За две монетки - [39]

— С днем рождения, Марко. Тебе на память.

Марко старательно поблагодарил, исследовал сувенир — монета большая, в диаметре около дюйма, а на ней символ Москвы — князь в доспехах на коне, Granduca Juri Dolgoruki, на фоне большого роскошного здания под стягом. Ну и неизменные олимпийские кольца понизу. А на другой стороне — круглый и толстый советский герб, цифра 1, СССР. Отличная вещь, дома можно проделать дырку и носить, подвесив, скажем, на розарий — память о первой миссии. Пока что Марко глубоко засунул сувенир в боковой карман штанов и пошел помогать Гильермо рассовывать продукты по рюкзачкам. Вернее, в Гильермов рюкзачок — Марков был уже до отказа набит прочими сувенирами.

Была, помнится, такая сказка — из самых младенческих, которые читали Марко — «Потерянный день рожденья». Слоненок нашел чей-то плачущий день рожденья, который потерялся и не мог найти хозяина… Лучше бы он так и оставался потерянным. Но что же делать, надо праздновать. Это было так странно — уткнувшись в путеводитель, кружить по столице СССР, по бабушкиной Москве, плывя в тепле переулков — рядом с человеком, который почему-то стал его бедой, чтобы вдвоем с ним отпраздновать собственное двадцатипятилетие. Марко был довольно суеверен, несмотря на свою современность и на простой характер, и на то, что суеверность — одно из самых, наверное, не доминиканских качеств на свете; но иным и не мог быть человек из Марковой семьи, хотя он и честно боролся с собой, не сворачивая в сторону из-за черной кошки или нарочно наступая на трещину в асфальте. Однако ему было так неописуемо странно от навязчивой мысли, что как день рожденья встретишь, так год и проведешь… Что ж это будет за год?

Разве что раствориться в тепле незнакомого пасмурного города, постепенно позволяя ему становиться родным.

В июле пускай и тепло, а темнеет рано; серому золоту на смену уже поплыли синие сумерки — сумерки медленные, в отличие от итальянских, которые хотя и приходят позже, зато наступают стремительно. Заходишь, бывало, на комплеторий — за окнами еще предзакатный свет; выходишь уже в полную черноватую синеву, просвеченную золотом фонарей. Фонари, фонарики, итальянские желтые фонарики на кованых ногах; здесь в Москве свет, зажигающийся по сторонам улицы медленным приветствием по мере того, как двое путников продвигались вперед, был белым, синеватым. Какой безумец проектировал этот город? Впрочем, скорее казалось, что город не проектировал никто, никакого не было плана, он рос сам собой, разворачиваясь, наверчивая кольцами улочки-переулочки, протягивая между ними щупальца пересечений с самыми неимоверными названиями. Горели желтые окошки, цветные фонарики иллюминации, а живот уже подводило весьма серьезно. Марков путеводитель соврал во второй раз, и счастье настало, только когда братья выбрались из сетки переулков между «Арбатской» и «Библиотекой Ленина» на широченную улицу под названием проспект Калинина. Широкая улица — счастье туриста, потому что она есть на любой карте и ведет туда, куда ведет. Молодая луна на еще светлом небе плыла вниз, из-за крыш домов торчал ее единственный серебристый рог, когда Марко со своим старательно молчавшим спутником наконец нашли, где им перекусить. Пройдя по проспекту совсем немного, наткнулись на отчетливейший бар — хотя название «Жигули» ничего толком не говорило, тут не ошибешься.

— Давай уже сюда, — выглядывая из-за балалайки, взмолился Марко. — Очень есть хочется.

Дело в том, что пару уютных на вид ресторанчиков они уже миновали — Марко не решался спросить брата синдика, не слишком ли это дорогое место для них: по глазам видел, что слишком. А здесь было как-то попроще, бар и бар, не хуже итальянских вроде — и при открытии двери пахнуло пивом, рыбой, людьми, теплом… О да, ведь интересно это — тепло: в восемь вечера московский июль не казался уже таким теплым, а куртки-то Марко и не взял, по наивности не зная, зачем может понадобиться человеку куртка в это время года.

— Как скажешь, это же твой день рожденья.

Пустых столиков не было. Совсем не было, и что ж тут поделаешь — пятница, вечер, в конце концов, откуда же в этом сизо-туманном заведении с низким, невыносимым для клаустрофоба потолком взяться свободному столику! Марко, не желая сдаваться — и к тому же возвращаться на холод — терпеливо озирал от дверей согнувшиеся над столами спины, ожидая, что, может быть, кто-нибудь закончит трапезу и вот-вот соберется прочь, загрохочет по полу табуреткой.

От пивных автоматов торопливо шел официант — или бармен? — не отличавшийся на вид особым радушием, в форменном пиджаке, пропахшем рыбой. Усы его сердито торчали, как стрелки часов, на которых без десяти два.

— Нету мест, не видите, что ли? — окликнул он еще на ходу, по пути схватывая с густо населенного стола пустую тарелку с красными останками… чего-то. — Ждать будете — на улице ждите, граждане!

Марко несколько опешил от негостеприимного приема, так что даже не сразу понял, что ему сказали. А вот не знавший по-русски ни слова Гильермо отлично все понимал; кто бы мог подумать, что он будет служить переводчиком, однако же вот… никуда не денешься.