За далью — даль - [2]

Друзьями в критики намечен,

Почти уже увековечен,

И хвать писать —

Пропал запал!

Пропал запал.

По всем приметам

Твой горький день вступил в права.

Все — звоном, запахом и цветом —

Нехороши тебе слова;

Недостоверны мысли, чувства,

Ты строго взвесил их — не те…

И все вокруг мертво и пусто,

И тошно в этой пустоте.

Да, дело будто бы за малым,

А хвать — похвать — и не рожна.

И здесь беда, что впрямь страшна,

Здесь худо быть больным, усталым,

Здесь горько молодость нужна!

Чтоб не смериться виновато,

Не быть у прошлого в долгу,

Не говорить: я мог когда-то,

А вот уж больше не могу.

Но верным прежде быть гордыне,

Когда ты щедрый, не скупой,

И все, что сделано доныне,

Считаешь только черновой.

Когда, заминкой не встревожен,

Еще беспечен ты и смел,

Еще не думал, что положен

Тебе хоть где-нибудь предел;

Когда — покамест суд да справа —

Богат, широк — полна душа —

Ты водку пьешь еще до славы, —

Не потому, что хороша.

И врешь еще для интересу,

Что нету сна,

И жизнь сложна…

Ах, как ты горько, до зарезу,

Попозже, молодость, нужна!

Пришла беда — и вроде не с кем

Делиться этою бедой.

А время жмет на все железки,

И не проси его:

— Постой!

Повремени, крутое время,

Дай осмотреться, что к чему.

Дай мне в пути поспеть со всеми,

А то, мол, тяжко одному…

И знай, поэт, ты нынче вроде

Как тот солдат, что от полка

Отстал случайно на походе.

И сушит рот ему тоска.

Бредет обочиной дороги

Туда ли, нет — не знает сам,

И счет в отчаянной тревоге

Ведет потерянным часам.

Один в пути — какой он житель!

Догнать, явиться: виноват,

Отстал, взыщите, накажите…

А как наказан, так — солдат!

Так свой опять — и дело свято.

Хоть потерпел, зато учен.

А что еще там ждет солдата,

То все на свете нипочем…

Изведав горькую тревогу,

В беде уверившись вполне,

Я в эту бросился дорогу,

Я знал, она поможет мне.

Иль не меня четыре года,

Покамест шла войны страда,

Трепала всякая погода,

Мотала всякая езда.

И был мне тот режим не вреден,

Я жил со всеми наравне.

Давай—ка, брат, давай поедем:

Не только свету, что в окне.

Скорее вон из кельи тесной,

И все не так, и ты хорош, —

Самообман давно известный,

Давно испытанный, а все ж —

Пусть трезвый опыт не перечит,

Что нам дорога — лучший быт.

Она трясет и бьет,

А — лечит.

И старит нас,

А — молодит.

Понять ли доброму соседу,

Что подо мной внизу в купе,

Как сладко мне слова: «Я еду,

Я еду», — повторять себе.

И сколько есть в дороге станций,

Наверно б, я на каждой мог

Сойти с вещами и остаться

На некий неизвестный срок.

Я рад любому месту в мире,

Как новожил московский тот,

Что счастлив жить в любой квартире,

Какую бог ему пошлет.

Я в скуку дальних мест не верю,

И край, где нынче нет меня,

Я ощущаю, как потерю

Из жизни вы бывшего дня.

Я сердце по свету рассеять

Готов. Везде хочу поспеть.

Нужны мне разом

Юг и север,

Восток и запад,

Лес и степь;

Моря и каменные горы,

И вольный плес равнинных рек,

И мой родной далекий город,

И тот, где не был я вовек;

И те края, куда я еду,

И те места, куда — нет-нет —

По зарастающему следу

Уводит память давних лет…

Есть два разряда путешествий:

Один — пускаться с места вдаль;

Другой — сидеть себе на месте,

Листать обратно календарь.

На этот раз резон особый

Их сочетать позволит мне.

И тот и тот — мне кстати оба,

И путь мой выгоден вдвойне.

Помимо прочего, при этом

Я полон радости побыть

С самим собою, с белым светом,

Что в жизни вспомнить, что забыть…

Но знай, читатель, эти строки,

С отрадой лежа на боку,

Сложил я, будучи в дороге,

От службы как бы в отпуску,

Подальше как бы от начальства.

И если доброй ты души,

Ты на меня не ополчайся

И суд свой править не спеши.

Не метусись, как критик вздорный,

По пустякам не трать огня.

И не ищи во мне упорно

Того, что знаешь без меня…

Повремени вскрывать причины

С угрюмой важностью лица.

Прочти хотя б до половины,

Авось — прочтешь и до конца.

Семь тысяч рек

Еще сквозь сон на третье полке

Расслышал я под стук колес,

Как слово первое о Волге

Негромко кто-то произнес.

Встаю — вагон с рассвета в сборе,

Теснясь у каждого окна,

Уже толпится в коридоре, —

Уже вблизи была она.

И пыл волненья необычный

Всех сразу сблизил меж собой,

Как перед аркой пограничной

Иль в первый раз перед Москвой…

И мы стоим с майором в паре,

Припав к стеклу, плечо в плечо,

С кем ночь в купе одном проспали

И не знакомились еще.

Стоим и жадно курим оба,

Полны взаимного добра,

Как будто мы друзья до гроба

Иль вместе выпили с утра.

И уступить спешим друг другу

Мы лучший краешек окна.

И вот мою он тронул руку

И словно выдохнул:

— Она!

— Она! —

И тихо засмеялся,

Как будто Волгу он, сосед,

Мне обещал, а сам боялся,

Что вдруг ее на месте нет.

— Она! —

И справа, недалеко,

Моста не видя впереди,

Мы видим плес ее широкий

В разрыве поля на пути.

Казалось, поезд этот с ходу —

Уже спасенья не проси —

Взлетит, внизу оставив воду,

Убрав колеса, как шасси.

Но нет, смиренно ход убавив

У будки крохотной поста,

Втянулся он, как подобает,

В тоннель решетчатый моста.

И загремел над ширью плеса,

Покамест сотни звонких шпал,

Поспешно легших под колеса,

Все до одной не перебрал…

И не успеть вглядеться толком,

А вот уже ушла из глаз

И позади осталась Волга,

В пути не покидая нас;

Не уступая добровольно

Раздумий наших и речей

Ничьей иной красе окольной

И даже памяти ничьей.

Ни этой дали, этой шири,

Что новый край за ней простер.