За борт! - [31]

12

Несмотря на то, что Уве чувствовал себя глубоко оскорбленным, он не смог удержаться, чтобы не отвезти Амалию с Эллен во франкфуртский аэропорт. Его обижало не только то, что подруга собиралась в путешествие без него; сам факт дарованного круиза был для него как бельмо на глазу. По дороге Эллен из вежливости попыталась наладить с парнем беседу, но тщетно — он демонстративно врубил на полную мощность древний CD-проигрыватель. Из динамиков вырвалась песня, которую Амалия не переносила: «Динозавры все печальнее».[13] Жаль, что он здорово обиделся, размышляла Эллен, и что мама его не жалует; с практической точки зрения было бы неплохо, если бы Уве время от времени наведывался к Хильдегард и присматривал за старушкой. Для него это пустяк, он живет рядом и, по большому счету, ничем особенно не занят. Она бы охотно возместила молчаливому водителю как минимум расходы на бензин, но ей не хотелось еще больше ущемлять его гордость. По пути надо посмотреть какой-нибудь изящный сувенирчик, напомнила себе Эллен. Мама от щедрой души незаметно сунула ей еще двести евро, которые скопила бог знает на что, со словами: «На случайные расходы, чтобы ты не отказывала себе по мелочи».

Прибыв к терминалу, Уве какое-то время искал свободное место на стоянке, потом помог выгрузить чемоданы, но не стал провожать женщин в зал ожидания и уехал. У Амалии на душе скребли кошки, ей хотелось как минимум обнять друга на прощание, и она даже сделала бы это, если бы Уве не нырнул поспешно в свой побитый автомобиль и улетел, выдавив из себя на прощание скупое «Пока!».

Чуть позже Эллен стояла под огромным табло с расписанием вылетов и прилетов и беспомощно пыталась вникнуть в систему многочисленных задержек рейсов. Последний раз она летала в Испанию с мужем и дочерьми, опыта у нее было мало, и обрадовалась, когда перед ней внезапно возникли Герд с Ортруд. После формальных приветствий Герд представил Амалию жене:

— Она чуть было не стала нашей племянницей, досадно, что не получилось, правда?

Взглянув на заполненную доверху багажную тележку, Ортруд моментально оценила ситуацию:

— Как я понимаю, посадочный талон вы еще не получили? Когда получите, можем выпить по бокалу просекко в «Хэрродс».

Она-то определенно знает, что нужно делать и куда идти, с грустью подумала Эллен. Оставалось надеяться, что какой-нибудь добрый человек поможет разобраться с электронным билетом и на регистрации.

— Ты только посмотри! — воскликнул Герд. — Ну прямо как в фильме Вуди Аллена.

Кивком головы он указал на группу ортодоксальных иудеев — у каждого на голове кипа и надутые лиловые подголовники на шее, — которая в спешке перебегала из зала А в зал Б. Эллен глядела разинув рот, будто деревенщина, впервые оказавшаяся в гуще цивилизации. В смущении она снова повернулась лицом к Герду и его жене. На Ортруд был легкий льняной дорожный пиджак, светлые удобные брюки и кожаные сникеры. Все, включая украшенную черными узорами шаль, в любимых пенсионерами бежевых оттенках. Ну, тут они не отстают, с облегчением подумала Эллен и пристроилась наконец в хвост очереди на регистрацию. А когда полезла за паспортом, пожалела, что не подумала об изящной сумочке, и с досады ее охватила безмерная слабость. Черная кожа ее сумки везде поистерлась, молния заедала. Амалия сложила свои мелкие вещи в Катин ярко-красный рюкзак, который небрежно набросила на плечо.

В самолете Эллен с Амалией прошли мимо Герда и Ортруд на свои места в носовой части, а парочка осталась в хвосте. Само собой, Эллен краем глаза изучила, что те читали: у Герда в руках была «Зюддойче цайтунг», у Ортруд — дорогой глянцевый журнал, скорее всего, посвященный дому и саду. Ну, ясно, она же дизайнер интерьеров, подумала Эллен. Надо будет сказать об этом Амалии. Может быть, не все еще потеряно, и девочка успеет сменить профессию на другую, хоть как-то связанную с искусством. В этот момент Эллен вспомнилось, как Амалия еще ребенком украшала комнату, поражая всех оригинальными находками. Как-то раз зимой она покрасила высокое окно синей кроющей краской, облепила распушенными комочками ваты — и серый день преобразился в летнее утро.

Эллен уступила Амалии место у иллюминатора, но этот великодушный дар не нашел достойного отклика в сердце дочери — неблагодарное дитя вскоре после взлета уснуло. Эллен, не особо вникая, пробегала глазами заголовки «Бильд», которую листал пассажир на соседнем кресле, и поглядывала по сторонам. Перед ними сидели две молодые женщины, болтавшие без умолку; у одной был эффектный профиль, ее большой нос украшал пирсинг. Надо же было додуматься: такой шнобель — еще и украсить! Вторая была не лучше: из-под одежды с глубоким вырезом на спине выглядывал вытатуированный кактус. Слава богу, Амалию эта мода обошла стороной.

В конце концов, она задремала и проснулась лишь перед самой посадкой. Из аэродрома в гавань их доставил автобус. Герд с Ортруд любезно уступили гостям места у окон, поскольку они уже не раз бывали в португальской столице и во время поездки ничего нового для себя бы не открыли.

— Ты не должна на меня обижаться, — прошептал Герд на ухо Эллен, — за то, что у нас будет каюта люкс с балконом на верхней палубе, не такая, как у вас. Дело в том, что Ортруд не собирается бросать курить, а так она сможет спокойно дымить на свежем воздухе в ночной рубашке.