За аравийской чадрой - [18]

* * *

Известная склонность Ниангары к сочинительству, разумеется, была для нас злом, но злом не главным и, к сожалению, не единственным. Самым страшным злом были мухи. Как только пища появлялась на столе, я немедленно приступал к еде, и таким образом мне удавалось удерживать проклятых мух на почтительном расстоянии. Но однажды вышло так, что обед несколько минут простоял на столе. Когда же я заглянул в тарелку, то не смог даже разобрать, что там находится. Все было покрыто сплошной движущейся массой мух. Я вознегодовал и ужаснулся в одно и то же время, потом позвал Ниангару и попросил его принять меры, чтобы всю эту гадость выбросили в помойное ведро.

Когда через несколько часов Ниангара принес мне чай, я объяснил ему: раз еду обсидели мухи, ее надо немедленно выбросить. Он удивленно посмотрел на меня и для моего успокоения сообщил, что на кухне мух еще больше, чем в комнате, и пища, которую я ем каждый день, бывает обычно засижена не меньшим, если не большим количеством мух. И он их прогоняет как раз перед тем, как подавать кушать.

— И ты, о господин, ни разу не заболел от этой еды!

Что правда, то правда, я не заболел, но от слов Ниангары меня чуть не вывернуло наизнанку, когда я подумал о всех тех прелестях, которые в Шибаме принято выливать прямо на улицу и на которых так любят сидеть мухи.

Поскольку я не мог требовать от Ниангары, чтобы он все время стоял возле меня и отгонял мух, я достал свой карманный фонарь. Он был оборудован небольшим вентилятором, который получал питание от батарейки. Я поставил его возле тарелок и запустил на полную мощность. Конечно, мой обед немедленно простыл, но лучше есть холодную пищу, чем горячую с гарниром из мух. Кроме того, в Шибаме так жарко, что в горячей пище ни у кого особой потребности нет.

В ранние утренние часы Шибамский оазис иногда бывает окутан не обычным сырым туманом, к которому мы привыкли в Дании, а туманом из пыли. Как только забрезжит рассвет, горы, окружающие город, образуют на фоне утренней зари самые фантастические силуэты, окрашенные в самые фантастические тона. Некоторые из них еще совершенно черные, другие уже чуть подсвечены солнцем, а третьи словно растворяются в утреннем небе. Оазис просыпается медленно. Сначала холодно, но солнце быстро поднимается над горизонтом, и в половине восьмого его лучи уже в полную силу обжигают склоны гор. Оазис приходит в движение мгновенно, словно таракан, на которого направили пучок солнечных лучей через лупу. Ребята-пастушки бегут рядом со своими козами или гонят вниз по склонам стада баранов. Стада эти такие большие, что напоминают гигантский оползень, вдруг обрушившийся с гор на оазис. Одно стадо гонит красивая четырнадцатилетняя девочка; когда я хочу сфотографировать ее овец, она сердито поворачивается ко мне, и я спешу объяснить, что мне нужны ее овцы, а не она. В длинных черных покрывалах идут, спотыкаясь, маленькие девочки, многие из них уже прячут лицо под чадрой. Они направляются к колодцам или просяным полям, где отпугивают нахальных воробьев. Вот заскрипели колодезные колеса, и день начался.

* * *

При всяком удобном случае мы садимся в лендровер и совершаем долгие прогулки, стараясь уехать подальше от населенных пунктов, караванных дорог и оазисов, туда, где красота пустыни самая чарующая.

Это неистовая симфония красок и всевозможных оттенков, каких вы не найдете ни в Альпах, ни в цветущей Флориде. Стоит вам окунуться в пустыню, и вы чувствуете, что околдованы.

Однако в смысле комфорта наши поездки по пустыне, оставляют желать много лучшего. Бешеный ветер ударяет в лицо и свирепо впивается в кожу тысячами песчинок. То и дело мы вынуждены отрываться от романтического созерцания красот природы и смотреть прямо перед собой. Под огромными лавовыми глыбами, ровными, гладкими и наполовину засыпанными песком, прячутся глубокие ямы, если машина попадет в такую яму, катастрофы не миновать.

Иногда путешественника охватывает страх, почти паника. Подобное ощущение я однажды испытал в детстве, когда отошел слишком далеко от берега по молодому льду. Да и само одиночество в пустыне все время сдавливает вас железным обручем, разорвать который стоит немало усилий.

Все это время мы продолжаем поиски белого раба, который, по словам Ниангары, живет в Аравийской пустыне. В Шибаме его не оказалось; тем не менее по целому ряду данных можно было предполагать, что искать его следует в области Хадрамаут, возможно, в городе Сейюне.

Я ничего не имел против того, чтобы поскорее уехать из Шибама: наши частые вылазки в пустыню, излишняя любознательность и мои фотоаппараты показались шибамцам несколько подозрительными…

Однажды, подойдя к месту, где стоял наш лендровер, мы увидели толпу, обступившую его со всех сторон. Вообще в этом не было ничего необычного, но я быстро сообразил, что собравшиеся настроены довольно агрессивно. Один молодой человек, выразительно жестикулируя, объяснял своим согражданам что-то очень важное. Когда мы подошли к ним вплотную, возникло ледяное молчание, от которого мне стало немного не по себе.

Безусловно, говорили именно о нас, и говорили не слишком дружелюбно. Во всяком случае, когда мы тронулись с места, послышалось несколько выкриков, прозвучавших весьма воинственно, а поворачивая за угол, услышали, как нам вслед просвистел камень.