) говорилось, например, что установленные планы приведут к полному изъятию товарного молока в колхозах и фермах. На этом фоне издевкой прозвучали слова одного из партийцев, сказанные на пленуме Московского обкома: «Мы рады, что колхозники пьют молоко. Но мы хотим, чтобы они пили его вместе с рабочим классом, а не отдельно от него» (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 1. Д. 4. Л. 99; Оп. 11. Д. 76. Л. 55; Д. 48. Л. 117).

216

Это постановление имело тяжелые последствия и для городского населения. Оно привело к резкому снижению товарооборота, кассовых сборов и, следовательно, невыплате зарплаты. Украинские власти просили об отмене этого постановления уже через месяц после его принятия (Там же. Оп. 11. Д. 50. Л. 19; Д. 73. Л. 230; Д. 116. Л. 144).

217

О голоде см.: Кондрашин В. В. Голод 1932–1933 годов: Трагедия российской деревни. М., 2008; Голод в СССР. 1929–1934: В 3 т. / Ответ. сост. В. В. Кондрашин. М., 2011–2013; Tauger M. Famine et transformation agricole en URSS. Paris, 2017.

218

Осокина Е. А. Характер демографических процессов и система централизованного снабжения продовольствием в 1933 году (Опыт работы с базой данных по торговой и демографической статистике) // Россия и США на рубеже XIX–XX вв. М., 1992. С. 155–173.

219

История 1930‐х годов знает и другие примеры, когда неснабжение становилось орудием карательной политики. В 1935 году снабжение Ленинграда резко ухудшилось. По душевым показателям сельские поставки в Ленинградскую область стали намного превосходить снабжение этого второго по значению и привилегиям города в СССР. Объяснения следует искать в сфере политики. Убийство 1 декабря 1934 года руководителя Ленинградской партийной организации С. М. Кирова повлекло не только политические репрессии («кировский поток»), но и экономические санкции (Осокина Е. А. Иерархия потребления. С. 97–99).

220

Крестьяне задали уполномоченному и другие интересные вопросы: Какая разница между сплошной коллективизацией и крепостным правом? Имеет ли право мужик что-нибудь делать без разрешения и указания? Может ли мужик высказать свое мнение и не попасть «на карандаш»? (Коллекция С. А. Красильникова. Hoover Institution Archives).

221

Scott J. Behind the Urals. P. 30–33, 38, 42, 78.

222

Thomson J. L. A Yankee Expert in Free Russia // The Saturday Evening Post. 1931. June 27. P. 122.

223

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 674; Оп. 8. Д. 655.

224

Советская торговля. 1935. № 8. С. 50.

225

Коллекция документов Е. Ф. Павловской (Hoover Institution Archives). Приведена цитата из письма сестры Павловской, которая работала машинисткой в Воронеже. Все свои письма она начинала с описания продовольственных трудностей, приводила рецепты «новых блюд», которые изобретали люди в условиях недостатка продуктов, делилась опытом, как лучше достать и экономнее приготовить еду. Она, в частности, писала: «Как много и разнообразно мы ели раньше и как мало — теперь» — и признавалась, что ее сокровенная мечта — «съесть семь кур».

226

РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 62.

227

Там же. Л. 99–105.

228

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 10. Д. 116. Л. 66–69, 166–174.

229

Заводские столовые в годы карточной системы обеспечивались главным образом продуктами из заводских подсобных хозяйств. Из государственных фондов туда поступали в основном хлеб, крупа, чай.

230

РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 62. Л. 12, 15, 16, 31, 82, 83.

231

Керосин играл исключительно важную роль в быту, так как являлся топливом для примусов, на которых готовила пищу вся страна. Без преувеличения можно сказать, что первые пятилетки шагали в жизнь не только под стук рабочего молота, но и под шипение примусов.

232

По данным бюджетов, в среднем по СССР рабочий покупал на рынке около 10–15 % швейных изделий и мыла, 20 % кожаной обуви, в то время как московский рабочий соответственно 2–4 и 10 %.

233

Ashmead-Bartlett E. The Riddle of Russia. P. 32.

234

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 33. Л. 35, 36.

235

Walter E. Russia’s Decisive Year. P. 24.

236

Burrell G. A. An American Engineer Looks at Russia. Boston, 1932. P. 126.

237

O’Hare McCormick A. Russia’ s Trend — To Main Street? // The New York Times Magazine. 1934. February 18. P. 20.

238

The Economic Transformation of the Soviet Union. P. 103.

239

По подсчетам ЦУНХУ, в 1931 году в городах РСФСР родилось 621 тыс. человек, в 1932‐м — 713, а в 1933‐м — всего лишь 445 тыс. человек. На Украине соответственно 152, 167 и 110 тыс. человек (РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 107).

240

Подробно об этом см.: Rossman J. J. Worker Resistance under Stalin. Class and Revolution on the Shop Floor. Cambridge, MA, 2005.

241

РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 56. Л. 51; ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 10. Д. 116. Л. 69, 172–174.

242

Chamberlin W. H. Russia’s Iron Age. Boston, 1934. P. 96–97.

243

Thompson D. The New Russia. P. 37.

244

O’Hare McCormick A. Russia’s Trend — To Main Street? P. 2.

245

Примером является книга В. Роговина «Сталинский неонэп» (М., 1994). На позицию автора в оценке материального положения советской элиты, видимо, повлияла его приверженность к взглядам Троцкого, который стремился показать перерождение власти в 1930‐е годы, доказать, что сталинская бюрократия предала идеалы революции. При этом и Роговин, и ранее его идейный герой «забывают» о жизни самого Троцкого в 1920‐е годы в Кремле. Она не была аскетической.

246

Говоря о высшем политическом руководстве, или элите, автор имеет в виду партийно-государственных руководителей, получавших в период карточной системы наилучшее спецснабжение (пайки литеры «А» в закрытых распределителях для руководящих работников центральных учреждений). О том, какие должности составляли эту группу, говорилось ранее.

247

Дмитриевский С. Советские портреты. С. 21, 22. Автор считает, что в 1920‐е годы жизнь в Кремле была более роскошной. Тон задавали бывшие в силе большевики-«аристократы» — Троцкий, Зиновьев, Каменев.

248

Стоимость этого пайка (литера «А») составляла немногим более 147 руб. Паек для ответственных работников (литера «Б») был скромнее. В конце 1931 года он включал: 2 кг мяса и 3 кг колбасы, 3 кг рыбы, 2 кг сельди, 0,5 кг кетовой икры, 5 банок консервов, по 1 кг жиров и сыра, по 1,5 кг сахара и сухофруктов, 10 штук яиц в месяц, а также 1 л молока в день. Ко времени отмены карточной системы нормы рыбы, жиров, сахара были повышены (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 1. Д. 71. Л. 107–108; Оп. 11. Д. 32. Л. 30; ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 16а. Д. 343. Л. 4–5).

249

Летом 1931 года Наркомснаб утвердил следующие нормы снабжения в закрытых распределителях ответственных работников (литера «Б»): зимнее, демисезонное пальто, плащ, костюм, брюки, толстовка, 3 рубашки, 4 пары белья, 24 м ткани, 6 пар носков, 12 кусков туалетного мыла, 2 пары обуви, 2 пары галош, 2 простыни на человека в год. Ко времени отмены карточной системы руководящим работникам (литера «А») полагалось товаров на 300 руб. в квартал, ответственным работникам (литера «Б») — на 250 руб. (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 32. Л. 30; ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 16а. Д. 343. Л. 5).

250

Одним из путей проникновения иностранных журналов в СССР являлось ОГПУ/НКВД. Сотрудники получали их по служебным каналам, но часто использовали в личных целях. Об истории советской моды см.: Журавлев С., Гронов Ю. Мода по плану: история моды и моделирования одежды в СССР, 1917–1991. М., 2013.

251

Рассказ, правда относящийся к более позднему времени, из воспоминаний Григория Климова свидетельствует о вкусах номенклатуры, системе ценностей и уровне ее обеспечения. Климов вспоминает, что в конце войны наркоматчиков Москвы можно было безошибочно узнать по светло-коричневым кожаным пальто. Эти пальто, в качестве спецодежды для шоферов, вместе с автомашинами присылали американцы по ленд-лизу. Машины уходили по назначению на фронт, а кожаные пальто оставались в Москве (Hoover Institution Archives. Коллекция Б. Николаевского).

252

В октябре 1933 года постановлением ЦИК и СНК были установлены твердые должностные оклады работникам советских организаций. Так, председатели и секретари ЦИК СССР и союзных республик; СНК СССР и союзных республик, их замы; председатели краевых, областных исполкомов и горсоветов Москвы, Ленинграда, Харькова; наркомы СССР и РСФСР и их замы; председатели Верховного суда СССР, РСФСР, краевых и областных судов; прокуроры СССР, союзных республик, краев, областей; ректоры Института Красной профессуры и ряда других университетов получали оклад 500 руб. в месяц. Персональные зарплаты доходили до 800 руб. в месяц. Средняя зарплата рабочих в то время составляла 125 руб. Лишь небольшой слой высокооплачиваемых рабочих имел заработок 300–400 руб. в месяц. Зарплата учителей начальной и средней школы составляла 100–130, врачей — 150–275 руб. в месяц. Существовали в стране и оклады 40–50 руб. в месяц, которые получал, например, средний и младший медперсонал (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 1. Д. 90; Оп. 11. Д. 78. Л. 15–20; Д. 26. Л. 2–4; Ф. 1562. Оп. 329. Д. 62. Л. 1). О политике зарплаты см.: Ильюхов А. А. Как платили большевики: политика советской власти в сфере оплаты труда в 1917–1941. М., 2010; о денежных доходах высшего руководства СССР см.: Matthews M. Privilege in the Soviet Union. P. 91–101.

253

В 1933 году в Наркомате снабжения СССР секретный денежный фонд для помощи руководящим работникам составлял 600 тыс. руб. в год. Из этих средств должны были выделяться дотации в столовую в размере 80 руб. в месяц на человека, книжные абонементы — 50 руб. на человека в квартал, лечебный фонд в размере 400 руб. на человека в год, а также 7 тыс. руб. в месяц — на содержание закрытых буфетов (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 74. Л. 146).

254

Одним из первых элитных домов был Дом правительства, построенный в центре Москвы, недалеко от Кремля и известный благодаря книге Юрия Трифонова как Дом на набережной. В наши дни серый фасад этого здания увешан мемориальными досками с именами партийных и государственных сановников, военных и ученых, живших в нем в сталинские годы. Этот мрачный «номенклатурный некрополь» — один из первых рукотворных памятников иерархии советского общества. Историю дома и его обитателей см.: Слёзкин Ю. Дом правительства. Сага о русской революции. М., 2019.

255

«Иосиф бесконечно добр…» Дневник М. А. Сванидзе // Источник. 1993. № 1. С. 11.

256

В 1934 году нормы питания в санатории «10-летие Октября», предназначенном для лечения партактива, в сравнении с нормами «общегражданского» санатория составляли в день на одного отдыхающего соответственно: сахара — 125 и 100 г, сливочного масла — 125 и 33 г, мяса — 500 и 165–200 г (РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 85. Л. 112; Д. 116. Л. 126, 127).

257

Салон-вагоны изготовлялись по индивидуальному заказу на деньги ведомства, в котором работал сановник. При стоимости обычного мягкого вагона 70 тыс. руб. изготовление салон-вагона обходилось в 300–400 тыс. руб., а были случаи, что и более миллиона руб. Вот описание одного из салон-вагонов, предназначенного для наркома финансов Гринько: «Двери купе, спальни и ванной с внутренней стороны зеркальные, внутренняя отделка — из дуба под красное дерево с полировкой под лак, обивка потолка салона клеенкой, стен — линкрустом по сукну, мебель особой конструкции под красное дерево, обитая шагреневой тканью». Проверка Комиссии советского контроля показала, что вагоностроительный завод им. Егорова к 1937 году был завален подобными заказами и только тем и занимался, что изготовлял салон-вагоны. Заказчики же, по определению Комиссии, «бесились с жиру». Так, в 1935 году по заказу начальника Главвагонпрома А. М. Фушмана был изготовлен салон-вагон длиной 25 м, стоимостью 1,5 млн руб. (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 24а. Д. 409. Л. 27). Совнарком пересматривал списки организаций, которые могли пользоваться служебными вагонами, пытаясь остановить разбазаривание государственных средств. В 1932 году права на салон-вагоны имели секретари и члены Политбюро ЦК ВКП(б), председатели ЦИК СССР, СНК СССР и РСФСР, ОГПУ СССР, наркомы СССР, командующие округами. Последующие проверки показали, однако, что салон-вагонами продолжали пользоваться без разрешения правительства областные и краевые руководители.

258

РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 85. Л. 152–154.

259

Рассказывают случай, который произошел после войны. Дочь Сталина, Светлана, пришла к отцу и попросила у него деньги на покупку машины. Сталин открыл ящик стола и бросил пачку купюр на стол. Он очень удивился, когда узнал, что этой суммы недостаточно, чтобы купить машину. Живя на государственный счет, политическое руководство страны могло не знать стоимости вещей.

260

Кроме того, в СССР партийно-государственное руководство, именно в силу занятия высших должностей, составляло слой наиболее обеспеченных людей, тогда как в западном обществе лишь отдельные представители государственной администрации являлись в то же время наиболее богатыми людьми. По мнению Мэтьюза, в 1970‐е годы только президент США получал достаточно высокую зарплату, чтобы быть включенным в число богатой элиты. Источники богатства в западном обществе являлись иными, чем в советском обществе (Matthews M. Privilege in the Soviet Union. С. 182).

261

Гайдар Е. Государство и эволюция. Гл. IV. Частная собственность номенклатуры. С. 103–143.

262

По воспоминаниям И. Чекалина, офицера НКВД, в 1934–1941 годах порядка 70 % сотрудников и служащих НКВД, хотя и жили лучше среднего советского гражданина, находились по материальному положению ниже среднего уровня жизни рабочего в западном обществе. К концу 1930‐х годов их зарплата составляла в среднем 2 тыс. руб. в месяц. Кроме того, работники НКВД имели бесплатную форму (шерстяной костюм, шинель, фуражка на два года, хлопчатобумажный костюм, сапоги, три пары белья на год). Раз в год полагались путевка на курорт и денежное пособие на отпуск. Для жилья семейным предоставлялось две комнаты, холостым — комната в коммуналке. Работники НКВД имели также свои магазины, где покупали товары по более низким ценам, чем «обычное» население. Высшее руководство НКВД к концу 1930‐х годов получало зарплату 3–4 тыс. руб. в месяц, денежные дотации из специальных фондов, квартиру из 3–4 комнат, государственную дачу и машину, бесплатное питание из особого ресторана — прямо в кабинет, продовольственные пакеты для семьи с доставкой на квартиру. Пошив одежды осуществлялся в специальных мастерских. Раз в год — отпуск на советском курорте. Сотрудники НКВД, по словам Чекалина, не имели накопленных средств. Деньги вкладывали в импортные вещи, это и был капитал на черный день (Коллекция Б. Николаевского. Hoover Institution Archives).

263

Представление о жизни среднего класса США в 1930‐е годы дают интервью, которые проводили с 1936 по 1940 год безработные писатели, юристы, учителя, библиотекари. Были опрошены тысячи человек по всей стране. Интервьюеров интересовали условия жизни американцев, их образование, работа, доход, питание, времяпрепровождение, религиозные и политические взгляды и др. В настоящий момент материалы «Истории жизни американцев» (American Life Histories) хранятся в отделе рукописей Библиотеки Конгресса в Вашингтоне. Коллекция насчитывает 2900 документов, представляющих работу 300 писателей из 24 штатов, и является частью огромного Федерального писательского проекта (The Federal Writers’ Project), проводившегося администрацией президента Рузвельта в рамках Нового курса. Благодарю Ричарда Марка Лэнга за то, что он привлек мое внимание к этому проекту.

В соответствии с материалами, условия жизни среднего класса США варьировались в зависимости от места жительства, доходов, размеров семьи и пр. Проводить обобщения непросто, так как в состав среднего класса входили рабочие, фермеры, служащие, люди интеллектуального труда, мелкие и средние предприниматели, доходы которых различались. Тем не менее наиболее общие выводы можно сделать. Условия жизни американских рабочих выгодно отличались от положения их советских коллег. В худшем варианте в крупных городах, таких как Нью-Йорк, рабочая семья имела несколько комнат в квартире на 2–3 семьи с общей кухней и ванной. Но не редкостью были отдельные квартиры, а на периферии и собственные дома, особенно у рабочих со стажем. Одежда и питание везде описываются как хорошие. Мое внимание привлекло описание элитного дома в Гарлеме (этот район Нью-Йорка в 1930‐е годы имел, в отличие от недавнего времени, хорошую репутацию): «Совершенно исключительное здание с большим великолепием и обилием услуг. Лифтеры, швейцары, носильщики в специальной форме, все помогают держать здание в безукоризненной чистоте». Этот элитный дом предназначался для… высокооплачиваемых рабочих.

Те, у кого был небольшой бизнес (маленький магазин, изготовление одежды или продуктов на заказ и т. п.), как правило, имели 3–6-комнатные квартиры на семью в городах; дом или несколько домов в маленьких городах и сельских местностях. Мебель, одежда, питание, образование для детей описываются как хорошие. Приведу один пример. Некто Мэри Тейлор жила в большом (семь комнат), хорошо обставленном доме во Флориде, свой другой дом она сдавала в аренду, имела небольшую машину. Ее пятеро детей закончили колледж, старшая училась в престижном Университете Джонса Хопкинса. Семья питалась хорошо, в основном в ресторанах, так как готовить дома не хотели. Свободное время проводили в клубе, играя в бридж, или устраивали вечеринки. Одевались хорошо. Свой основной доход Мэри Тейлор получала от изготовления на заказ джемов и желе, работая вместе с помощницей ежедневно с семи утра до трех часов дня. Ее месячный доход не превышал 100 долларов. Своим материальным положением она не была довольна, так как в молодости, пока ее муж не разорился, жила гораздо лучше. Это — описание условий жизни среднего слоя среднего класса США, но по набору материальных благ оно не уступает материальному положению советской элиты.

264

Matthews M. Privilege in the Soviet Union. С. 176–183.

265

Группа получивших спецснабжение в общепите была больше за счет включения в списки специалистов, работавших в центральных учреждениях. Без них число пользовавшихся спецстоловыми составляло 53 тыс., вместе с ними — 86,7 тыс. человек (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 16а. Д. 343. Л. 1–5).

266

Джон Скотт описал снабжение руководства Магнитки. Партийные лидеры, директорат и представители ОГПУ/НКВД покупали товары в распределителях для иностранных специалистов, работавших на строительстве. Там продавались икра, кавказские вина, импортные продукты и был приличный по тем временам выбор обуви и одежды. Та же иерархия была и в жилищных условиях. В то время как рабочие ютились в землянках и бараках, а в лучшем случае в общежитиях, для руководства был построен специальный жилой район «Березки» с индивидуальными коттеджами. Та же иерархия была и в зарплате, хотя деньги не играли большой роли. Как писал Скотт, их имел каждый, но в полупустых распределителях нечего было купить (Scott J. Behind the Urals. P. 42).

267

РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 11. Д. 52. Л. 146; Д. 73. Л. 26, 27; Д. 80. Л. 123 и др.

268

Для 1970‐х годов, исходя из размеров зарплаты, Мэтьюз определяет численность элиты в размере 227 тыс. человек. В его подсчетах социальный состав элиты шире, чем в этом исследовании, что в определенной степени отражает рост материального благосостояния в обществе. Однако даже в этом случае советская элита составляла ничтожную долю трудоспособного населения СССР (Matthews M. Privilege in the Soviet Union. P. 30–33).

269

Morrissey J. P. Forced Idleness // The Saturday Evening Post. 1931. December 26. P. 17.

270

Burrell G. A. An American Engineer Looks at Russia. P. 93.

271

Например, 0,5–0,6 марки за рубль при настоящем курсе 2,17 марки за рубль.

272

Джон Пеликан находился в СССР с 1930 по 1931 год. Письмо, в котором он описывает обстоятельства этого дела, датировано маем 1932 года (Hoover Institution Archives. Коллекция документов Джона М. Пеликана).

273

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 36. Л. 23–25.

274

Там же. Д. 33. Л. 35–36.

275

Об особом значении рынка подержанных вещей в социалистической экономике см.: Treml V. G. A Coping Mechanism: Redistribution of Assets in Soviet and Post-Soviet History: Paper for the Annual Meeting of the Southern Conference on Slavic Studies, Ashville, NC, April 1996.

276

Поскольку к обмену или продаже части хлебного пайка прибегали чуть ли не все рабочие и служащие, правительство вынуждено было заявить, что подобные действия не являются спекуляцией (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 15а. Д. 1071. Л. 30–31).

277

Ashmead-Bartlett E. The Riddle of Russia. P. 207–209. Пер. с англ. Е. Осокиной.

278

Анализ статистики преступности первой половины 1930‐х годов дан в работе: Shearer D. R. Crime and Order in Stalin’s Russia during the 1930s. A Reassessment of the Great Retreat and the Origins of Mass Repression // Presentation at the 6th Meeting of the Seminar on Russian and Soviet History: New Directions in Research on the 1930s. Paris. May, 1996.

279

Количество осужденных общими судами РСФСР в 1927 году и второй половине 1930‐х годов составляло порядка 700 тыс. человек в год, а в 1929–1933 годах больше 1 млн человек в год (ГАРФ. Ф. 9492. Оп. 2. Д. 42. Л. 125).

280

Стивен Коткин, анализируя работу черного рынка в Магнитогорске, тоже пришел к выводу, что запрещенная рыночная деятельность являлась средством выживания или наживы. Именно власть с ее неприятием рынка рассматривала подобную деятельность как сопротивление. Неповиновение, таким образом, проявлялось не в осознанной антиправительственной деятельности, а в экономическом противостоянии власти. Другими словами, сам факт существования экономической сферы вне контроля власти, сферы, где люди могли принимать решения и заключать сделки по своему усмотрению, был ненавистен режиму и противоречил его политэкономическим идеалам (Kotkin S. Magnetic Mountain. Stalinism as a Civilization. P. 277–278).

281

ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 14a. Д. 755. Л. 2–3.

282

Там же. Л. 3.

283

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 10. Д. 116. Л. 133–134.

284

РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 62. Л. 12, 31; Ф. 8043. Оп. 1. Д. 72. Л. 1.

285

ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 14а. Д. 755. Л. 2–3.

286

В 1935 году мужские ботинки, которые в коммерческом магазине стоили 77 руб., на рынке продавали за 130; мужской костюм, купленный в коммерческой торговле за 130 руб., на рынке стоил 320; цены на женский костюм соответственно составляли 108 и 200, мужское пальто — 180 и 375, велосипед — 250 и 650–800 руб. (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 16а. Д. 404. Л. 12).

287

По данным КПК, осенью 1935 года посещаемость рынка в Ростове-на-Дону составляла 10 тыс. человек в выходной день, а Ярославского рынка в Москве — 300 тыс. человек (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 16а. Д. 404. Л. 11).

288

Проверка рынков Ленинграда в 1934 году показала, что среди задержанных профессиональные спекулянты составляли только 10 %, треть задержанных — рабочие, еще треть — домохозяйки, 10 % — служащие. В Киеве 27 % среди задержанных составили колхозники, 10 % — кустари, около трети — иждивенцы рабочих и служащих, на долю профессиональных перекупщиков приходилось только 5 %. В Москве самыми большими группами среди спекулянтов при проверке оказались домохозяйки — 20 % и кустари — 15–20 % (Там же. Оп. 15а. Д. 1071. Л. 16–20).

289

Спекулировала и советская элита. В автобиографической повести Ю. М. Нагибин рассказывает о предпринимательстве жены и дочери (Нагибин был на ней женат) директора крупнейшего в Москве автомобильного завода И. А. Лихачева. Для себя дамы шили одежду и обувь на заказ в закрытом ателье, а те вещи, которые получали в закрытом распределителе на Петровке, продавали на Тишинском рынке: «На каждую (имеются в виду дочь Лихачева и домработница. — Е. О.) напяливалось по две дамские шубы, через левую руку перекидывались мелкие вещи: кофты, платья, юбки, комбинации. Они шли на промысел в кишащую глубину рынка…» Жена Лихачева осуществляла общее руководство, ожидая в машине. Семья красного директора обеспечивалась хорошо и перепродавала вещи не из нужды. Жены других сановников также занимались «реализацией промтоварного лимита». Эпизод относится к концу войны, но вряд ли поведение людей изменилось. Они продолжали заниматься тем, что привыкли делать (Нагибин Ю. М. Моя золотая теща // Тьма в конце туннеля. М., 1996. С. 219–221).

290

ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 15а. Д. 1071. Л. 16–20; Д. 1073. Л. 186; Оп. 18а. Д. 904. Л. 4.

291

Из протокола Политбюро от 23 апреля 1932 года: «О хищениях продовольственных и промышленных товаров. Поручить комиссии выбрать для постановки в суде из представленных дел 4 дела с применением ВМН (высшая мера наказания, то есть расстрел. — Е. О.), по одному делу в Москве, Ленинграде, Харькове и Сталинграде. Остальные дела направить во внесудебном порядке» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 12. Л. 107).

292

Болотин З. Вопросы снабжения. М.; Л., 1935. С. 84.

293

Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. С. 304–305. Причиной бурного развития общепита был не только голод, но и рост женской занятости. В условиях скудного пайкового снабжения было невыгодно оставаться домохозяйкой. В начале 1932 года правительственным декретом все домохозяйки моложе 56 лет были лишены карточек. Чтобы получать пайки, они должны были работать на государство.

294

РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 62. Л. 8, 10, 86, 88.

295

Салов А. Организация рабочего снабжения. М., 1933.

296

Другие пункты этого приказа не менее интересны. Так, пункты 1 и 3 гласили: «С сего числа строжайше воспрещается выбрасывать в окна и форточки и иным путем во двор дома и на улицу сор и очистки, также выливать помои и горшки, равно мочиться с балконов вниз, кои должны быть, как и окна, ввиду зимнего времени, наглухо закрыты во избежание порчи водопроводных труб, а также (выбрасывать) человеческие экскременты, завернувши в бумажку, как неоднократно было замечено и поступали жалобы ввиду бездействующих уборных, что совершенно недопустимо и источник заразы… 3. Также воспрещается заходить в чужие комнаты, для чего необходимо стучать в дверь до ответа живущего гражданина. Виновные в неисполнении замеченных проступков будут выселены в 24 часа и наложены административные взыскания» (Hoover Institution archives. Коллекция Уилларда Л. Гортона).

297

Зеленин И. Е. Коллективизация и единоличник // Отечественная история. 1993. № 3.

298

Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. С. 358.

299

Чтобы подчеркнуть дороговизну рынка, укажу, что, по данным бюджетов, средний доход на каждого члена семьи индустриального рабочего, с учетом всех денежных поступлений, составлял в 1932–1933 годах 55–65 руб. в месяц (РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 62. Л. 17–18).

300

В первой половине 1934 года рыночные цены по сравнению с первой половиной 1933 года снизились в два раза (РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 62. Л. 39).

301

РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 62. Л. 137.

302

Рынок 1930‐х годов был ýже и рынка периода военного коммунизма. В период Гражданской войны голод гнал на черный рынок не только обывателя, но и государственные учреждения. Во время успешных наступлений белых на рынке шла продажа национализированных фабрик, заводов, имений их бывшими владельцами. Складывается впечатление, что рынок в период военного коммунизма, хотя и был ограничен декретами, во многом работал по инерции дооктябрьского времени (Павлюченков С. А. Военный коммунизм в России. С. 229–250).

303

В постановлении ЦИК и СНК СССР от 20 мая 1932 года о порядке проведения колхозной торговли говорилось: «Не допускать, чтобы частные торговцы открывали лавки и магазины». Инструкция Наркомфина СССР от 10 июня 1934 года позволяла финорганам выдавать частным лицам разрешение только на мелкую торговлю с рук и лотков такими товарами, как мелкая галантерея, замазка, сода, синька, вакса, мелкие железо-скобяные изделия, щепные изделия для хозяйственных нужд, игрушки, фрукты, ягоды, орехи, семечки, прохладительные напитки, сладости, сырки, простокваша, варенец, старая (то есть бывшая в употреблении. — Е. О.) одежда и обувь (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 15а. Д. 1071. Л. 14).

304

Там же. Оп. 16а. Д. 404. Л. 1–3.

305

Постановление ЦИК и СНК СССР от 22 августа 1932 года устанавливало в качестве меры наказания для спекулянтов и перекупщиков от 5 до 10 лет концлагерей без применения амнистии. Суровость наказания вредила делу борьбы со спекуляцией: суды не решались применять столь серьезные приговоры к мелким спекулянтам, которые буквально наводняли рынки и создавали главную проблему. Они отделывались легкими штрафами. В конце 1934 года НКВД просил ввести, в качестве наказания для мелких спекулянтов, штраф в размере 500 руб. или три месяца принудительных работ с конфискацией имущества, сохранив для крупных спекулянтов в силе закон 1932 года.

306

Вот один из примеров. Опрос рабочих Челябинского тракторного завода в 1935 году показал, что 6 человек покупали одежду в комиссионках, 8 — по ордеру в закрытом распределителе, 180 — в коммерческих магазинах, а подавляющее большинство — 512 человек — на толкучке (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 16а. Д. 404. Л. 11).

307

Комиссионные магазины принимали от населения вещи на продажу. Определенный процент с продажи составлял доход магазина.

308

Здесь и далее приводятся сведения из «Докладной записки о широком использовании частником комиссионных магазинов», составленной КПК для СНК СССР в мае 1935 года (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 16а. Д. 402. Л. 1–13).

309

Здесь и далее используется «Материал о выявленных случаях проникновения частника в государственные и кооперативные предприятия», подготовленный Наркомфином СССР для СНК СССР в ноябре 1934 года (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 15а. Д. 1071. Л. 40–57). О частном предпринимательстве в социалистической экономике 1930‐х годов также см.: Kotkin S. Magnetic Mountain; Hessler J. A Social History of Soviet Trade.

310

Докладная записка «О спекуляции промтоварами на базарах» (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 16а. Д. 404. Л. 13–14).

311

Докладная записка «О спекуляции промтоварами на базарах» (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 16а. Д. 404. Л. 13–14).

312

С момента первого издания этой книги в 1998 году появились несколько крупномасштабных исследований деятельности Торгсина: Осокина Е. Золото для индустриализации: Торгсин (2‐е дополненное издание вышло в 2022 году в издательстве «Новое литературное обозрение»); Осокина Е. Алхимия советской индустриализации. Время Торгсина. М., 2019 (лауреат премии «Просветитель» 2019 года). Об украинском Торгсине см.: Горох М. Золото — державі! Торгсин у радянській Україні, 1931–1936. Київ, 2020.

313

РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 19. Л. 20–22.

314

По официальному курсу, установленному советским правительством, доллар равнялся 1 руб. 94 коп. В действительности же, по свидетельству работавших в СССР американских инженеров, покупательная способность рубля в начале 1930‐х годов составляла 4–10 центов. При таком соотношении за доллар следовало бы платить людям от 10 до 25 руб.

315

С появлением Торгсина охота ОГПУ за золотом и валютой не прекратилась. Более того, ОГПУ, а затем НКВД использовали Торгсин для выявления «крупных держателей ценностей». Аресты сдатчиков золота при выходе из магазина, обыски их квартир и конфискация купленных товаров были частыми явлениями в начальный период работы Торгсина. Эти незаконные действия сохранились в практике ОГПУ/НКВД вплоть до закрытия Торгсина. Рейды ОГПУ/НКВД пугали население и вели к падению валютных поступлений. Руководство Торгсина било тревогу, требуя соблюдения прав владельцев ценностей. Правительство также требовало от ОГПУ/НКВД проводить операции, не дискредитируя Торгсин. Подробно об этом см.: Осокина Е. Золото для индустриализации.

316

РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 88. Л. 14.

317

В 1932 году наличная иностранная валюта и валютные переводы из‐за границы составляли более 40 % всех скупленных Торгсином ценностей, а в 1933‐м — только 21 % (РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 14. Л. 29–36).

318

«Серебряной проблемой» занимались специальные комиссии Политбюро и СНК, но не могли остановить махинации, которые приносили предприимчивым людям огромную прибыль. Например, после переплавки 50 серебряных рублей получался слиток весом в килограмм. Торгсин платил за него 14 торгсиновских рублей. На черном рынке их меняли по курсу 40–65 обычных советских рублей за торгсиновский. Летом 1934 года, по данным Госбанка, числились не изъятыми из обращения 65 млн банковской (рубли и полтинники) и 165 млн разменной серебряной монеты. Махинации с серебром грозили государству огромными убытками, так как на изготовление монет использовали импортное серебро. Решить проблему можно было, только запретив прием серебра в Торгсине, но Политбюро не делало этого из‐за валютных соображений. В ход пошли репрессии. За укрывательство серебра можно было получить расстрельный приговор или от 3 до 10 лет концлагерей (РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 63. Л. 11; Д. 74. Л. 2; ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 15а. Д. 1071. Л. 2–10; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 9. Л. 39).

319

Во время массового голода зимой — весной 1933 года цены на основные продовольственные товары в Торгсине были повышены дважды.

320

Отчет об итогах деятельности Торгсина, составленный в феврале 1936 года (РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 133. Л. 141–143).

321

В справке председателя Торгсина М. А. Левенсона, составленной осенью 1935 года, говорилось, что на 1 доллар в магазинах Польши можно было купить 1,3–1,8 кг масла; во Франции — 600–750 г; в СССР же — только 250–400 г. Соответственно по мясу данные были: 1,7–3,8 кг в Польше; 0,5–2,3 кг во Франции; 0,6–1 кг в СССР; по сахару — 3–3,3; 3–4 и 1,2 кг; крупе — 10, 3 и 1 кг. В этих подсчетах доллар был принят равным 5 руб. 75 коп., что было значительно выше официального обменного курса, существовавшего в СССР в первой половине 1930‐х годов (РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 138. Л. 66).

322

Подробные объяснения и расчеты см.: Осокина Е. Золото для индустриализации: Торгсин.

323

РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 71. Л. 161.

324

РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 73. Л. 24, 41, 42.

325

Анатолий Жигулин, потомок декабриста Владимира Раевского, вспоминает, как в голодные дни были снесены в Торгсин золотые ордена деда вместе с золотыми нательными крестами и перстнями. Виктор Астафьев пишет о страшном 1933 годе в его сибирском селе, когда «в заведении под загадочным названием „Торгсин“, которое произносилось в селе с почтительностью и даже трепетом» в обмен на золотые серьги его трагически погибшей матери получили пуд муки, бутылку конопляного масла и горсть сладких маковух (Жигулин А. Черные камни. М., 1989. С. 6; Астафьев В. Последний поклон // Собр. соч. М., 1980. Т. 3. С. 139).

326

Система принудительных «нагрузок» сохранялась в социалистической торговле во все годы ее существования. Нагрузки были порождением товарного голода, при котором покупатель соглашался брать ненужные ему вещи и продукты, чтобы получить дефицитный товар, а также идиотизма планирования, при котором фонды распределялись без учета покупательского спроса, что приводило к затовариванию. В нагрузку выдавался залежавшийся на полках и складах товар. При этом в других местностях он мог быть в дефиците. Комбинации нагрузок получались самые неожиданные. С чаем, например, заставляли покупать синьку, вазелин, гребенки.

327

РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 27. Л. 75.

328

РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 129. Л. 1.

329

Там же. Д. 27. Л. 118; Д. 90. Л. 164.

330

Там же. Д. 164. Л. 82.

331

Там же. Д. 5. Л. 8.

332

РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 133. Л. 136.

333

В том числе золотой лом составлял 28,7 %; драгоценные камни и серебро — 25 %; царские золотые монеты — 15,6 % (Там же. Л. 141–143).

334

РГАЭ. Ф. 8043. Оп. 1. Д. 9. Л. 186; Оп. 11. Д. 19. Л. 202–205; Д. 24. Л. 1–12; Д. 38. Л. 46 и др.

335

Там же. Оп. 11. Д. 19. Л. 205.

336

Нейман Г. Я. Внутренняя торговля СССР. М., 1935. С. 239; Болотин З. Вопросы снабжения. М.; Л., 1935. С. 11.

337

Расчет примерного баланса денежных доходов и расходов населения в 1933–1936 годах см.: Осокина Е. А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского снабжения. 1927–1941. М., 1993. С. 119–121.

338

Анализ дискуссий, представленный в этом разделе книги, основан на моей статье, подготовленной в рамках проекта Института российской истории РАН по написанию многотомного академического труда «История России с древнейших времен до наших дней».

339

О становлении советской индустрии моды см.: Журавлев С., Гронов Ю. Мода по-советски: роскошь в стране дефицита. М., 2019.

340

Китаев М. Санаторий ЦК ВКП(б) им Сталина. (Коллекция Б. Николаевского. Hoover Institution Archives.)

341

Cox R. All This Can Be Yours! Soviet Commercial Advertising and the Socialist Construction of Space, 1928–1956 // The Landscape of Stalinism. The Art and Ideology of Soviet Space / E. Dobrenko and E. Naiman, eds. Seattle & London, 2003; Dunham V. In Stalin’s Time: Middle Class Values in Soviet Fiction. Cambridge, 1976; Gronow J. The Sociology of Taste. London; New York, 1997; Randall Amy E. The Soviet Dream World of Retail Trade and Consumption in the 1930s. N. Y., 2008; Timasheff N. S. The Great Retreat: The Growth and Decline of Communism in Russia. N. Y., 1946; и др.

342

Троцкий Л. Д. Преданная революция. Что такое СССР и куда он идет? М., 1991; Timasheff N. S. The Great Retreat.

343

Dunham V. In Stalin’s Time: Middle Class Values in Soviet Fiction; Fitzpatrick S. The Cultural Front: Power and Culture in Revolutionary Russia. Ithaca, NY, 1992; Volkov V. The concept of kul’ turnost‘: notes on the Stalinist civilizing process // Fitzpatrick S., ed. Stalinism: New Directions. L., 2000. Этой же точки зрения в своих ранних работах придерживалась и Джули Хесслер. См.: Hessler J. Cultured Trade. The Stalinist turn toward consumerism // Fitzpatrick S., ed. Stalinism: New Directions. Позднее Хесслер изменила точку зрения.

344

Hessler J. A Social History of Soviet Trade: Trade Policy, Retail Practices, and Consumption, 1917–1953. Princeton, NJ, 2004; Randall Amy E. The Soviet Dream World of Retail Trade and Consumption in the 1930s.

345

Gronow J. The Sociology of Taste; Gronow J. Caviar with Champagne: Common Luxury and the Ideals of the Good Life in Stalin’s Russia. Oxford, 2003.

346

Fitzpatrick S. Becoming Cultured: Socialist Realism and the Representation of Privilege and Taste // The Cultural Front: Power and Culture in Revolutionary Russia; Volkov V. The concept of kul’ turnost’; Kelly C. Creating a consumer: Advertising and commercialization // D. Shepherd and C. Kelly, eds. Russian Cultural Studies: An Introduction. Oxford, 1997; Boym S. Common Places. Mythologies of Everyday Life in Russia. Cambridge, 1994.

347

Ledeneva A. Russia’s Economy of Favours: Blat, Networking and Informal Exchange. Cambridge, 1998.

348

Примерами двух разных подходов являются: Hessler J. A Social History of Soviet Trade: Trade Policy, Retail Practices, and Consumption, 1917–1953. Princeton, NJ, 2004; Randall Amy E. The Soviet Dream World of Retail Trade and Consumption in the 1930s.

349

Dunham V. In Stalin’s Time: Middle Class Values in Soviet Fiction; Fitzpatrick S. Education and Social Mobility in the Soviet Union, 1921–1934. Cambridge, 1979; Eadem. Middle Class Values and Soviet Life in the 1930’s // Soviet Society and Culture: Essays in Honor of Vera S. Dunham / T. L. Thompson and R. Sheldon, eds. Boulder, CO; London, 1988; Stites R. Russian Popular Culture, Entertainment and Society since 1900. Cambridge, 1992; и др.

350

Стенограмма речи Сталина на ноябрьском пленуме ЦК ВКП(б) 1934 года, объявившем об отмене карточек на хлеб (РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 2. Д. 536; Оп. 10. Д. 127. Л. 48–59).

351

Постановление «О потребительской кооперации», принятое Политбюро в мае 1931 года (Там же. Ф. 17. Оп. 3. Д. 825. Л. 23–27).

352

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 484. Л. 42.

353

Там же. Ф. 71. Оп. 2. Д. 536; Оп. 10. Д. 127. Л. 48–59.

354

Кроме поездки в США делегации Наркомторга побывали в Германии и Японии (РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 1. Д. 246).

355

Планы строились большие и прекрасные. Знаменателен разговор, который приводит М. А. Сванидзе в своем дневнике от 31 июля 1934 года — только год как миновал голод, страна все еще жила по карточкам: «Приехал Анастас Иванович (Микоян. — Е. О.) с товарищем из Азербайджана. Говорили о необходимости наладить снабжение овощами, фруктами, консервами севера, устроить парники, затратить деньги на расширение консервных (фруктовых) заводов и сушку фруктов. В Ленкорани культивируют чай и лимоны (пока в кадках), хотят посадить апельсиновые деревья (персидские). Я говорила об аэропланном транспорте, как он применяется в Европе для переброски овощей, фруктов, цветов, об упаковке» (Источник. 1993. № 1. С. 8). Планы «переброски южного плодородия» на север были не единственными у руководства страны.

356

Дэвис Р., Хлевнюк О. Вторая пятилетка: механизм смены экономической политики // Отечественная история. 1994. № 3; Davies et al. The Industrialisation of Soviet Russia. Vol. 6: The Years of Progress: The Soviet Economy, 1934–1936. Basingstoke, 2014.

357

История социалистической экономики. М., 1978. Т. 4. С. 217–244.

358

Там же. С. 307, 308, 310; РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 80. Л. 35, 60; Д. 106. Л. 100.

359

Сталин выказал больше понимания и по другим экономическим вопросам, например ценам и спекуляции. Он понимал реформу отмены карточной системы как реформу снижения цен. Хотя новые цены открытой торговли были выше пайковых, Сталин справедливо заметил, что цена — это рыночная категория и действительные цены на хлеб в период карточной системы существовали на рынке, в то время как пайковая цена, строго говоря, ценой не являлась, была искусственно занижена и представляла подарок рабочему классу от государства. Он также отметил, что спекуляция и огромное воровство являлись порождением карточного распределения. Именно резкий разрыв пайковых и рыночных цен толкал, по его словам, честных людей на спекуляцию и воровство. Видел он и действительную суть планирования, называя его канцелярским, а не реальным. Он считал, что реформа не принесет немедленного денежного дохода государству. Ее цель не в этом, а в том, чтобы оживить торговлю и оздоровить экономику. Это принесет плоды в перспективе. Но понимая это, Сталин не видел или не хотел видеть многое другое. Он считал карточную систему «гнилой», но и социалистическая торговля без частного предпринимателя, по сути, являлась таким же централизованным распределением с искусственными, а не рыночными ценами. Социалистическая торговля по-прежнему воспроизводила дефицит, что рождало спекуляцию и воровство в массовых масштабах. Речь Сталина на ноябрьском пленуме 1934 года не была опубликована, что также может служить показателем ограниченности его рыночных намерений (РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 2. Д. 536; Оп. 10. Д. 127. Л. 48–59).

360

Сюжет об отмене хлебных карточек написан на материалах НКВД. В их числе сообщения о широкой продаже хлеба, записки по прямому проводу о ходе открытой торговли, спецсообщения о реагировании населения на свободную продажу хлеба, спецсообщения о причинах срыва хлебной торговли и др. (ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 2. Д. 210, 930).

361

Постановление СНК СССР от 7 декабря 1934 года «Об отмене карточной системы по печеному хлебу, муке и крупе и системы отоваривания хлебом технических культур» (Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. Т. 2. М., 1967. С. 510–511).

362

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 2. Д. 930. Л. 145–148.

363

Донесения свидетельствуют о восстановлении карточной системы в Московской, Ленинградской, Воронежской, Ивановской, Курской, Смоленской, Западной, Челябинской областях, Куйбышевском, Средне-Волжском, Горьковском, Азово-Черноморском, Иркутском, Красноярском, Северном, Хабаровском краях, Крыму, Восточной и Западной Сибири, на Дальнем Востоке, в Казахстане, Киргизии, Татарии, Украине, Белоруссии, Узбекистане, Туркмении, Закавказье.

364

Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 25 сентября 1935 года «О снижении цен на хлеб и отмене карточной системы на мясо, рыбу, сахар, жиры и картофель» (Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. Т. 2. С. 547–548).

365

С сокращением рыночных фондов в 1940 году этих новых товаров в продаже стало и того меньше. Душевые показатели высчитаны из расчета общей численности населения в 171 млн человек (Дихтяр Г. А. Советская торговля в период социализма и развернутого строительства коммунизма. С. 101).

366

Дихтяр Г. А. Советская торговля в период социализма и развернутого строительства коммунизма. С. 81.

367

Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. С. 349, 355–356; Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. С. 404.

368

История социалистической экономики. Т. 4. С. 233; Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. С. 387.

369

По официальным данным, военные расходы в первую пятилетку составляли 3–7 % всех расходов в госбюджете, во вторую — 9–16 %. Общие военные расходы в 1940 году достигли трети государственного бюджета. Доля средств производства в валовом объеме промышленной продукции к концу второй пятилетки составляла 58 %, а к 1940 году выросла до 60 %. Если валовая продукция промышленности в третью пятилетку возрастала на 13 % в среднем в год, то продукция оборонной промышленности — на 39 % ежегодно (История социалистической экономики. Т. 4. С. 23; Т. 5. С. 47, 96, 97, 183).

370

В расчете на душу населения рыночные фонды товаров уменьшились в 1940‐м по сравнению с 1937 годом по продовольственным товарам на 12 %, по непродовольственным на 6 %.

371

За годы второй пятилетки общий фонд зарплаты повысился с 32,7 до 82,3 млрд руб., то есть в 2,5 раза, хотя по плану намечался рост всего на 55 %. Почти в три раза выросли денежные доходы колхозников (в основном за счет доходов от рыночной торговли). Физический же объем розничного товарооборота за годы второй пятилетки увеличился только на 45 %. В третьей пятилетке, к 1939 году, покупательные фонды населения достигли размеров, предусмотренных планом на 1942 год, розничный же оборот государственной и кооперативной торговли, включая и общественное питание, отставал от плана (История социалистической экономики. Т. 4. С. 473, 474, 480; Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. С. 397; РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 75. Л. 151–170).

372

С 13,6 млрд руб. на 1 января 1938 до 24,5 млрд руб. на 1 октября 1940 года (РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 75. Л. 151–170).

373

Материалы Всесоюзной торговой академии Наркомторга СССР о динамике цен (Там же. Ф. 9472. Оп. 1. Д. 126. Л. 1–7).

374

Потребительская кооперация, которая продолжала оставаться каналом централизованного государственного распределения, потеряла былое значение основной торгующей системы в стране. С 1935 года она обслуживала только сельское население. В городской торговле монополистом стал Наркомторг СССР. Число магазинов, открытых другими наркоматами, было невелико. В 1940 году из 153,4 тыс. предприятий городской торговли Наркомпищепром имел около 16 тыс., Наркомат мясо-молочной промышленности — 3,6 тыс., Наркомат текстильной промышленности — 57, Наркомлегпром — около 80, Наркомат химической промышленности — 62 (Дихтяр Г. А. Советская торговля в период социализма и развернутого строительства коммунизма. С. 131–132).

375

Дихтяр Г. А. Советская торговля в период социализма и развернутого строительства коммунизма. С. 131, 133; Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. С. 364.

376

Fischer B. M. My Lives in Russia. New York; London, 1944. P. 100–101, 134.

377

О развитии планирования в предвоенные годы см.: Harrison M. Soviet Planning in Peace and War.

378

Как и в период карточной системы, планы по большинству товаров были годовые и квартальные, по муке и крупе Политбюро утверждало месячные планы реализации.

379

Планировались не только общий объем торговли, величина рыночных фондов, внерыночного потребления, фонды, направляемые в города, на село и отдельно в каждый район, область, край, республику, но и размеры товарных запасов, скорость обращения товаров, число магазинов, численность торговых работников, издержки обращения, рентабельность.

380

Как и во время карточной системы, централизованно распределялись только планируемые и регулируемые товары. Однако фактически они составляли почти весь товарный фонд страны. В годы карточной системы существовало 12 планируемых непродовольственных товаров, к концу третьей пятилетки число их возросло до 30. В дополнение к тканям, ниткам, платкам, швейным изделиям, трикотажу, кожаной и резиновой обуви, махорке и папиросам, хозяйственному и туалетному мылу в группу планируемых товаров вошли велосипеды, мотоциклы, спички, лесоматериалы, мебель, стекло, фарфор, фаянс, патефоны, швейные машинки, фототовары, парфюмерия и даже грампластинки, ученические тетради, бумага, канцтовары, игры, книги. Группа продовольственных планируемых товаров во второй половине 1930‐х годов по сравнению с карточной системой возросла с 10 до 17 наименований: мука, крупа, мясопродукты, рыбопродукты, масло сливочное и растительное, маргарин, сахар, чай, соль, кондитерские изделия, консервы, а также сыр, печеный хлеб, сало, птица, картофель, овощи и фрукты и даже водка и другие алкогольные напитки. Группа регулируемых товаров (по ним планирование было менее детальным, но все равно утверждалось Политбюро) по сравнению с карточной системой возросла с 12 до 29 наименований (меховые изделия, спортивные товары, радиоприемники, железо, гвозди, игрушки, музыкальные инструменты и пр.). В предвоенные годы планируемые и регулируемые товары составляли более 70 % товарных фондов.

381

Только перед самой войной, в январе 1941 года, Политбюро разрешило оставлять и использовать на местах продукцию предприятий районной, областной промышленности и промысловой кооперации, но только если она произведена из отходов или местного сырья или не более чем наполовину из государственного недефицитного сырья. Об этом см. постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 7 января 1941 года «О мероприятиях по увеличению производства товаров широкого потребления и продовольствия из местного сырья».

382

Высчитано на основе отчетов о динамике рыночных фондов за 1939–1941 годы (РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 2. Д. 120).

383

Государство совершенствовало методы заготовок с целью изымать больше. До 1932 года заготовки основывались на договорах с крестьянами — контрактации. Зависимые от государства колхозы оказались более сговорчивыми, а по мере завершения коллективизации методы заготовок становились все более грабительскими. Начиная с 1933 года договорная система заготовок стала заменяться налоговой. Государство устанавливало твердые планы сдачи колхозами выращенной продукции. В 1940 году Политбюро изменило принципы расчета обязательных поставок. Ранее планы сдачи животноводческой продукции зависели от поголовья скота в колхозах, а в растениеводстве — от планов посева культур. С 1940 года все обязательные поставки стали исчисляться по общей земельной площади пашен, лугов и пастбищ, закрепленных за колхозами. Цель была заставить колхозы максимально использовать имевшиеся в их распоряжении ресурсы, но, как результат, планы обязательных поставок увеличились.

384

Поскольку более половины товарной продукции мяса, молока и почти все яйца в стране производились в личных подсобных хозяйствах крестьян, эти цифры свидетельствуют, что государственные заготовки изымали не только колхозную продукцию, но и то, что производили крестьяне в личном хозяйстве (Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. С. 376, 377; Он же. Советская торговля в период социализма и развернутого строительства коммунизма. С. 94).

385

Даже советские историки признавали, что темпы роста государственных заготовок и закупок превышали темпы роста производства товарной сельскохозяйственной продукции. Количество зерна и продуктов животноводства, которые оставались в деревне после того, как метла госзаготовок проходила по колхозным и личным закромам, было меньше того, что оставалось в деревне на производственные и личные цели в дореволюционное время. Объемы заготовок создавали угрозу не только расширенному, но и простому воспроизводству в сельском хозяйстве (Дихтяр Г. А. Советская торговля в период социализма и развернутого строительства коммунизма. С. 93, 98–100; История социалистической экономики СССР. Т. 5. С. 133).

386

Во второй половине 1930‐х годов не только сохранилась, но и углубилась диспропорция между ценами, по которым государство покупало у крестьян продукцию, и ценами, по которым затем продавало им товары. Чтобы купить в государственной торговле 1 кг сахара, в начале первой пятилетки крестьянину нужно было продать государству около 10 кг ржи, а в 1940 году — уже более 80 кг; пшеницы — соответственно 8 и 55 кг; мяса — 2,5 и 24 кг; молока — 9 и 35 л. В то время как закупочные цены оставались низкими, цены на продукцию государственной промышленности росли (Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. С. 373; Он же. Советская торговля в период социализма и развернутого строительства коммунизма. С. 96).

387

К концу первой пятилетки соотношение сельского и городского снабжения составляло 1:7,4. В третьей пятилетке сельский житель получал от государства в среднем в 5,2 раза меньше товаров, чем горожанин.

388

Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. С. 405, 406.

389

Встречная торговля означала продажу товаров тем крестьянам, которые дополнительно, после выполнения обязательных заготовок, продавали государству свою продукцию по более высоким ценам. Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 5 октября 1938 года отменило встречную торговлю товарами, крестьяне должны были получать только деньги (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1002. Л. 32).

390

РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 77. Л. 65; Д. 78. Л. 207; Д. 87. Л. 7.

391

Дихтяр Г. А. Советская торговля в период социализма. С. 116–119; Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. С. 353.

392

Дихтяр Г. А. Советская торговля в период социализма. С. 133; Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. С. 363.

393

Диспропорции снабжения усиливались и тем, что в период открытой торговли при распределении фондов учитывалось количество магазинов на той или иной территории. Торговая же сеть концентрировалась в наиболее крупных промышленных центрах.

394

Данные высчитаны на основе отчетов о распределении рыночных фондов товаров между территориями. Во всех отчетах и планах Москва и Ленинград выделялись отдельной строкой (РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 2. Д. 120).

395

Цены открытой торговли — нечто среднее между низкими пайковыми и высокими ценами государственных коммерческих магазинов первой половины 1930‐х годов, дифференцировались в зависимости от природно-географических поясов. Исключение составляли так называемые этикетные цены на спички, папиросы, чай и некоторые другие товары, которые были едины для всей страны.

396

Сокращалось число лиц, обедавших в литерных столовых (за счет артистов, художников, экономистов, консультантов, инспекторов и др.), а также число прикрепленных к литерным распределителям и пользовавшихся салон-вагонами (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 16а. Д. 343. Л. 1–7; Оп. 18а. Д. 302. Л. 1–5; Оп. 24а. Д. 409).

397

Законодательство об обороне СССР. М., 1939. С. 94–196, 231–244.

398

Существует согласие и в том, что между 1950‐ми и 1980‐ми годами душевое потребление в частности и уровень жизни в целом ежегодно росли, хотя по темпам роста и уровню благосостояния СССР отставал от западных развитых стран.

399

Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. М., 1961; Он же. Советская торговля в период социализма и развернутого строительства коммунизма. М., 1965; Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. Л., 1964.

400

Bergson A. The Real National Income of Soviet Russia since 1928. Cambridge, MA, 1961; Chapman J. G. Real Wages in Soviet Russia since 1928. Cambridge, MA, 1963. Согласно расчетам Чапмэн, уровень жизни как колхозника, так и рабочего к концу 1930‐х снизился по сравнению с 1928 годом. В частности, зарплата рабочего с учетом инфляции сократилась на 40 %. В усредненной совокупности же для общества в целом этот отрицательный тренд компенсировался двумя факторами: ликвидацией безработицы, то есть ростом числа занятых членов семьи, и улучшением уровня жизни тех крестьян, которые мигрировали в города. С учетом этих факторов реальное потребление товаров и услуг на душу населения в 1937 году было на 10 % выше, чем в 1928‐м. Анализ дебатов об уровне жизни в СССР см.: R. W. Davies et al., eds. The Industrialization of Soviet Russia. Vol. 7: The Soviet Economy and the Approach of War, 1937–1939. 2018. Р. 118–121.

401

Allen Robert C. Farm to Factory. Reinterpretation of the Soviet Industrial Revolution. Princeton; Oxford, 2003. Русский перевод: Аллен Роберт С. От фермы к фабрике: Новая интерпретация советской промышленной революции. М., 2013. Критические рецензии: Ellman M. Soviet Industrialization: A Remarkable Success? // Slavic Review. 2004. Vol. 63. № 4 (Winter). Р. 841–849; рецензия Роберта Дэвиса (R. W. Davies) опубликована на EH.NET (June 2004) https://eh.net/book_reviews/farm-to-factory-a-reinterpretation-of-the-soviet-industrial-revolution/; рецензия Марка Харрисона.: The Russian Review. 2004. Vol. 63. № 4 (October). Р. 715–717; и др.

402

Allen Robert C. Farm to Factory. Р. 146.

403

С 1927–1928 по 1937 год число занятых в промышленности выросло с 3,5 до 10,1 млн человек.

404

Allen Robert C. Farm to Factory. Р. 149.

405

Кроме ранее упомянутых работ Фицпатрик, Данэм, Гронова, Волкова и др., см. также: Siegelbaum L. Stakhanovism and the Politics of Productivity in the USSR, 1935–1941. Cambridge, 1988; Thurston Robert W. Life and Terror in Stalin’s Russia, 1934–1941. New Haven, 1996.

406

В частности, исследователи оспорили вывод Аллена о резком повышении калорийности питания к концу 1930‐х по сравнению с серединой 1920‐х годов. Аллен использовал отчеты об урожаях, которые, по мнению исследователей, являются завышенными, кроме того не учел часть урожая, шедшего на корм скоту. С этими поправками, согласно расчетам Стивена Уиткрофта и Сергея Нефедова, калорийность питания в 1937 году по сравнению с серединой 1920‐х была на 20–30 % ниже. См.: R. W. Davies et al., eds. The Industrialization of Soviet Russia. Vol. 7: The Soviet Economy and the Approach of War, 1937–1939. Р. 119–121.

407

См.: Davies R. W. et al., eds. The Industrialization of Soviet Russia. Vol. 7: The Soviet Economy and the Approach of War, 1937–1939. Р. 311–320, 336–339.

408

Показательно в этом отношении письмо вице-президента АН СССР О. Ю. Шмидта секретарю ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову (январь, 1940), которое свидетельствует о недостаточном снабжении одной из элитных групп советского общества — академиков. На нужды 125 академиков Наркомат торговли выделял 12, а после многократных ходатайств Президиума АН — 20 ордеров в квартал. Каждый ордер давал право либо сшить в специальном ателье что-то из одежды и обуви, либо купить что-то из предметов домашнего обихода. При существовавшем соотношении числа академиков и ордеров в лучшем случае в год академик мог получить один ордер. «Но так как большинство академиков нуждается одновременно в различных видах вещей, как то: костюмах, обуви, пальто, постельном белье и т. п., то недостаточность отпускаемых Наркомторгом для Академии наук ордеров очевидна», — писал Шмидт. В Президиум Академии наук СССР поступали от академиков устные и письменные заявления об оказании им помощи в приобретении предметов личного потребления. Так, например, А. Е. Ферсман, Н. Д. Зелинский, С. Л. Соболев, В. Ф. Миткевич, В. С. Кулебакин, А. Д. Сперанский, П. Л. Капица обращались с просьбой выдать им ордера на пошив одежды и обуви, помочь с покупкой предметов быта. Обеспечение продуктами также было недостаточным. Академики С. А. Чаплыгин, А. А. Борисяк, М. А. Ильинский, например, обращались в Президиум АН с просьбой помочь им купить сливочное масло и другие продукты питания (РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 78. Л. 232). О трудностях с питанием пишет в своем дневнике и В. И. Вернадский (Дружба народов. 1993. № 9. С. 173–194).

409

В советской историографии упоминались «временные хлебные трудности» в городах в 1936/37 году, но исследований кризиса не было (см.: Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма; Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР). В результате архивной революции вышло многотомное издание: Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927–1939. Документы и материалы / Под ред. В. Данилова. В 5 т. М., 1999–2006. Документы из центральных российских и некоторых региональных архивов, опубликованные в четвертом и пятом томах (М., 2002, 2004), посвященных событиям 1936 и 1937 годов, полностью подтвердили выводы о развитии хлебного кризиса, сделанные в первом издании моей книги в 1998 году. В западной историографии Роберта Маннинг писала о хлебных трудностях 1936/37 года, но исследование продовольственного кризиса не было ее целью. В своей статье она стремилась доказать, что экономический кризис начался раньше массовых репрессий. Тем не менее Маннинг приводит статистику урожаев, поголовья скота, описывает погодные условия в тот неурожайный год, обострение социально-экономической обстановки в городах. События в деревне, в том числе и локальный голод, в статье Маннинг не были исследованы, по причине ограниченности доступных ей источников. Статья написана на материалах местных и центральных газет, на страницы которых подобный «антисоветский» материал не попадал, а также корреспонденции британского посольства, работники которого могли наблюдать события в основном в столице (Manning R. T. The Soviet Economic Crisis of 1936–40 and the Great Purges // Stalinist Terror. New perspectives / Ed. by J. A. Getty and R. T. Manning. Cambridge, MA, 1993).

410

Трагедия советской деревни. Т. 4. 1934–1936. С. 42; Т. 5. 1937–1939. Кн. 1. 1937. С. 16.

411

Для сравнения: по официальным данным, в 1937 году средняя выдача зерна на трудодень составляла 4 кг (История социалистической экономики СССР. Т. 5. С. 153).

412

После принятия 5 декабря 1936 года Конституции СССР Горьковский, Кировский, Куйбышевский, Северный, Сталинградский края получили статус областей.

413

Галузевий державний архів Служби безпеки України (ГДА СБУ). Ф. 16. Оп. 1. Д. 155. Л. 28, 29, 99–103, 100, 174–184, 263–268 и др. О перебоях в снабжении хлебом в городах и колхозах РСФСР и УССР зимой — весной 1937 года см. также: Там же. Д. 159. Л. 1–48, 52–59, 61–68, 125–126 и др.

414

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 1929. Л. 1–12, 75–83.

415

Основываясь на материалах британского посольства и центральных газет того времени, Р. Маннинг приводит следующие данные о потере скота: число крупного рогатого скота в начале лета 1936 года составляло 56,7 млн голов, в начале января 1937-го — 47,5 млн голов, лошадей — соответственно 16,6 и 15,9 (Manning R. T. The Soviet Economic Crisis. P. 122).

416

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 1929. Л. 67.

417

Там же. Д. 1878. Л. 4, 5, 31, 32; Д. 1929. Л. 20, 21, 25, 26; ГДА СБУ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 155. Л. 41, 59, 71, 72–74, 100.

418

Вот содержание листовки, появившейся в Саратовской области, селе Долгорукове. Вверху нарисованы свастики, далее значилось: «Объявление. Товарищи, все люди села Долгоруково, колхозники, единоличники и служащие. Вы видите, какое Ваше положение безвыходное. Власть негодная и хлебом не кормит. Примите это объявление. Просите хлеба. Идите против правителей села, и города, и губернии, и столицы. Эх Вы, за что они Вас мучают. Дорогие колхозники и единоличники, Вы сами знаете, какое Ваше положение. Просите хлеб всем селом. Выходите все. В колхозе хлеба не дали. Товарищи, бунтуйте каждый день, пока хлеба не дадут. Просите паспорта. Объявление от всей нашей партии». Районное отделение НКВД начало расследование (ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 1879. Л. 160).

419

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 1879. Л. 188.

420

Там же. Д. 1952. Л. 73–74.

421

В колхозе «Красный Октябрь» (Оренбургская обл.) в декабре 1936 года из 106 хозяйств работали не более 25 %. Остальные от работы отказывались: «За что мы будем работать в колхозе, когда ни хлеба, ни денег не получили. Все лето проработали задаром». В Ярославской области из некоторых колхозов к зиме 1936/37 года ушли на заработки все трудоспособные мужчины. В Рыбинском районе в 1936 году вышло из колхозов 362 хозяйства. В Любимском районе за осень 1936 года выехали 2180 человек. В Курской области из Никольского района за август — декабрь 1936 года уехало 50 % трудоспособных колхозников. Выходили на работу не более трети и работали всего по 4–5 часов. На Северном Кавказе из Ново-Александровского района к январю 1937 года уехало 1520 семей. В Сталинградской области НКВД зарегистрировал случаи самоликвидации целых колхозов. В Воронежской области в январе 1937 года выборочная проверка 87 колхозов в 16 районах показала, что в работах участвовало от 5 до 16 % трудоспособных. По далеко не полным данным, из 18 районов за декабрь 1936 года самовольно ушли в отход около 8 тыс. колхозников. В северной части области в некоторых селах выбыли из колхозов почти все трудоспособные мужчины. Отходничество шло главным образом в Донбасс и смежные районы (Азово-Черноморский край, Кабардино-Балкария). В Курской области из Никольского района за август — декабрь 1936 года уехало 50 % трудоспособных колхозников. Колхозная администрация для выполнения колхозных работ нанимала единоличников. Постоянно работающим — конюхам, счетоводам и др. — правления выплачивали что-то вроде зарплаты, для этого собирали налоги с колхозников (ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 1878. Л. 3–4; Д. 1929. Л. 71; Д. 1952. Л. 43–48, 73–74, 126, 130–131, 170–174 и др.).

422

В Оренбургской области лучшие колхозники, получив лишь по 10 пудов хлеба на семью из 6–7 едоков, просили милостыню. В Ярославской те, кто выработал 600 трудодней, получили за весь год только 50 руб. В Республике Немцев Поволжья и Саратовской области среди голодавших были семьи тех, кто заработал более 300–400 трудодней. Материалы НКВД свидетельствуют о случае опухания от голода семьи ударника, заработавшего 800 трудодней. Чтобы понять, насколько велики эти трудовые показатели и мизерна оплата, достаточно сказать, что средняя выработка в 1937 году составляла 194 трудодня, а установленный в 1939 году обязательный минимум трудодней не превышал 100 в год.

423

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 1952. Л. 19–22.

424

Там же. Д. 1879. Л. 129–131, 159–160.

425

Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1. С. 19, 21; ГДА СБУ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 159. Л. 27–29, 35–36, 142–143.

426

В архиве ФСБ, где я работала в 1990‐е годы и на материлах которого написана эта глава, исследователи не имели доступа к описям. Исследователь заявлял тему, а поиск и отбор документов проводил сотрудник архива, поэтому трудно сказать, насколько полными оказались полученные данные. Документы, опубликованные в «Трагедии советской деревни», приводят примеры голодных смертей, но не содержат общей статистики жертв голода.

427

Вопрос об урожаях 1930‐х годов относится к числу дискуссионных и окончательно не выясненных. По подсчетам Н. Ясного, Д. Джонсона и А. Кагана, урожаи 1931 и 1932 годов составляли 66 и 63 млн т, урожай 1936-го — 60–64 млн т. Р. Дэвис и С. Уиткрофт считают, что урожаи 1931 и 1932 годов были около 55,8 млн т, а урожай 1936-го — 55,6 млн. М. Таугер оценивает урожай 1932 года наиболее низко — 50 млн т, но не дает расчетов для 1936 года. Государственные заготовки зерна в 1931 и 1932 годах составили около 23 и 19 млн т, а в 1936 году — 27,6 млн т (Отечественная история. 1995. № 6. С. 150; The Economic Transformation of the Soviet Union. P. 290; Tauger M. B. The 1932 Harvest and the Famine of 1933 // Slavic Review. 1991. Vol. 50. № 1 (Spring)). Таким образом, аграрная статистика показывает, что положение с зерном в деревнях в 1936 году было так же плохо, как и во время смертоносных неурожаев 1931–1932 годов.

428

Р. Мэннинг считает, что зерновые запасы в стране ко времени урожая 1937 года были исчерпаны. Новый неурожай мог привести к массовому голоду в стране (Manning R. T. The Soviet Economic Crisis… P. 124).

429

Используя материалы Смоленского архива, Р. Маннинг приводит данные о помощи, которую правительство оказало Белому району Западной области. Кроме продовольственной помощи, среди причин, позволивших преодолеть последствия кризиса без больших человеческих жертв, Маннинг называет резкое сокращение с августа 1936-го, а затем, с января — февраля 1937 года, прекращение советского экспорта зерна. Факт, который также свидетельствует о стремлении Политбюро не допустить повторения массового голода в стране (Manning R. T. The Soviet Economic Crisis… P. 122–123).

430

Продовольственная помощь, однако, была недостаточной, неравномерной и запаздывала. Кроме того, руководство страны предпринимало действия, которые мешали людям решать проблему снабжения. Так, 16 января 1937 года последовал запрет организациям и частным лицам из недородных районов закупать хлеб на базарах в урожайных районах. Хлеб можно было покупать только в своей местности, не прибегая к железнодорожным перевозкам. Постановление Политбюро от 20 января 1937 года «О семенной, продовольственной и фуражной помощи колхозам» объявило вопрос исчерпанным и запретило впредь обращаться с просьбами о предоставлении ссуд. Однако угроза срыва весеннего сева заставляла руководство страны принимать меры: 14 февраля вышло постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О финансовых льготах колхозам и колхозникам районов, пострадавших от недорода в 1936 г.», которое разрешило отсрочку платежей до конца 1937 года. В постановлении ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 20 марта 1937 года говорилось о снятии с колхозов и единоличников недоимок, числящихся по зернопоставкам 1936 года, а также прекращении следственных дел и отмене приговоров по невыполненным зернопоставкам. К середине марта пострадавшие от недорода районы стали получать продовольственные ссуды, однако местное руководство должно было запрашивать разрешение «сверху» на их использование (Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1. С. 18, 20, 21).

431

Недостаточность ссуды вызывала резкие высказывания:

«Это обман. Правительство, вероятно, успокоилось, что колхозникам дало хлеба. А на самом деле колхозникам ничего не достается».

«Долго ждали мы от соввласти помощи и дождались по 100 г на трудодень, которых нам хватит на 1 месяц, а потом придется голодать. Это все потому, что колхозники соввласти не нужны. Она опирается только на рабочих, для которых создаются все эти привилегии».

«Мы с каждым годом живем все хуже и хуже. Нужно уходить на заработки. На колхозы надеяться нечего. Они созданы для того, чтобы загнать колхозника в гроб» (ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 1879. Л. 157–159).

432

Там же. Л. 174–180.

433

Об этих судах написала Шейла Фицпатрик. Источником для нее послужили местные газеты, которые печатали судебные отчеты. Исследование Фицпатрик показывает, что осенью 1937 года после получения урожая в 11 областях и краях Российской Федерации прошло по меньшей мере 30 судов против районного и сельского руководства. Обвинителями на судах выступали крестьяне. Необычным было отсутствие традиционных обвинений в шпионаже и связях с иностранными разведками. Главными были экономические претензии. Факты голода, конечно, не попали на страницы газет, но были предъявлены обвинения в истреблении скота, роспуске колхозов, безграмотных агротехнических планах, низкой оплате трудодней. Наиболее суровые приговоры предусматривали расстрел и 10 лет лишения свободы с конфискацией имущества. Фицпатрик не связывает эти суды с хлебным кризисом, а рассматривает их в широком контексте массовых репрессий в стране и поиска «виновных» в экономических неудачах пятилеток. Роберта Маннинг напрямую связывает «перетряхивание» сельского и районного руководства, а также кадров Наркомата земледелия в 1937 году с хлебным кризисом. Она считает, что кризис подтолкнул репрессии (Fitzpatrick S. Stalin’s Peasants. Resistance and Survival in the Russian Village after Collectivization. N. Y., 1994. P. 296–312; Маннинг Р. Политический террор как политический театр. Районные показательные суды 1937 г. и массовые репрессии // Трагедия советской деревни. Т. 5. С. 51–70). Материалы сельских показательных процессов см. в: Трагедия советской деревни. Т. 5. С. 40–48. В 1957–1958 годах практически все осужденные на этих процессах были реабилитированы.

434

ГДА СБУ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 159. Л. 1–48.

435

Хлебом кормили скот. Стоимость хлеба и сена была примерно одинаковой: 10 кг хлеба стоили 8 руб. 50 коп., 16 кг сена — 10–12 руб. Овса в продаже не было.

436

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 1929. Л. 20–26; Д. 1952. Л. 36.

437

Там же. Д. 1929. Л. 13, 19; Д. 1952. Л. 36, 166.

438

Появление легенды в Саратовской области не случайно. Эта область наиболее сильно пострадала в период продовольственного кризиса. Казачкинский район входил в число тех, где осенью прошли показательные суды против местного руководства.

439

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 1879. Л. 288–290.

440

Кризис снабжения 1938–1941 годов развивался на фоне промышленного кризиса. Первые признаки стагнации промышленного производства, по мнению Р. Мэннинг, появились в 1936‐м, по мнению М. Харрисона — в 1937 году.

441

Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 27 мая 1939 года «О мерах охраны общественных земель колхозов от разбазаривания» (КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 7. М., 1985. С. 109–115).

442

История крестьянства СССР. Т. 3. М., 1987. С. 26.

443

И в последующее время покупатели брали все подряд, пытаясь вложить обесценивавшиеся деньги во что-то надежное. В 1940 году в НКВД поступали сообщения о том, что, например, магазин спецторга № 2 (Кузнецкий Мост, Москва) продал 700 кг масла за полтора часа, 3,5 т мяса — за 4 часа; магазин № 18 продал 1,8 т сахара за 3–4 часа; магазин № 7 продал 750 кг картофеля за час. По заявлению директора магазина «Гастроном» на Кузнецком Мосту, магазин каждый день продавал по 10–12 бутылок коллекционного вина, стоимостью 275–335 руб. бутылка. Икру паюсную стоимостью 60 руб. брали килограммами. На полный торговый день даже дорогостоящего товара не хватало (ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 945. Л. 277, 278).

444

В архиве НКВД сохранился увесистый том материалов о продовольственном положении в Москве на рубеже 1930–1940‐х годов. Документы свидетельствуют о серьезном ухудшении московского снабжения по причине огромного наплыва иногороднего населения и «нездорового ажиотажа» москвичей и жителей Подмосковья. Относительное благополучие Москвы держалось за счет постоянного выделения дополнительных фондов товаров (ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 945). Об ухудшении продовольственного положения в Москве писал в своем дневнике В. И. Вернадский (Дружба народов. 1993. № 9. С. 173–175, 186, 191).

445

За исключением хлопководческих, табаководческих районов и Крайнего Севера (РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 77. Л. 65; Д. 78. Л. 207; Д. 87. Л. 7; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 117. Д. 119. Л. 68).

446

РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 77. Л. 207; Д. 78. Л. 144.

447

Там же. Д. 83. Л. 262; Д. 69. Л. 17, 18; Д. 76. Л. 108, 112, 124, 131, 147, 164, 173, 179, 181, 182, 186, 191–193, 200; Д. 77. Л. 58, 66–68, 73, 90, 92, 176–177, 203, 212, 216, 259–260, 276, 278, 279; Д. 78. Л. 4, 51, 95, 102, 144, 216, 248; Д. 79. Л. 85, 145, 169; Д. 80. Л. 66–69; Д. 81. Л. 46; Д. 83. Л. 135, 140, 178, 185, 190, 193, 195, 198, 203, 209, 224, 251, 261, 262, 269; Д. 98. Л. 3, 16, 18, 26, 29, 32, 43, 61, 118, 120, 122 и др.

448

За январь — февраль 1940 года в Комиссию советского контроля поступило более 100 писем и заявлений от граждан и организаций о перебоях с хлебом и очередях. В фонде СНК сохранился их перечень (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 24а. Д. 2835. Л. 3, 26). Наиболее интересные письма из фонда Наркомторга (РГАЭ) были мной опубликованы. См.: Кризис снабжения 1939–1941 гг. в письмах советских людей // Вопросы истории. 1996. № 1. С. 3–23.

449

РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 76. Л. 169–170; Д. 77. Л. 8–83, 93–95, 98–99, 142–143, 196, 207–208; Д. 78. Л. 92–93, 161; Д. 79. Л. 135, 164, 165; Д. 80. Л. 53–57; Д. 81. Л. 187–188, 241; Д. 83. Л. 201–203, 213.

450

РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 80. Л. 83; ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 880. Л. 16–18.

451

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 880. Л. 27–29, 36–40.

452

Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 мая 1939 года «Об улучшении обслуживания комначсостава Красной Армии, Военно-Морского Флота и рабочих и служащих военных строек» (РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 52. Л. 10–12; Д. 80. Л. 75).

453

Постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 4 июля 1939 года «О торговле на угольных шахтах, торфоразработках, нефтепромыслах, медных рудниках и медеплавильных заводах» и от 17 декабря 1939 года «О торговле и общественном питании в системе „Союзтрансторгпит“» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1011. Л. 42; РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 49. Л. 232).

454

Инструкция о порядке и организации работы закрытой торговой сети (Там же. Оп. 1. Д. 617. Л. 95, 122).

455

РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 66. Л. 7; Д. 81. Л. 255–257.

456

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1015. Л. 14, 37; Д. 1016. Л. 14, 37; Д. 1018. Л. 10; Д. 1019. Л. 6, 9, 18, 26, 40, 41; Д. 1020. Л. 13, 17, 18, 30, 33, 34 и др.

457

Цены на водку выросли с 11 руб. за литр в 1938 году до 21 руб. 20 коп. в 1941 году (РГАЭ. Ф. 432. Оп. 2. Д. 126. Л. 1–7; Д. 73. Л. 15; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1021. Л. 81; Д. 1029. Л. 36).

458

Там же. Д. 1020. Л. 77.

459

Постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 7 января 1941 года «О мероприятиях по увеличению производства товаров широкого потребления и продовольствия из местного сырья» и от 7 сентября 1940 года «Об организации подсобных хозяйств огородно-овощного и животноводческого направления на предприятиях в городах и сельской местности» (КПСС в резолюциях. Т. 7. М., 1985. С. 178).

460

РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 65. Л. 107–117; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 121. Д. 99. Л. 61–65.

461

Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переходе на 8-часовой рабочий день, на 7-дневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений».

462

Об этом см. раздел «Если хорошо постоять в очереди, то можно и не работать» в главе 3 этой книги, а также: Осокина Е. Прощальная ода советской очереди // Неприкосновенный запас. 2005. № 5.

463

РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 78. Л. 217; Д. 79. Л. 169; Д. 82. Л. 27, 33; Д. 83. Л. 224 и др.

464

Там же. Д. 77. Л. 66–68; Д. 78. Л. 216; Д. 79. Л. 169 и др.

465

Сталинабад — в то время столица Таджикской ССР, ныне Душанбе (Там же. Д. 81. Л. 214–219).

466

Там же. Д. 79. Л. 3–5; Д. 97. Л. 305; Д. 122. Л. 26 и др.; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 121. Д. 99. Л. 65 и др.

467

РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 81. Л. 255–257.

468

Политбюро и СНК, требуя ликвидации закрытой торговли для ответственных работников, в своих директивах не делали различий между республиканской, областной, краевой и прочей номенклатурой. Центр выступал против самого факта закрытой торговли для ответственных работников. Республиканское руководство, по-видимому, не могло в это поверить. В фонде Наркомторга сохранился запрос руководства Таджикской ССР с просьбой разъяснить, распространяется ли запрет закрытой торговли на членов правительства республики. В Сталинабаде существовали закрытый магазин и столовая для депутатов Верховного Совета, наркомов и их замов, работников ЦК и СНК республики. Ответ на этот запрос не сохранился (РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 100. Л. 308).

469

Там же. Д. 74. Л. 218; Д. 76. Л. 43; Д. 77. Л. 1; Д. 79. Л. 257, 296; Д. 81. Л. 214–219, 220, 225 и др.; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 117. Д. 119. Л. 68–79.

470

Накануне войны произошло «сближение» личного состава Политбюро и СНК СССР. В состав СНК были введены члены и кандидаты в члены Политбюро. В мае 1941 года, став председателем СНК СССР, Сталин возглавил оба центральных органа власти. Для обеспечения оперативного руководства в составе СНК СССР было создано Бюро, увеличилось число заместителей председателя СНК СССР с тем, чтобы каждый заместитель курировал работу не более двух-трех наркоматов. Были ликвидированы хозяйственные советы при СНК СССР как посредническое звено между ним и наркоматами, создан Наркомат государственного контроля, изменен характер деятельности Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). Ее единственной обязанностью стала проверка исполнения решений руководства страны партийными, советскими и хозяйственными органами на местах. Было проведено разукрупнение наркоматов и партийно-советских органов, с тем чтобы под их контролем находилось меньшее число предприятий и территорий.

471

Зеленин И. Е. Был ли колхозный неонэп? // Отечественная история. 1994. № 2. С. 118.

472

Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. С. 358–359.

473

Чем хуже было государственное снабжение в том или ином городе, тем более значительную роль играл рынок. В Киеве и Иванове, например, крестьянский рынок обеспечивал более 60 % мяса, треть картофеля, до 90 % яиц. В Ростове-на-Дону и Краснодаре население покупало мясо-молочные продукты, картофель, яйца исключительно на рынке. Даже в Москве, которая не в пример другим городам снабжалась лучше, крестьянский рынок обеспечивал треть молока, более 15 % мяса и картофеля (Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. С. 121–122).

474

По официальным данным, в 1937 году более 10 % колхозников не вырабатывали ни одного трудодня, в 1938‐м — 6,5 %; 16 % колхозников вырабатывали менее 50 трудодней в год (История социалистической экономики СССР. Т. 5. С. 113, 114).

475

Там же. Т. 4. С. 386; Т. 5. С. 131, 132.

476

Были обмерены и обрезаны в пользу колхозов также и приусадебные участки рабочих, служащих, интеллигенции, проживавших в сельской местности и не являвшихся членами колхозов. Им на семью разрешалось иметь не более 0,15 га земли, включая землю, занятую постройками (Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 28 июля 1939 года «О приусадебных участках рабочих и служащих, сельских учителей, агрономов и других не членов колхозов, проживающих в сельской местности» // Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. Т. 2. 1967. С. 719–720).

477

Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. С. 410.

478

Лазебников А. Радостные песни. Тель-Авив, 1987. С. 9–19.

479

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 945. Л. 462–469.

480

Материалы НКВД о репрессированных торговых работниках в силу их личного характера недоступны исследователям. В фондах Наркомата внутренней торговли сохранились списки уволенных с работы и арестованных в 1937 году (РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 32, 33, 36–39).

481

Докладная записка об оперативной работе по борьбе со спекулянтами, перекупщиками на рынках г. Москвы (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 18а. Д. 309. Л. 304–313).

482

См., например, постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 19 июля 1936 года «О торговле товарами ширпотреба и борьбе со спекуляцией и очередями». Целая серия аналогичных постановлений появилась в период кризиса снабжения 1939–1941 годов.

483

ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 18а. Д. 309. Л. 300.

484

ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 18а. Д. 309. Л. 298.

485

Там же. Л. 299–300.

486

Слово «миллионеры», которое используется в этой главе, не является показателем размеров богатства этих людей, оно синоним наиболее высокой материальной обеспеченности в обществе.

487

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 945. Л. 378.

488

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 944. Л. 120; Д. 945. Л. 388, 389. Приведенные данные только частично отражают действительное положение дел с растратами и хищениями. Не меньшие суммы расхищались за счет обвешивания, обмеривания, наценок и других способов обкрадывания потребителя. Размеры этих хищений, как говорилось в докладной записке НКВД, учету не поддаются.

489

Там же. Д. 945. Л. 323–331.

490

Там же. Л. 411–429.

491

В материалах НКВД указаны фамилии этих людей, но данная информация носит личный характер и не может быть приведена в книге.

492

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 945. Л. 362–364, 375, 376, 379, 382.

493

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 945. Л. 347, 363, 364.

494

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 944. Л. 199–207; Д. 872. Л. 240–241; РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 1. Д. 613. Л. 149.

495

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 944. Л. 239.

496

Там же. Д. 872. Л. 190, 191, 218–225; РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 1. Д. 613. Л. 79.

497

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 872. Л. 218–225.

498

Там же. Л. 242–243; Д. 944. Л. 243.

499

Там же. Д. 872. Л. 258.

500

Там же. Л. 259.

501

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 872. Л. 244.

502

Там же. Л. 300.

503

Там же. Д. 945. Л. 162–170.

504

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1009. Л. 17; Д. 1022. Л. 41; Д. 1026. Л. 68; Д. 1018. Л. 113.

505

Инструкция об обязанностях работников милиции по недопущению очередей у промтоварных магазинов г. Москвы (ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 872. Л. 278–281).

506

Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 25 июля 1940 года «О ликвидации ручной торговли промышленными товарами на рынках г. Москвы» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1026. Л. 17).

507

На переворачивание очередей люди жаловались в письмах (РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 16. Д. 79. Л. 165).

508

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 945. Л. 11–12, 81–84, 104, 139–141, 149, 171–175, 458–461 и др.

509

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 872. Л. 308, 310; Д. 944. Л. 205; РГАЭ. Ф. 7971. Оп. 1. Д. 613. Л. 78.

510

ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 7. Д. 872. Л. 313.

511

Там же. Д. 945. Л. 89.

512

В потреблении мясо-молочных продуктов уровня нэпа достигли только во второй половине 1950‐х годов (Davies R. W. et al. The Economic Transformation of the Soviet Union. P. 21, 104).

513

См. особенно: Hunter H., Szyrmer J. M. Faulty Foundations: Soviet Economic Policies, 1928–1940. Princeton, 1992; Бородкин Л. И. Моделирование социальной динамики крестьянства в годы нэпа: альтернативный ретропрогноз // История и математика: Концептуальное пространство и направления поиска / Отв. ред. П. В. Турчин, Л. Е. Гринин, С. Ю. Малков, А. В. Коротаев. М., 2007; Бородкин Л. И., Свищев М. А. Марковские модели «жизненного цикла» частных торговых предприятий в годы нэпа // Проблемы математической истории: Историческая реконструкция, прогнозирование, методология / Отв. ред. А. В. Коротаев, Г. Г. Малинецкий. М., 2009; Бородкин Л. И. Моделирование исторических процессов: от реконструкции реальности к анализу альтернатив. СПб., 2016; Аллен Р. От фермы к фабрике; Allen R. C. Agricultural Marketing and the Possibilities for Industrialization in the Soviet Union in the 1930s // Explorations in Economic History. 1997. 34 (4); Cheremukhin A., Golosov M., Guriev S., Tsyvinski A. The Industrialization and Economic Development of Russia through the Lens of a Neoclassical Growth Model // Review of Economic Studies. 2017. 84 (2). Также см.: Davies R. From Tsarism to the New Economic Policy, 1990; Davies R. W., Harrison M., Wheatcroft S. G. The Economic Transformation of the Soviet Union, 1913–1945. N. Y., 1994; Gregory P. Economic Growth and Structural Change in Tsarist Russia: A Case of Modern Economic Growth? // Soviet Studies. 1972. 23 (3); Gregory P. Russian National Income, 1885–1913. Cambridge, 1982; Harrison M. Prices, Planners, and Producers: An Agency Problem in Soviet Industry, 1928–1950 // Journal of Economic History. 1998. 58 (4); Harrison M., Markevich А. Great War, Civil War, and Recovery: Russia’s National Income, 1913 to 1928 // Journal of Economic History. 2011. 71 (3).

514

Постулат об эффективности советской экономики и ее преимуществах перед рыночной экономикой Запада был одним из центральных в официальной советской историографии. В современной же исторической науке есть, пожалуй, только одно специальное серьезное исследование, книга Роберта Аллена «От фермы к фабрике», автор которой считает, что советская планово-централизованная экономика была жизнеспособной. Но и Аллен не смог внятно ответить на вопрос, как советская экономика могла бы быть реформирована, без изменения ее основ, для того, чтобы избежать застоя. Большинство современных историков и экономистов, даже те, кто считает советскую индустриализацию более успешной, чем индустриализацию царской России, признают, что низкая производительность, как в сфере промышленного, так и в сфере аграрного производства, не позволяет считать советскую экономику эффективной (см., например: Cheremukhin А. et al. The Industrialization and Economic Development of Russia through the Lens of a Neoclassical Growth Model).

515

Корнаи Я. Экономика дефицита. М., 1990; Он же. Путь к свободной экономике. М., 1990.

516

Описания недавнего прошлого социалистической торговли сохранила литература: «Август 1978 года. На другой день познакомились с Костромой… В магазинах серая ливерная колбаса, из‐за которой убивают, сыр (!), овощные консервы, супы в стеклянных банках с броской надписью „БЕЗ МЯСА“, какие-то консервы из загадочных рыб, которые никто не берет. Есть еще „растительное сало“, помадка, пастила и сахар. Остальные продукты в бутылках: водка и бормотуха. Много пьяных на улицах, и много печали во всем» (Нагибин Ю. М. Дневник. М., 1996. С. 377). Мои собственные школьные, студенческие и аспирантские годы выпали на 1970–1980‐е. Москва снабжалась относительно хорошо, но, стоило отъехать от столицы, картина резко менялась. Даже в ближайшем Подмосковье, где жила моя семья, трудно было купить мясные продукты. Родители в пятницу ехали в Москву отовариваться. В Хакасии, где мы, студенты, проходили археологическую летнюю практику в 1977 году, в местном сельпо было только варенье давнего года выпуска и водка. Местное население вело натуральное хозяйство.

517

История древнего мира. Т. 1. М., 1982. С. 65–77.

518

Своего расцвета эта распределительная система достигла в классических восточных деспотиях Гудеа и особенно в период III династии Ура.

519

Букшпан Я. М. Военно-хозяйственная политика. Формы и органы регулирования народного хозяйства за время мировой войны. 1914–1918 гг. М.; Л., 1929. С. 152–164; Китанина Т. М. Война, хлеб и революция. Л., 1985. С. 202–209; Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М., 1991. С. 290–301; и др.

520

Киселев А. Ф. Профсоюзы и советское государство (Дискуссии 1917–1920 гг.). М., 1991. С. 128; Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М., 1991. С. 301–302.

521

О карточных системах, существовавших в период Второй мировой войны, см.: Любимов А. В. Торговля и снабжение в годы Великой Отечественной войны. М., 1969. С. 20–55; Nutrition and Food Supply: The War and After // The Annals of the American Academy of Political and Social Science. Vol. 225. Philadelphia, 1943. P. 82–95, 116–121, 128–135, 158–161; Brandt K. Germany’s Agricultural and Food Policies in World War II. Vol. 1. The Management of Agriculture and Food in Germany. Vol. 2. Management of Agriculture and Food in the German-Occupied and Other Areas of Fortress Europe. Stanford, 1953. P. 28–33, 52–127, 175–179, 195–197, 209–212, 339–345, 470–473, 544–561, 580–592; Beck E. R. Under the Bombs. The German Home Front. 1942–1945. Louisville, 1986. P. 12–13, 79, 121, 148; Hendrickson R. F. Food «Crisis». N. Y., 1943. P. 50, 87–109, 165–175, 223–237; Hammond R. J. Food and Agriculture in Britain. 1939–1945. Stanford, 1954. P. 18–27, 43–45, 84–85, 102–103, 112–113, 211, 230–233.

522

Карточки на хлеб в Великобритании появились после войны, в 1946 году.

523

Для сравнения норм советской карточной системы 1931–1935 годов с нормами, существовавшими в воюющих государствах в период Второй мировой войны, см.: Beck E. R. Under the Bombs. P. 12; Brandt K. Management of Agriculture and Food in the German-Occupied and Other Areas of Fortress Europe. Vol. 2. P. 29, 126, 419, 470, 471, 548, 552, 554, 556, 559, 560; Hendrickson Roy F. Food «Crisis». P. 50, 171, 230; Hammond R. J. Food and Agriculture in Britain. P. 23, 24; Любимов А. В. Торговля и снабжение в годы Великой Отечественной войны. С. 28–30.

524

См. разделы «От аскетизма к наслаждению жизнью: дискуссии о причинах, целях и природе нового курса» и «Индустриализация и благосостояние населения: дискуссии» в части III, главе 1, а также заключение.

525

Об анализе взглядов экономистов 1920‐х годов, их вкладе в мировую науку см.: Рынок и реформы в России: исторические и теоретические предпосылки. М., 1995; Мау B. A. Реформы и догмы 1914–1929. М., 1993; Бокарев Ю. П. Социалистическая промышленность и мелкое крестьянское хозяйство в СССР в 20‐е годы. М., 1989; Nove A. An Economic History of the USSR. 1917–1991. London, 1992; Jasny N. Soviet Economists of the Twenties. Cambridge, MA, 1972; Erlich A. The Soviet Industrialization Debate. 1924–1928. Cambridge, MA, 1960; и др.

526

Дмитренко В. П. Торговая политика советского государства после перехода к нэпу. 1921–1924. М., 1971 (в работе есть библиография советских исследований); Дихтяр Г. А. Советская торговля в период построения социализма. М., 1961; Он же. Советская торговля в период социализма и развернутого строительства коммунизма. М., 1965; Рубинштейн Г. Л. Развитие внутренней торговли в СССР. Л., 1964. Кроме этих специальных исторических исследований, существует огромная советская литература по теории социалистической торговли, написанная экономистами.

527

Анализ их работ см.: Банков Е., Казанцев А. Проблема товарного дефицита в экономических дискуссиях 20‐х гг. // Экономические науки. 1989. № 6; Мау В. У истоков товарного дефицита // Вопросы экономики. 1990. № 6; и др.

528

Аналогичная ситуация сложилась и в оценке личного подсобного хозяйства (ЛПХ) при социализме. Советские исследователи доказывали, что это была отмирающая, переходная форма даже не к будущему коммунистическому хозяйству, а к современному социалистическому. ЛПХ было допущено в систему социалистических производственных отношений. Правда, не сразу. Государственная статистика стала включать в итог по соцсектору личные подсобные хозяйства колхозников с 1933-го, а ЛПХ рабочих и крестьян — с 1935 года. Всячески избегая терминов «частное хозяйство», «частное предпринимательство», исследователи называли ЛПХ мелким индивидуальным производством, личной собственностью в специфической форме, источником личной собственности. Основанием для оправдания ЛПХ стало то, что в системе производственных отношений оно подчинялось социалистическому обобществленному производству, а также то, что в ЛПХ работал не частник, а социалистический труженик — колхозник, рабочий, служащий (на этом основании некоторые исследователи не считали социалистическими ЛПХ единоличников). ЛПХ признавалось дополнением к обобществленному хозяйству, несмотря на тот факт, что на деле оно являлось главным источником обеспечения «мелких производителей». Частно-предпринимательский характер ЛПХ все же вылезал наружу, так что исследователи изобрели для него «двойственную природу» и «двойственность функций», имея в виду не только выгоды для государства и общества, но и удовлетворение личных потребностей производителей. Советская историография о ЛПХ огромна. Для примера см.: Белянов В. А. Личное подсобное хозяйство при социализме. М., 1970. С моей точки зрения, ЛПХ являлось формой частного предпринимательства и источником рыночной торговли при социализме. Социалистическая же особость ЛПХ заключалась в том, что и этот вид частной активности был существенно ограничен в развитии и обречен оставаться мелкой деятельностью.

529

Среди них Эдвард Карр, Роберт Дэвис, Абрам Бергсон, Алек Ноув, Наум Ясный, Александр Эрлих и др. Историографический обзор см. в статье: Sanchez-Sibony O., Sloin A. Economy and Power in the Soviet Union, 1917–39 // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2014. Vol. 15 (1) (Winter).

530

Дэвис Р. У. Советская экономическая реформа в исторической перспективе // Нэп: приобретения и потери. М., 1994. О зеркальной схожести советской историографии и тоталитарной школы на Западе, уживавшейся с их идеологической непримиримостью, также см.: Fitzpatrick S. New Perspectives on Stalinism // The Russian Review. 1986. Vol. 45; Sanchez-Sibony O. Red Globalization: The Political Economy of the Soviet Cold War from Stalin to Khrushchev. Cambridge, 2014.

531

Например, была отмечена определенная экономическая свобода действий и предприимчивость «управленцев» в промышленности: Granick D. Management of the Industrial Firm in the USSR. N. Y., 1954; Berliner J. Factory and Manager in the USSR. Cambridge, MA, 1957.

532

О судьбе и значении ревизионизма см. статью Шейлы Фицпатрик и материалы ее журнального обсуждения: Fitzpatrick S. Revisionism in Retrospect // Slavic Review. 2008. Vol. 67. № 3 (Fall). О критическом осмыслении вклада ревизионистов в изучение сталинизма, а также преемственности научных школ и критике неототалитаризма см.: David-Fox M. On the Primacy of Ideology. Soviet Revisionists and Holocaust Deniers (In Response to Martin Malia) // Kritika. 2004. Vol. 5. № 1 (Winter). Автор анализирует дебаты между представителями тоталитарной школы и ревизионистами в сравнении с изучением Французской революции и нацизма в Германии, выявляя показательные совпадения и различия.

533

Работы Стивена Коткина стали своеобразным манифестом этой исследовательской школы. О постревизионизме см.: Американская русистика: Вехи историографии последних лет: Антология: В 2 т. / Под ред. М. Дэвид-Фокса. Самара, 2000–2001; Kotkin S. Modern Times: The Soviet Union and the Interwar Conjuncture // Kritika. 2001. Vol. 2. № 1 (Winter); Lynne V. The Cold War in American Soviet Historiography and the End of the Soviet Union // Russian Review. 2002. 61 (January); Edele M. Soviet Society, Social Structure, and Everyday Life: Major Frameworks Reconsidered // Kritika. 2007. 8 (2); Fitzpatrick S. Revisionism in Soviet History // History and Theory. 2007. 46 (4); Mironov B. Has Postmodernism Come to Russia? Comments on the Anthology «American Russian Studies» // Kritika. 2003. Vol. 4. № 1 (Winter). Миронов характеризует смену научных направлений в изучении российской истории как тезис (тоталитарная школа) — антитезис (ревизионисты) — синтез (постревизионисты). Речь идет не столько о поколениях историков, сколько об изменении их взглядов во времени. Историки, чьи ранние работы принадлежали тоталитарной школе или ревизионизму, в своих новейших исследованиях испытывают влияние постмодернизма. Миронов спорит с Дэвид-Фоксом, который классифицировал не исследования, а исследователей по их принадлежности к поколениям («отцы» — «дети» — «внуки»). Дэвид-Фокс позже согласился с замечаниями Миронова.

534

Идея о том, что сталинизм представлял попытку преобразования, модернизации, звучала и раньше, но имелась в виду модернизация отсталого типа (см.: Lewin M. The Making of the Soviet System: Essays in the Social History of Interwar Russia. N. Y., 1985). В постревизионизме есть отказ от самого термина «модернизация» как политизированной теории периода холодной войны. Вместо этого исследователи предпочитают говорить о процессах развития современности (modernity). Так, в понимании Коткина, «modernity» — это реальный тип современного общества, сложившийся в период между мировыми войнами ХХ века и отмеченный развитием массовых процессов. Коткин говорит о множестве реально существовавших разновидностей современного общества (modernities). Теория модернизации, по его мнению, противопоставляла развитие парламентской демократии и рыночной экономики традиционным (читай отсталым) формам организации общества и служила альтернативой марксистскому видению общественного развития «от феодализма через капитализм к коммунизму». Теория модернизации была ориентирована на развивающиеся страны третьего мира. Она была призвана показать им, как коммунизм нарушил естественный исторический процесс, и указать правильное направление развития (Kotkin S. Modern Times. Р. 157).

535

Идея о том, что авторитарные режимы могут выполнять прогрессивную миссию, является центральным тезисом огромного комплекса теоретических работ о современном государстве. Из новейших исторических исследований о рациональности социализма см., например: Журавлев С., Гронов Ю. Мода по плану: история моды и моделирования одежды в СССР, 1917–1991. М., 2013.

536

Среди причин маргинализации экономических исследований можно назвать недоверие к советской статистике и, как следствие, сомнения в ценности экономической истории, а также политизацию исследований в период холодной войны, которая неизбежно вела к представлению о главенстве политики над экономикой.

537

Анализ итогов дискуссий 1990‐х годов дан в работах: Дэвис Р. У. Советская экономическая реформа в исторической перспективе // Нэп: приобретения и потери. М., 1994; Горинов М. М. Советская история 1920–30‐х гг.: от мифов к реальности // Исторические исследования в России: Тенденции последних лет. М., 1996. Подробный анализ результатов архивной революции для изучения российской истории см.: Davies R. W. Soviet History in the Gorbachev Revolution. Bloomington, 1989; Idem. Soviet History in the Yeltsin Era. L., 1997; Lynne V. The Cold War in American Soviet Historiography an the End of the Soviet Union // Russian Review. 2002. № 61 (January). Критическое мнение, что исследователи преувеличивают значение и достижения архивной революции, высказал Стивен Коткин: Kotkin S. The State — Is It Us? Memoirs, Archives, and Kremlinologists // Russian Review. 2002. № 61 (January).

538

См.: Орлов И. Б. Современная отечественная историография нэпа: достижения, проблематика, перспективы // Отечественная история. 1999. № 1; Некрасов А. А. Англо-американская историография новой экономической политики в СССР. Ярославль, 2005; Бехтерева Л. Н. Проблемы новой экономической политики 1920‐х годов в современной отечественной историографии // Вестник Удмуртского университета. История и филология. 2010. № 1. Обзор историографии по вопросам торговли периода нэпа см.: Килин А. П. Частное торговое предпринимательство в годы нэпа: историография 1990–2000‐х годов // Гуманитарные науки в Сибири. 2020. Т. 27. № 2. Специальные работы, в которых рассматриваются вопросы торговли периода нэпа: Осокина Е. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского снабжения. М., 1993; Она же. За фасадом «сталинского изобилия»; Ball A. M. Russia’s Last Capitalists: The Nepmen, 1921–1929. Berkeley, 1990; Banerji A. Merchants and Markets in Revolutionary Russia, 1917–30. L., 1997; Hessler J. A Social History of Soviet Trade: Trade Policy, Retail Practices, and Consumption, 1917–1953. Princeton, 2004.

539

Показательна в этой связи книга «Рынок и реформы: исторические и теоретические предпосылки», написанная учеными Экономического факультета МГУ (М., 1995). В ней есть раздел о реформах со времен Петра I до Столыпина, анализ рыночной экономики дореволюционной России, дебаты экономистов 1920‐х годов. Затем следует провал. Рассмотрение проблем рынка возобновляется применительно к концу ХХ века — времени экономической трансформации России и Восточной Европы. Получается, что с 1930‐х до 1990‐х годов в СССР не было ни экономических реформ, ни рынка.

540

Дэвис Р. У. Советская экономика в период кризиса. 1930–1933 годы // История СССР. 1991. № 4; Дэвис Р., Хлевнюк О. В. Вторая пятилетка: механизм смены экономической политики // Отечественная история. 1994. № 3; Зеленин И. Е. Коллективизация и единоличник (1933 — первая половина 1935 г.) // Отечественная история. 1993. № 3; Он же. Был ли колхозный неонэп? // Отечественная история. 1994. № 2; Он же. «Революция сверху»: завершение и трагические последствия // Вопросы истории. 1994. № 10; Davies R. W. Economic Aspects of Stalinism // The Stalin Phenomenon / Ed. by A. Nove. N. Y., 1992; The Economic Transformation of the Soviet Union, 1913–1945. Cambridge, MA, 1994; Ed. by R. W. Davies, M. Harrison, S. G. Wheatcroft. Ch. 1 (D). The Stalinist administrative economy; Kotkin S. Magnetic Mountain. Ch. 6. Socialism and the Market.

541

Осокина Е. А. Иерархия потребления: О жизни людей в условиях сталинского снабжения 1928–1935 гг. М., 1993. На региональном уровне о взаимоотношении рынка и плановой экономики писал Коткин (Kotkin S. Magnetic Mountain). В его исследовании экономическая жизнь Магнитогорска предстает двуликим Янусом — в ней тесно переплелись официальная легальная и теневая деятельность. Автор считает, что главной причиной существования рынка являлся товарный дефицит. Коткин показал специфику черного рынка — паразитизм, спекулятивный характер, огромные размеры воровства, распыленность, относительность понятий законного и незаконного и др. Коткин использует термин «conflation» (в переводе — соединение, слияние, смесь) для характеристики отношений легального и теневого рынка (Magnetic Mountain. P. 536. Note 197). Этот термин, однако, не передает состояние развития. Термин «симбиоз», который используется в этой книге для характеристики взаимодействия плана и рынка, предполагает сосуществование в постоянном взаимном развитии и более точно, на мой взгляд, отражает суть явления.

542

Примером такого подхода является книга С. Коткина. Он показывает Магнитогорск обществом «без первого этажа», имея в виду отсутствие государственной торговой инфраструктуры и достаточного производства товаров народного потребления. Эту свободную экономическую нишу заполнила активность общества. Благодаря предпринимательству людей достигалась, как считает автор, относительная стабильность (Kotkin S. Magnetic Mountain. P. 279).

543

Показательно, что в коллективной монографии западных ученых «The Economic Transformation of the Soviet Union», которая обобщает достижения мировой науки в изучении советской экономики, раздел о торговле отсутствует, хотя есть специальные разделы о промышленности, сельском хозяйстве, транспорте, финансах и пр. До 2000‐х годов едва ли не единственной работой на Западе, в которой специальное внимание уделено социалистической торговле, оставалась книга Эдварда Карра и Роберта Дэвиса (Carr E. H., Davies R. W. Foundations of a Planned Economy. 1926–1929. Vol. 1. D: Trade and Distribution. Ch. 27. Consumption and Rationing. N. Y., 1971). На региональном уровне вопросы снабжения населения затрагивались в: Kotkin S. Magnetic Mountain; Shimotomai N. Moscow Under Stalinist Rule, 1931–34. L., 1991.

544

Ей предшествовал выход моей небольшой книги «Иерархия потребления: О жизни людей в условиях сталинского снабжения. 1928–1935 гг.» (М., 1993).

545

Исследовательские позиции Хесслер и Рэнделл различаются. См. историографический обзор «От аскетизма к наслаждению жизнью: дискуссии о причинах, целях и природе нового курса» в части III, главе 1 этой книги.

546

Вместе с тем можно говорить и о развитии неототалитарного направления, которое продолжает традиции тоталитарной школы периода холодной войны, провозгласившей диктат политики и идеологии над другими сферами жизни в истории сталинизма.

547

Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2014. Vol. 15 (15) (Winter). По итогам диссертационных работ появились и монографии: Sanchez-Sibony O. Red Globalization: The Political Economy of the Soviet Cold War from Stalin to Khrushchev. Cambridge, 2014; Sloin A. The Jewish Revolution in Belorussia: Economy, Race, and Bolshevik Power. Bloomington, 2017; Ironside K. A Full-Value Ruble: The Promise of Prosperity in the Postwar Soviet Union, 1945–1964. Cambridge, MA, 2021.

548

Ситуацию хорошо иллюстрирует аналитический обзор, который для этого выпуска журнала Kritika написал Андрей Маркевич.

549

Обзор историографии см.: Gregory P., Harrison M. Allocation under Dictatorship: Research in Stalin’s Archives // Journal of Economic Literature. 2005. September. Vol. XLIII.

550

В этой связи показательны и результаты исследования ГУЛАГа. Историки пришли к заключению, что его развитие определяли политические, а не экономические причины. Обзор историографии ГУЛАГа см.: Gregory P., Harrison M. Allocation under Dictatorship: Research in Stalin’s Archives. Р. 737–741.

551

См., например, серию статей, написанных с позиций политэкономии, в: Behind the Façade of Stalin’s Command Economy: Evidence from the State and Party Archives / Gregory P. R., ed. Stanford, 2001; The Nature of Stalin’s Dictatorship: The Poliburo, 1924–1953 / Rees E. A., ed. Basingstoke, 2004; а также: Gregory P. R. The Political Economy of Stalinism: Evidence from the Soviet Secret Archives. N. Y., 2004. Социально-экономические работы: Hessler J. The Social History of Soviet Trade; Ironside K. A Full-Value Ruble. Подробный обзор по теме см.: Gregory Р., Harrison M. Allocation under Dictatorship: Research in Stalin’s Archives.

552

Хлевнюк О. В. Политбюро: Механизмы политической власти в 1930‐е гг. М., 1996; Watson D. Molotov and Soviet Government: Sovnarkom, 1930–1941. N. Y., 1996; Decision making in the Stalinist command economy 1932–1937 / Ed. by A. Rees, 1997; Ольсевич Ю., Грегори П. Плановая система в ретроспективе: Анализ и интервью с руководителями планирования СССР. М., 2000; Белова Е. Б. Стихия плана: практика работы Госплана СССР в первой половине 30‐х годов // Экономическая история: Ежегодник. 2001; Behind the Facade of Stalin’s Command Economy / Ed. by P. Gregory. Stanford, 2001; Gregory P., Markevich A. M. Creating Soviet Industry: The House That Stalin Built // Slavic Review. 2002. Vol. 61. № 4 (Winter); Gregory P. The Political Economy of Stalinism; и др.

553

Маркевич А. М. Была ли советская экономика плановой? Планирование в наркоматах в 1930‐е гг. // Экономическая история. Ежегодник. 2003. М., 2004; Он же. Отраслевые наркоматы и главки в системе управления советской экономикой в 1930‐е гг. // Экономический ежегодник. 2004. М., 2004; Zaleski E. Stalinist Planning for Economic Growth 1933–1952. Chapel Hill, 1980. Дэвид Шерер в исследовании рыночных практик в советской тяжелой промышленности пришел к выводу, что экономика 1930‐х годов являлась командно-административной, но не плановой: Shearer D. Industry, State, and Society in Stalin’s Russia, 1926–1934. Ithaca, 1996.

554

Lazarev V., Gregory P. Commissars and cars: A case study of the political economy of dictatorship // The Journal of Comparative Economics. 2006. 31 (1). Обзор работ о планировании или его отсутствии в сталинской экономике см.: Gregory P., Harrison M. Allocation under Dictatorship: Research in Stalin’s Archives.

555

До выхода первого издания книги существовали лишь исторические исследования черного рынка брежневских 1970–1980‐х годов. Библиографию см.: The Second Economy in the USSR and Eastern Europe: A Bibliography / Gregory Grossman, ed. // Berkeley-Duke Occasional Papers on the Second Economy in the USSR. 1990. № 21.

556

Осокина Е. Золото для индустриализации: Торгсин; Она же. Алхимия советской индустриализации: Время Торгсина. М., 2019.

557

Торгсин ничего не вывозил за рубеж, торгуя внутри СССР. Однако, поскольку его магазины были валютными, он числился среди экспортных организаций.

558

О госкапитализме см.: Kurlantzick J. State Capitalism. How the Return of Statism is Transforming the World. New York, 2016.

559

Осокина Е. Небесная голубизна ангельских одежд: Судьба произведений древнерусской живописи. 1920–1930‐е годы. М., 2018. В 2019 году книга стала лауреатом Макариевской премии первой степени.

560

См.: Dohan M. R. Soviet Foreign Trade in the NEP Economy and Soviet Industrialization Strategy: Ph. D. dissertation, MIT, 1969 (доступна на сайте: http://dspace.mit.edu/handle/1721.1/41777); Sanchez-Sibony О. Red Globalization. The Political Economy of the Soviet Cold War from Stalin to Khrushchev. Cambridge, UK, 2014.

561

«Бирмингемская школа» — участники проекта по истории советской индустриализации Центра русских и восточноевропейских исследований Бирмингемского университета. В рамках этого проекта вышла целая серия важных монографий по истории советской экономики 1930‐х годов.

562

См. список архивов и фондов в приложении. Я благодарна Д. А. Волкогонову, который помог мне получить доступ к материалам ОГПУ/НКВД, хранящимся в ЦА ФСБ.

563

564

На основе отчетов о реализации товаров мной была создана база данных по торговой статистике.

565

Материалы за 1933 год в ЦА ФСБ мне не были выданы.

566

Материалы опросов и воспоминания американцев, побывавших в СССР, хранятся в Гуверовском архиве войны, мира и революции в Стэнфорде, а также в Библиотеке Конгресса и Национальном архиве в Вашингтоне.

567

Более подробно о Торгсине см.: Осокина Е. Золото для индустриализации: Торгсин; Она же. Алхимия советской индустриализации: Время Торгсина; Горох М. Золото — Державi! Торгсин у Радянській Україні (1931–1939). Київ, 2020.

Еще от автора Елена Александровна Осокина

Елена Осокина

Алхимия советской индустриализации. Время Торгсина

Средневековые алхимики бились над созданием философского камня, способного превратить обычные металлы в золото. Сталинскому руководству удалось создать его подобие. Философским камнем советской индустриализации стали магазины «Торгсин», в которых в голодные годы первых пятилеток советские граждане вынужденно меняли золото, валюту, изделия из драгоценных металлов на ржаную муку, крупу, сахар и нехитрый ширпотреб. Торгсин стал циничным способом пополнения бюджета Советского государства, которое начало модернизацию страны будучи банкротом, не имея золото-валютного запаса.

Елена Осокина

Небесная голубизна ангельских одежд

Книга Елены Осокиной – это, без преувеличения, интеллектуальный детектив. Русская икона является главным героем этой книги – центром притяжения действий власти, музейных работников, торговцев и покупателей. Один из парадоксов советской истории состоит в том, что создатели «нерыночной» плановой экономики стали основателями мирового рынка русских икон. На рубеже 1920–1930‐х годов их усилиями был собран колоссальный экспортный иконный фонд, организована грандиозная рекламная кампания – первая советская зарубежная выставка, которая во всем великолепии представила миру новый антикварный товар, а также установлены связи с мировыми антикварами и проведены первые продажи коллекций за рубеж.

Елена Осокина

Золото для индустриализации. Торгсин

Если вы читали роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», то, наверное, помните сцену в столичном магазине «Торгсин», располагавшемся в самом конце Арбата у Садового кольца. В обмен на драгоценности и валюту великолепный магазин продавал советским гражданам и иностранцам «жирную розовую лососину», миткали, шифоны и другие модные товары ширпотреба и деликатесы. Но знаете ли вы, что в 1931–1935 годах в СССР работали полторы тысячи торгсинов? Золото, серебро, бриллианты, валюта, которые советские люди принесли в Торгсин, спасаясь от голода, позволили руководству страны купить иностранное оборудование для Магнитки, Уралмаша, Днепростроя и других гигантов рождавшейся советской индустрии.

Елена Осокина

Прощальная ода советской очереди

Опубликовано в журнале "Неприкосновенный запас" 2005, № 5(43)