Южный Крест - [11]
При первом же свидании с жителями Аура, один из них отвел Коцебу в сторонку и сказал:
— Тотабу! Я остаюсь у тебя, куда бы ты ни пошел!
Капитан опешил. Такого еще не бывало. Недоумение его разделяли все спутники. Мелькнуло подозрение, что туземец решил украсть что-нибудь, а ночью улизнуть с корабля. Однако, поглядев на его открытое, честное лицо и подумав, что можно ведь и присмотреть за малым, Коцебу согласился.
Этим туземцем был, конечно, Каду. Получив согласие «тамона», как он именовал командира корабля, Каду сказал товарищам, что навсегда остается на «эллип-оа», на большой лодке белых людей.
Теперь опешили островитяне. Опомнившись, начали они с жаром убеждать Каду не делать этого. Но тот смеялся и отрицательно качал головой.
Не послушал он и увещаний Эдока, взывавшего и к его дружеским и к его родительским чувствам: на островке оставался маленький сын Каду. Исчерпав словесные доводы, Эдок попробовал увлечь земляка силком. Каду хмуро оттолкнул его, и Эдок, не удерживая слез, спустился с брига в свою лодку.
«Рюрик» стоял у острова Аур несколько дней. Каду и не думал воровать. Матросы наперебой дарили ему разные вещицы. Каду принимал их с признательностью, но видно было, что не в подарках для него вся радость. Правда, когда капитан дал ему желтую шинель и красный передник (каково сочетание!), он, невзирая на жару, немедля облачился. В новом роскошном наряде он горделиво похаживал по палубе, вызывая мучительную зависть островитян.
Перед отплытием с Аура Каду отдал Эдоку все полученные им на корабле богатства, обнял друга и заплакал. Как ты ни смел, а нелегко отрывать сердце от родного и близкого!
Появление на бриге Каду принесло большую радость капитану и ученым. Что могло быть лучше для изучения языка, нравов и обычаев жителей островных групп?!
Но Каду не только рассказывал, но и расспрашивал. Все интересовало его на большой лодке: и назначение каждого паруса, и внутреннее устройство, и оружие, и подзорная труба, и золотые часы капитана с мелодичным боем и быстрым бегом секундной стрелки…
С первых же дней пребывания на корабле Каду оказал путешественникам значительные услуги: он явился отличным посредником при знакомстве моряков и ученых с жителями соседних островков. В поведении его было немало юмористического, и капитан и его спутники с добродушными улыбками наблюдали за Каду в роли дипломата.
Миссия Каду начиналась так. «Рюрик» бросает якорь подле какого-нибудь островка; бриг тотчас окружают лодки туземцев. Каду в своей новой яркой одежде становится на шканцах. Островитяне узнают его и не узнают. Слышится долгое, протяжное, изумленное «о-о-о», вопросы, восклицания.
Каду, снисходительно поглядывая на островитян, приглашает их подняться на борт. Те боязливо отнекиваются. Каду уговаривает, смеется над трусостью прежних товарищей. Наконец, туземцы соглашаются. Каду водит их по кораблю. Все с тем же снисходительным, несколько насмешливым видом показывает им большую лодку.
Затем вместе с островитянами он отправляется на берег для продолжения беседы. Конечно, после пространных и, быть может, не совсем точных повествований Каду моряков «Рюрика» принимают с особым радушием, а самого Каду считают необыкновенным человеком и великим странником.
Но похождения Каду еще только начинались.
Пора уж было возвращаться на остров Уналашку, забирать байдары и двигаться на север, в Берингов пролив. Там, согласно «Начертанию путешествия для открытий…», надлежало совершить сухопутную экспедицию и еще раз попытаться найти тихоокеанское начало Северо-Западного прохода.
Не желая злоупотреблять доверием Каду, капитан позвал его в каюту.
— Слушай, — сказал Коцебу, — мы, может быть, никогда не придем к твоим островам. Нашу «эллип-оа» ждет очень длинное и тяжелое плавание. Не хочешь ли ты остаться? Подумай. Я не стану тебя неволить.
Каду шагнул к капитану, обнял его:
— Я буду с тобой, тамэн, до самой смерти.
Коцебу был тронут.
— Хорошо. Пусть так. Я заменю тебе отца.
И Каду-островитянин отправился в плавание на большой лодке белых людей.
А спустя несколько недель ему пришлось стать очевидцем дурного события, оказавшего влияние на всю дальнейшую жизнь Отто Евстафьевича Коцебу…
Уже дня два дул пронзительный холодный ветер. В небе громоздились, налезая друг на друга и клубясь, тяжелые тучи. Океан пенился. Надвигалась буря.
Каду приуныл. Он мало показывался на палубе, все больше сидел в офицерской каюте. Ему думалось, что Тотабу сбился с дороги, что большую лодку ждет участь, испытанная некогда его рыбачьей ладьей.
Буря грянула под 44°30′ северной широты и 178°52′ восточной долготы. «Рюрик» застонал всеми шпангоутами. Громадные волны, с легкостью великанов, затеявших игру в бирюльки, швыряли 180-тонный бриг. Валы прокатывались по кораблю, грозя исковеркать надстройки, сломать мачты.
И один из них оказался роковым. Свинцовый, кипящий, мощный, он рухнул на палубу, сбил с ног капитана, ударил его грудью обо что-то острое и пронесся дальше, все круша на пути. Коцебу потерял сознание…
Это было 13 апреля, 13 апреля 1817 года.
Капитан долго недвижимый лежал на койке. Доктор Эшшольц хлопотал у его изголовья. Каду, окаменев, сидел у его ног. «Тамон, Тотабу», — шептал он, всматриваясь в бледное лицо своего покровителя.
