За это можно все отдать - [18]

на дитя свое взгляд я кину.

Погляжу, как идет он из школы,

как машет тебе рукою.

Прижавшись к забору,

как нищие жмутся робко,

полными слез глазами

буду глядеть виновато,

как твой мальчик шагает тропкой —

единственное, что в жизни

звала я своим когда-то.

Воспоминание о родине

Каждая пядь земли знакома мне в этом крае,

запахи поля знакомы и запахи леса.

Как там небо в течение дня изменяется, знаю,

какие там беды и радости – мне известно.

Знаю, откуда стаи тянутся к югу,

когда куропатки в горах садятся на яйца,

знаю заранее – в первую зимнюю вьюгу —

на каком из холмов самый первый сугроб появится.

Знаю, откуда туча с градом нагрянет,

с какой стороны небо весной яснеет,

и долго ли буковый листик, когда завянет,

падая с ветки на землю, в воздухе реет.

Знаю жизнь всех тропинок, камней, деревьев,

знаю, когда серпы или косы точат,

знаю, чем в доме, отстроенном только что, двери

васильком или вишней крестьянин украсить хочет.

Знаю, что говорит он, когда за налогом приходит

сборщик из города, штрафом ему угрожая,

какие песни девчата, с поля идя, заводят,

как старики горюют в годы неурожая.

«Так было, так будет…»

Так было, так будет

в любом испытанье:

кончаются силы,

в глазах потемнело,

уже исступленье,

смятенье,

метанье,

свинцового тяжестью

смятое тело.

Уже задыхается сердце слепое,

колотится бешено и бестолково

и вырваться хочет

ценою любою,

и нету опасней

мгновенья такого.

Бороться так трудно,

а сдаться так просто,

упасть и молчать,

без движения лежа…

Они ж не бездонны —

запасы упорства…

Но дальше-то,

дальше-то,

дальше-то что же?

Как долго мои испытания длятся,

уже непосильно борение это…

Но если мне сдаться,

так с жизнью расстаться,

и рада бы выбрать,

да выбора нету!

Считаю не на километры – на метры,

считаю уже не на дни – на минуты…

И вдруг полегчало!

Сперва неприметно.

Но сразу в глазах посветлело

как будто!

Уже не похожее на трепыханье

упругое чувствую

сердцебиенье…

И, значит, спасенье —

второе дыханье.

Второе дыханье.

Второе рожденье!

«Жизнь твою читаю…»

Жизнь твою читаю,

перечитываю,

все твои печали

пересчитываю,

все твои счастливые улыбки,

все ошибки,

всех измен улики…

За тобой,

не жалуясь, не сетуя,

всюду следую

по белу свету я,

по небесным и земным

маршрутам,

по годам твоим

и по минутам…

Ничего я о тебе не знаю!

Разве лес —

прогалина лесная?

Разве море —

только ширь морская?

Разве сердце —

только жизнь людская?

«Всегда так было…»

Всегда так было

и всегда так будет:

ты забываешь обо мне порой,

твой скучный взгляд

порой мне сердце студит…

Но у тебя ведь нет такой второй!

Несвойственна любви красноречивость,

боюсь я слов красивых как огня.

Я от тебя молчанью научилась,

и ты к терпенью

приучил меня.

Нет, не к тому, что родственно бессилью,

что вызвано покорностью судьбе,

нет, не к тому, что сломанные крылья

даруют в утешение тебе.

Ты научил меня терпенью поля,

когда земля суха и горяча,

терпенью трав, томящихся в неволе

до первого весеннего луча,

ты научил меня терпенью птицы,

готовящейся в дальний перелет,

терпенью всех, кто знает,

что случится,

и молча неминуемого ждет.

«Счастливо и необъяснимо…»

Счастливо и необъяснимо

происходящее со мной:

не радость, нет – я не любима —

и не весна тому виной.

Мир непригляден, бесприютен,

побеги спят,

и корни спят,

а я не сплю, и день мой труден,

и взгляд мне горести слепят.

Я говорю с тобой стихами,

остановиться не могу.

Они как слезы, как дыханье,

и, значит, я ни в чем не лгу…

Все, что стихами, – только правда,

стихи как ветер, как прибой,

стихи – высокая награда

за все, что отнято тобой!

Я желаю тебе добра

Улыбаюсь, а сердце плачет

в одинокие вечера.

Я люблю тебя.

Это значит —

я желаю тебе добра.

Это значит, моя отрада,

слов не надо,

и встреч не надо,

и не надо моей печали,

и не надо твоей тревоги,

и не надо, чтобы в дороге

мы рассветы с тобой встречали.

Вот и старость вдали маячит,

и о многом забыть пора…

Я люблю тебя.

Это значит —

я желаю тебе добра.

Значит, как мне тебя покинуть,

как мне память из сердца вынуть,

как не греть твоих рук озябших,

непосильную ношу взявших?

Кто же скажет, моя отрада,

что нам надо,

а что не надо,

посоветует, как же быть?

Нам никто об этом не скажет,

и никто пути не укажет,

и никто узла не развяжет…

Кто сказал, что легко любить?

«А знаешь, все еще будет…»

А знаешь, все еще будет!

Южный ветер еще подует,

и весну еще наколдует,

и память перелистает,

и встретиться нас заставит,

и еще меня на рассвете

губы твои разбудят.

Понимаешь, все еще будет!

В сто концов убегают рельсы,

самолеты уходят в рейсы,

корабли снимаются с якоря…

Если б помнили это люди,

чаще думали бы о чуде,

реже бы люди плакали.

Счастье – что оно? Та же птица:

упустишь и не поймаешь.

А в клетке ему томиться

тоже ведь не годится,

трудно с ним, понимаешь?

Я его не запру безжалостно,

крыльев не искалечу.

Улетаешь?

Лети, пожалуйста…

Знаешь, как отпразднуем

встречу!

«Сколько дней…»

Сколько дней

не спалось,

не елось,

не плакалось мне,

не пелось,

не работалось,

не гулялось, —

все в душе своей

разбиралась.

Раздала что было хорошего,

что не нужно —

на свалку брошено,

подмела свою душу

дочиста,

настоящее одиночество.

Настежь окна,

свежо в груди…

Вот теперь давай

приходи!

Синяя птица

Ты на рынке

мне купил голубку.

Маленькую,

худенькую,

хрупкую,

рыжевато-палевой окраски

птицу,

прилетевшую из сказки.

Вытащил помятую рублевку,