Южане и северяне - [20]

Недалеко я увидел Ким Сокчо. Лицо его было багровым, он громко, бесцеремонно смеялся. Его прерывистый, короткий смех был каким-то отталкивающим. Заметив мой недоброжелательный взгляд, он каждый раз смущался и принимал нормальную позу. Именно в такие минуты мы словно сталкивались лицом к лицу. Его неестественный взрывной смех отнюдь не был реакцией на какую-то смешную сцену, он никогда так, запросто, не вел себя с людьми. Этот смех показывал его крутой нрав и прямолинейность. Я интуитивно почувствовал, что у него более сильный, волевой характер по сравнению с другими. Каль Сынхван, сидя на самом последнем ряду, тоже смотрел в эту сторону.

Ким Чжонхён, вытирая рукавом джемпера слёзы, гнусавым голосом проговорил:

— Спасибо, старший брат и товарищ.

Услышав эти слова, Ким Сокчо снова громко расхохотался, так что сидевшие рядом люди стали обращать внимание на его поведение.

Наступила вторая половина дня. Пообедав, я передал личный состав сержанту, который занимался непосредственно боевой подготовкой солдат. Затем направился к тополю, что рос рядом со столовой около дамбы. Я и раньше ходил туда в свободное время. В этом месте на холме всегда было свежо, поэтому и другие офицеры приходили, чтобы немного отдохнуть, полежать на циновке.

Однако обстановка сегодня была какая-то другая, не такая, как всегда. Один из офицеров в полной форме и в головном уборе явно кого-то встречал. Когда я приблизился, то увидел сидящего рядом с ним генерал-майора с большими звездочками на погонах. В состоянии сильного волнения по стойке «смирно» я отдал честь и после некоторого замешательства присел чуть подальше от них. Там, внизу, на краю поля с высоким гаоляном стоял черный джип. По обстановке я догадался, что высокий гость прибыл не официально, а по личному делу. Если даже допустить, что он приехал по служебным делам, то и в этом случае дружеская обстановка встречи говорила о неофициальном характере визита генерала. Со вчерашнего дня погода стояла ясная, свежий ветерок дул над полем гаоляна, отчетливо был слышен шум текущего ручья.

Генерал лежал боком на циновке, опираясь на локоть, а офицер разговаривал с ним без особого чинопочитания, даже по-семейному. И тут я понял, что это его дядя, который пристроил своего племянничка в укромное место и теперь решил навестить его. Я поневоле испытал чувство зависти.

Хорошо был слышен разговор между ними. Генерал негромким голосом говорил:

— Не жди, этого не будет. Даже не мечтай о вольготной жизни. Если кто-то думает, что после окончания войны и Объединения Родины может поехать домой, устроиться на работу и наслаждаться семейной жизнью, он глубоко заблуждается. Не могу точно сказать, как внешне все будет выглядеть, но одно ясно. В обществе по-прежнему сохранятся строгие порядки до завершения мировой революции, до победы революции в Японии, на худой конец. Так что и не мечтай о сладкой жизни. Не будет этого.

Мне хотелось закрыть уши, чтобы не слышать этот странный разговор. Офицер-племянник задал в свою очередь дяде какой-то короткий вопрос. Генерал недовольным тоном отвечал:

— Это всего лишь сладкий сон. Под моим командованием находятся китайские воинские части, в которых отдельные люди служат по двадцать лет, но они никогда не жалуются на свою судьбу. Это и есть настоящая преданность делу революции. И тебе пора задуматься над этим. Твоя мечта — это плод фантазии, буржуазные предрассудки. Надо выбросить из головы всякие там разговоры о семье, вузе, женитьбе и прочем. Чем быстрее это сделаешь, тем будет лучше для тебя.

— Пусть будет так, но почему только наш народ должен испытывать эти трудности? Почему мы должны так поступать во имя мировой революции? — допытывался племянник.

— Сама постановка такого сомнительного вопроса в корне неверна. Она свидетельствует о твоей идеологической незрелости.

— Почему же так? Разве человек не имеет права на счастье?

— Подобный вопрос сейчас неуместен. В твоей голове слишком много мусора, от которого надо избавляться. Хорошенько подумай над моими словами. Ну, хватит об этом. Мне пора собираться.

Внимательно слушая этот разговор, я сделал для себя вывод, что генерал говорит не совсем убежденно, так как эти революционные фразы прозвучали как-то неуверенно. Создавалось впечатление, будто он должен так говорить.

Хотя встреча в основном прошла нормально, все же остались следы недопонимания. Генерал не торопился подняться со своего места. Видно было, ему тяжело расставаться с племянником, которого он по-своему любил.

— Я знаю, что вы всегда очень заняты, но если сможете, то, пожалуйста, оставайтесь на ночь. Хотелось бы подольше побеседовать с вами. К тому же, наверно, вы давно не были на лоне природы.

— Деревенская идиллия! Какие прекрасные слова! — Генерал тут же поднялся с места и сказал: — В самом деле, мне уже пора ехать. Помни мои слова и не расслабляйся.

— Да, я понял, дядя, — ответил племянник.

На прощание генерал не совсем уверенно добавил:

— Конечно, я тоже не всё знаю. Но одно ясно, что после предательства со стороны Югославии^{15} изменился курс Коминформа в сторону усиления международной солидарности трудящихся. Возможно, со временем и повысится роль каждого народа в отдельности, исходя из специфики и интересов каждого государства. Тогда, может быть, изменится и наш курс. Но пока все остается по-прежнему. Надо терпеливо идти вперед. На самом деле, и мне не так просто.