За ценой не постоим - [17]

— А теперь остальное давай.

— Чего? — удивился Зинченко.

— Остальное, говорю, давай сюда, — разъяснил старшина, — я тебя знаю.

Сержант, вздохнув, вытащил из кармана ватной куртки наручные часы и какую-то перетянутую резинкой пачку, но протянул их не старшине, а политруку. Часы оказались обыкновенные, на кожаном ремешке. У Трифонова часов не было — не выдали, мелькнула мысль забрать полезный прибор себе, но тогда получилось бы, что политрук РККА отобрал у младшего командира трофей. По-хорошему, часы следовало сдать вместе с остальным барахлом, но Виткасин уже убежал, а положить проклятый кругляш в карман Николай теперь не мог.

— Часы оставь, — приказал политрук, — но в следующий раз не прячь.

Зинченко, не скрывая удивления, принял браслет обратно, а Николай развернул пачку карточек… Удивительный по силе и протяжности свист молодого политработника привлек внимание старшины, и тот заглянул Трифонову через плечо.

— Твою мать, — пробормотал потрясенный старшина и выругался: — Митька, тебе что, это правда нравится?

Зинченко подошел ближе, и Трифонов развернул перед ним карточки веером.

— …! Я думал там просто бабы голые, — ошарашенно сказал бывший строитель.

— Угу, а там не только, — заметил Медведев. — Человеку тридцать четыре года, а он голую бабу не видел. Я, честно говоря, половины того, что они там вытворяют, не представлял себе даже.

— И что мне с этим говном теперь делать? — спросил Трифонов. — Я это с собой таскать не буду. А то не ровен час убьют — и найдут на теле геройски погибшего комиссара порнографию.

— И картон плотный, — вздохнул старшина, — ни скурить, ни подтереться…

Трифонов со вздохом покачал пачку похабных карточек в руке, затем сунул в карман. Зинченко встал по стойке «смирно»:

— Разрешите идти?

— Иди, — махнул рукой Медведев.

Сержант поправил шапку и рывком поднял себя в ход сообщения — узкую канаву глубиной чуть больше метра, Трифонов поспешно поднялся вслед за ним. Отойдя метров пятнадцать от окопа, Николай нагнал сержанта и хлопнул по плечу:

— Поговорить надо.

Зинченко со вздохом повернулся:

— Есть.

— Они ведь сразу сбежали? — прямо спросил политрук.

— Не понимаю, — спокойно ответил командир отделения.

— Перестань, — приказал, закипая, Трифонов, — ты понимаешь, что будет, если я их передам куда следует?

Сержант посмотрел в поле, потом себе под ноги и, наконец, в глаза политруку.

— У меня в отделении — восемь человек, — тихо сказал он. — Ни один в бою до сих пор не был. Да, они побежали, когда немцы начали стрелять. А вы вот на что посмотрите, товарищ политрук: вон там у меня четыре пустых ячейки — дыра в обороне, пятьдесят метров, и закрывать ее нечем. Можно, конечно, и куда следует передать…

Он помолчал:

— Знаете, каково это — там сидеть? Ни слева, ни справа — никого нет. Свои — на километр сзади… Ни покурить, ни поговорить…

— И что? — внезапно успокоился Трифонов. — А когда обстрел начнется, а бомбежка, а немцы полезут с танками? Тогда что они будут делать?

— На миру и смерть красна, — сказал Зинченко. — Здесь свои вокруг.

— А не будет своих?

— Товарищ политрук, так чего вы от меня-то хотите? — прямо спросил сержант.

— Не ври мне больше, — приказал Николай. — Ни мне, ни командирам. Запомни: я здесь не для того, чтобы вас под расстрел подводить, но если надо — сам… Понял?

Трифонов почувствовал, что уходит куда-то не туда, но, к его удивлению, Зинченко без обычной своей наглости вскинул руку к шапке:

— Есть!

— Иди. А с этими что-нибудь придумаем.

Зинченко побежал на свое место, а политрук вернулся в окоп к Медведеву. На широком, обычно сонном лице старшины ясно читался вопрос: «О чем вы там говорили?»

— Слушай, Денис, — как всегда, приняв решение, Трифонов успокоился, — этим четверым оружие вернем и посадим в окопы. Если хоть один побежит — расстреляешь на месте, понял?

— Есть, — ответил Медведев.

— Это нам с тобой за Коптяева, — сказал Трифонов. — Одному поблажка, потом другому… Вот такие дела. Ладно, я к Берестову.

Он выбрался в ход сообщения и, согнувшись, побежал во взвод бывшего белогвардейца. Быстро светлело, вот уже засинел вдали лес на другой стороне поля — чужой, немецкий лес. Было странно думать так о советской земле и советских деревьях, но, как ни крути, за этим ничейным полем была территория занятая, оккупированная немцами. Их, немецкая сторона, и от этих мыслей сводило зубы.

* * *

У Берестова было тихо. Секрет с рассветом отошел в расположение взвода, бойцы заняли свои ячейки, и вообще во взводе ощущался железный порядок. Бывший белогвардеец внимательно осматривал поле из своего окопа и к прибытию политрука отнесся почти равнодушно. Трифонов, как бы между прочим, рассказал о стычке с немцами, умолчав о некрасивом поведении отдельных бойцов, потом, увлекшись, изложил случай с задержанными. Берестов слушал, не перебивая, и под конец заметил: немцы, судя по всему, довольно близко, раз выслали ночью пешую разведку. Затем Андрей Васильевич «обрадовал» Николая, сообщив, что его секрет, судя по всему, слышал отдаленный шум моторов. Уверенности в этом не было, но Волкову комвзвода-1 доложил и получил приказ готовиться к отражению танковой атаки.